NAVIGARE NECESSE EST, VIVERE NON EST NECESSE][Я шел домой. И я попал домой.(с)]Должен же кто-то, ягодка, быть плохим
в этом принципе есть чо-то прекрасное
так что в общем - продолжаем
предыдущиевступление раз
два
раз
два
три
четыре
пять
шесть
семь
восемь
девять
десять
одиннадцать
двенадцать
тринадцать
четырнадцать
пятнадцать
шестнадцать
семнадцать
восемнадцать
девятнадцать
двадцать
двадцать один
двадцать два
двадцать три
двадцать четыре
двадцать пять
...и сегодня я пожалуй очень рад опять. За то, что они со мной и за то, что они такие
- Привет, Ралица, я очень рад, что ты пришел, - не дав ему отступить, сказал Оран. - Заходи. Вижу... что с чем-то. Сразу расскажешь?
- До тебя... так далеко идти, ниери Оран, - Ралица кашлянул: кот из горла никуда не делся. И дурацкий ритм Канона еще был с ним и его подвел. - Сначала я шел к тебе просить. О недолжном. Потом я шел спрашивать и орать. Почему оно так и такое недолжное и что это несправедливо. Но пока лез... все выкричал. Теперь я стою и даже не знаю. Что сказать и с чем я пришел к тебе.
- Это все равно хорошо, что ты пришел, - отозвался дядя Оран и задвинул Ралицу за ворота. - Я лучше подумаю вместе с тобой о твоем. Чем один о дураках... дальше?В воду влезешь? - запросил он вслед, Ралица еще как раз вспомнил, что лез в жару Козлиными обрывами, пыльный и мокрый весь, и разит... может, что уже и козлом. А ниери Оран нахмурился, точно задумался на два вылоха, потом переспросил. - У вас... с водой-то, должно быть, все хорошо?
- Все хорошо! - Ралица знал, отрапортовать ему было приятно. - Только сегодня лазил. Проверял, - и что про другой склон... и про то, не ушла ли вода из подземных горизонтов здесь он подумал уже потом. За четыре выдоха. И ниери Оран, конечно, догадался.
- Здесь тоже... ничего. Лезь, стирайся. Это снизу я... мы все никак скважину не можем пробить. Не в скале, в башке некоторых властных и их советов... - ниери Оран говорил, думал, погружался, потом сминал мысль пальцами и толкал Ралицу к помывочной. - Говорю: я собираю урожай дураков. Сегодня преизрядный. Лезь, потом иди наверх. Поговорим.
Это редко - очень редко было. Чтоб в той памятной рабочей комнате, теперь хорошо знакомой, бездействовал свернутый передающий. А на подпорке теснились три-четыре каменюки - Ралица знал: футляры, под официальные письма, у них, у дальних и статусных обычай такой, обо всем важном письма в каменюку засовывать. Рисковано - еще тихо думал он мелким: у дяди Орана от них обычно настроение портится и это заметно, но он-то терпеливый, а ну как иной другой такое послание обратно в каменюку закатает - и в лоб? Оран, Ралица тоже помнил, на высказанное посмеялся. Сказал - наверно, поэтому и обычай. А еще можно с обрыва о камни шваркнуть, разлетится - на зависть... Только труд мастеров жалко.
Сейчас - думал четверть выдоха Ралица - обычай соблюдался. Что дядька Оран рад бы покидать это все с обрыва... а на развернутой паре бумаг - сворачиваются еще - сбалансирован тяжелый кувшин. А ниери Оран смотрит куда-то за окно и наматывает на верх старой кисти отслоившуюся кожаную оплетку.
- Давай, садись. Будем говорить. Вино будешь?
Ралице снова было неудобно. Совсем, до красных щёк и ушей. Потому что сначала он подтвердил - в помывочной полоскался конечно, отмачивался, быстро, тихо, а негодный кот в горле не уходил... Может, вино поможет? И по указующему жесту достал чашечку, подставил – кувшин.Ниери Оран поднял сам, налил, поставил, а Ралица опять застрял - с чашкой в руке же - осознавая - он, еще подмастерье, в рабочее время, своего права здесь еще никак не заработал, а позволяет себе сесть и так чтобы хозяин дома наливал... А дядя Гончар проворачивает кувшин - и все это время говорит с ним... таким, общим равным, хозяина дома - с другим недальним взрослым, с которым возможен личный разговор.
И сейчас тоже - пока он стоит с протянутой рукой и чашкой, пока дядя Оран отпускал кувшин, теперь не упадет, придавил один свернувшийся край послания - и запрашивал:
- Я спрошу, Ралица? С рукой-то у тебя что?
Ага,понимал Ралица, содрал видать в помывочной под чужой водой свежезализанную корочку, опять кровища потекла, еще б не капнуть... (...ну, полы тут просто камень, хоть и теплый, а дядя Оран точно лишнего не съест).
- Ну... рассадил, - сказал Ралица. На всякий случай сел и облизнул.
- Засадил - так будет вернее? - отозвался ниери Оран, поддевая... Тоже по-взрослому. И опустошил свою чашечку. - Надеюсь, оно того стоило. И сработало?
- Да... - отозвался Ралица и слегка глотнул. В чашке оно было рыжим. Незнакомое лисье вино. С огненными бликами внутри, на вкус - кислей и легче знакомых, но с тонкой горечью потом. - Ну... это был камень. И он меня остановил.
Ниери Оран озадачился - видел Ралица. Повел ладонью - жестом - с чашкой, приглашением объяснить. Если Ралица, конечно, захочет. И сейчас это было остро. Это... безусловное признание его права захотеть. Ну, нет - Ралица так не думал. Он еще хлебнул из чашки, чтоб поискать первое слово, помогло не очень, выдал сначала растерянно:
- Гнездо только жаль. Я... устроил обвал, оно вниз улетело. Мне... наверное, ответили, - а потом выдохнул, посмотрел на смятые свитки под кувшином. Решил, что ему можно. И его понесло. - Я стоял на тропке, посреди Козлиных обрывов, где полого, где на Колкой тропке. И орал. Злился. На самое бессмысленное: что родился на том месте, где родился. И что в мире все так, как оно поставлено. В мире есть трещины, которые соединяют его земли, есть Тот, кто держит все земли, кто навсегда взял нас Договором, есть разумные и есть лехтев. И лехтев совершенно нечего делать рядом с разумными, - на этот раз в вязкий слог Канона Ралица сам пытался влипнуть. Ему можно было говорить, но разгораться... и возвращаться к той злости было совершенно неуместно. И ничуть у него не получалось не возвращаться. - Но я не знаю, я отлично знаю, что говорит Закон и Договор - но я злился - и спрашивал почему. Потому что несправедливо. Я злился... я... злюсь. Когда помню, что хочу быть с ней.
...Он бы дал себе по губам - знал Ралица. Если б это не привлекло внимания еще больше. Он прервал себя, нырнув в чашку. Потому что понесло и проболтался. И совершенно ничего не значило то, что сначала... что сначала он же и шел к ниери Орану, чтоб просить.
И Ралица даже успел облегченно выдохнуть, подумав, что ниери Оран не дослышал. После того, как почти не подавился вином, услышав:
- Ралица, знаешь, я... рад - очень малодушно рад. Что ты все же не пришел, когда очень хотел это спрашивать. Потому что я не знаю, что тебе ответить. Я и себе, что ответить, когда думаю, не знаю, что... - он крутнулся, перехватил кувшин, плеснул себе, запросил Ралицу, наполнил и ему чашку, посмотрел на свернутый передающий, сбросил что-то очень злое. - Как раз тут недавно думал, и о вас тоже. Поругавшись. С одним, к сожалению, дураком. Ты ж... точно знаешь эту досаду, когда спрашивал в небо разное, а тебе как ответят, - и он же еще подождал, пока Ралица подтвердит, чтоб продолжил. - Я вот думал, может быть что хуже, когда твои дорогие ценные вроде заинтересованные в проекте, на стадии запуска в реализацию развесисто и наглядно спускают его в нужник? - что ж, я увидел. Когда окончательный рабочий запуск готового, прекрасного проекта в руках дурака. Бедного, злого дурака... властного, - и ниери Оран очередной раз отряхнул что-то гадкое. Теперь днищем чашечки. - Но я о вас, да... о лехтев. А с вами мы в общем все - эти самые дураки. Напуганые, злые... и властные. Мы о вас не думаем. Нам неудобно. Мы - это я имею в виду отдельно... статусную прослойку Проявляющих, занятых работой со спецификой Thairien. Я интересовался - еще когда этот мой проект только искал дорогу в мою голову. Сколько... наработок лехтев послужило за последние два десятка звездных материалом... для хотя бы простейших данных к исследованию. Как ты думаешь, сколько нашел?
- Ни одной, - удивился Ралица. Когда дядя Гончар уставился на него, пришлось пояснить. - Разве мы... можем?
- Можете, Ралица. Даже делаете. Получаете данные, проводите эксперименты, обрабатываете, фиксируете.Передаете результаты дальше - в своем кругу. Разрабатываете, что с этим делать, в меру тех средств, что вам отпущены… Насколько я пытался узнать в своей области – владеете навыком находить новые земли мира. Но ты прав – ни одной. И это редкая дурь. Если бы я мог успеть все - я бы непременно занялся. Может быть, потом... - он посчитал что-то на пальцах, с сожалением отпустил и продолжал. - Но это неудобно. Это нелепо. Это какой-то недостойной чушью считается в нашей исследовательской среде. О вас неудобно думать... и мы о вас не помним. Мы вас не замечаем. Пока нас не припрет так, что кровавая кашка просочится. Сквозь решетку нашей статусной мясорубки. Не думаем, отговариваясь... той же чушью, как ты там говорил... ла-ла-ла... - он отбил пальцами ритм - по свернутому ободу передающего, обозначая словами только ключевые точки. - Есть трещины... есть Тот, кто держит все земли... разумные и лехтев. А я думаю - и думаю, что в итоге наш прочный и распоставленный мир стоит... ну примерно также, как мир вещный. На трещинах. С постоянной нестабильностью внутри. И когда перданет - а оно перданет - кто знает, что мы соберем по осколкам?
Здесь Оран снова поднял кувшин, снова, не спрашивая, плеснул в обе чашки, поставил свою, поднял верхний свиток из тех, что лежали под кувшином, с белой и золотой верхней окантовкой, и швырнул его в угол. Сопроводив в путь точно отдельным.
- Изумительный. Просто эталонный дурак. А еще я думаю, Ралица - я только не знаю, как близко я подхожу к запретному - что когда-то это был метод подстраховки... глупой, жестокой, единственно возможной на тот момент. Когда Договор состоялся. И некогда разумные, претендующие на то, что действуют силой и волей Бога это право получили. Со всеми дополнительными обязанностями. Когда до этого самого... Того, Кто дошло - насколько это восхитительная возможность. Потому что... сколь бы Властным ты ни был, ни один по-настоящему стоящий проект ты не потянешь один. Да, Ралица, я-таки заехал в запретное?
А Ралица что - а Ралица давно, вот с того момента старался тихо сдвигаться, вжимаясь глубже. Старался незаметно, но не очень удалось. Понимал - с холодком, с зимним холодом этих последних зим по спине - насколько они на самом деле разные. Потому что никто из них - из лехтев - из Принадлежащих, из родившихся под Договором, не рискнул бы так ровно про него заговорить. О нем вообще не говорят. И обо всем остальном, наверное, тоже...
- Я... я не знаю, - "но мне неудобно сидеть", подумал Ралица, подумал, что не скажет это дяде Гончару... но надо же было что-то сказать. - Но... кажется, да...
- Да? Закруглюсь, я разболтался. Иногда мне кажется, что пробить тоннель, принудительно соединяющий миры... силами разумных - а они, и чтоб они все обосрались - это могут! – куда проще. Чем что-то сделать. С этим, как тут все поставлено. Разберусь с этой работой... - протяженный жест ниери Орана отводил это время куда-то неизвестно далеко, - займусь. И давай о другом, - он глотнул из своей чашки, поставил и чуть улыбнулся. - То есть... ты говоришь - она?
Ну так, - думал Ралица вслед, - разве так бывало... чтобы дядя Гончар что-то важное прослушал и не заметил? Не бывало никогда. Рано или поздно он возвращался обратно. К заданной мысли. И теперь он, Ралица, не знает. И, когда все понятно, говорить неудобно и ненужно - зачем? А с другой... дядя Гончар-то был честен и даже заехал в запретное... Может быть, еще изнутри было, скреблось ненужным, подмывало - все-таки... а вдруг? Получится? И Ралица его задвигал, и отвечал неловко.
- Да. Она. Одна такая... чернокосая...
- Я так понял, из здешних местных? Из разумных? Я спрошу, откуда?
- А... из Горички, - ответил Ралица. Было все еще неудобно. Но Горичка большая. Ниери Оран отчетливо же опознал. Улыбался:
- О, знакомые места. Прямо недальние знакомые. А ну как угадаю, кто тут бегал... нижние дворы? Это как бы не Свишекова старшая... а, нет, времени уже прошло, старшая-то вниз, в пригороды, третий Arn'Ammar назад на заработки подалась? Значит, Чешменка?
Он говорил, как здешние, это не было удивительно. И что попал - тоже не было. Ралице было только неудобно, как сразу и очевидно попал. И легко назвал. И ниери Орану, по одному дико глупому виду Ралицы, наверное, сразу было очевидно - насколько попал. Ралица не рискнул бы спросить - ему через пару выдохов легко пояснили.
- Слушай, Ралица, я же с ними торгую. Меняюсь. Иногда вот скважины... вбиваю. И это не первый и не последний местный мелкий, бегавший ко мне за свистульками. Так занятно, вроде еще и не звездный назад, была вот такая мелкая, - ниери Оран отмерил - где-то по высоту передающего, - буски сделать просила. А вот уже и чернокосая, с которой вместе хотят быть... Интересно, рубашку... Алакестин шелк в семье до сих пор носят? Зная Свишека... он будет. Не продаст. Пока не припечет. Хотя сейчас-то... Горичке тяжело, по ней что нынешнее лето, да там еще с прошлого года беда гуляет. Как они, сильно припекло?
А Ралица снова сидел и было ему опять и бесконечно неудобно. Он же не мог ответить. Он так-то и подумать в эту сторону забыл. И только сейчас думал. Основательно. Это ведь должно быть очень тяжело. Гнать зверей... если мимо поселков - это, значит, старой дикой дорогой. Через перевал. Всех этих бесконечных и туповатых овец, а если тяжелых коров еще, дикими тропами, через все камни, по обрывам. Дикой дорогой и люди на работу ходить не любят, злая она... А по ней со всеми зверями… это ж и не один день, и должно и вправду припечь. Но рот он открыл, чтобы признаться:
- Не знаю. Я... я забыл спросить.
- Бывает, - вернул ему Оран. - Но как я знаю, в Горичке сейчас очень несладко. Свишекову-то хозяйству и раньше сильно сладко не было. И за год это не кончится, и за два. Это нехорошо, но... а может и помочь. Вот тебе и помочь. Здесь горы, Ралица, - такое очевидное и так запнувшись сказал ниери Оран, что Ралице даже два выдоха было - удивиться. Потом тоже удивлялся, но уже другому. - Горы... на дальней окраине заштатного мира. Куда... да в общем вполглаза, наверно, смотрят - и Бог и Закон. Зато полностью местные, большей частью, дурацкие, властные. Что законы для князей своей земли в Сердце Мира знают только в недочитанных сказочках и плохо, - ниери Оран снова взял чашечку, не глотнул, посмотрел в нее зачем-то, посмотрел на Ралицу. Продолжил. - Голод, Ралица... здесь говорят, недоед. Скучный, ежедневный, с постоянным трудом, чтобы все-таки удержаться и не сорваться совсем… в то, что недоедом уже не отгонишь. А у вас о нем и не знают. А это... может сработать. Это тоже довод. Не хуже пришедших не тех, с пожранной тенью, от кого женщина из ваших, из лехтев, топориком отбивала своего дорогого и ценного, что был из разумных, и с ним осталась,- он рассматривал Ралицу, Ралица не понимал и удивлялся. Ему поясняли. - Сказка такая, местная... история о некогда бывающем. Я от людей из Лашечки слышал, которые с зеленым сыром на ярмарки приезжают, но наверно и в Горичке расказывают. У вас-то точно нет...
- В хрониках... я не видел, - отозвался Ралица. Пояснил - на последовавший жест Гончара, спрашивающий. - В хрониках Этэрье. Как мы построились, мы их ведем, каждый круг года. И каждый у нас родившийся, учит. Не было такого. У нас... всех прибывших считают. Их не так много.
- Ну... - протянул дядя Гончар, - значит, где-то еще было. История-то хорошая. А я тебе скажу, чтоб осталось. Вдруг пригодится. Для здешних-то мест... вы-то еще очень спокойно и неплохо - и свободно живете... Значит, хроники ведете? - перешел он без паузы. - Будет время, поищу возможности поизучать...
Он-то перешел, это у Ралицы перейти не получилось. Он сидел, мелкими-мелкими глотками, ощутимо, глотал странное вино, точно его икота разобрала. Старался думать... чтобы неочевидно. Хорошо, что с ним уже было - вот то, холодком- насколько ниери Оран все-таки извне. И насколько оттуда ему будет непонятно... злое это и полное "невозможно", с кем Ралица лез на Козлиный обрыв и понял. Насколько все-таки он, полноправный ниери Оран, Оран а'Саат-но... и никогда не сможет всего этого понять…
…Ралица начал было проговаривать про себя дальше, что там должно было быть - и замер. И соскользнул - его накрыло, с головой, понял – и всё... А ведь нет, дядя Гончар… ниери Оран а'Саат-но, taer-na Алакесты а'Лайетт, кто не знал здесь этого его, полного имени, - еще доля выдоха и ритма оставалась на договорить сейчас неважное "главный полигона Тоннель".... Кто-кто, но он как раз знает, много лучше, чем кому-нибудь дано было знать - что такое разница между двоими... все равно разумными, которая все равно непреодолима, между совершенно и прочно разными разумными... но им таким можно быть….
И где-то, где Ралица соскользнул, отзванивало дополнительным доводом, легким голосом Орана про "алакестин шелк", и Ралицу вело... А еще это наверное было вино, хитрое, лисье, которое Ралица глотал, мелко-мелко... и доглотался - вопрос оформлялся и сорвался в звук... куда раньше, чем Ралица осознал, насколько недолжное он рискует спросить. Но звук уже был. Уже неуместным. Детским:
- Дядя Гончар...
-А? - конечно он не прослушал. И нужно было ставить чашку и приносить извинения.
- Я... я подумал о запретном. О совсем недолжном... чтобы спросить вас.
Да, было, он зря это сказал. Ниери Оран вернул подначивающим жестом... и снова долил чашечку. У Ралицы спросил, наполнить ли, но не подтвердить тот не решился. И ему добавили. И подначил же:
- Ну, продолжай. Я свою долю запретного наговорил, будет твоя очередь. Я же любопытен...
- Я хотел спросить, дядя Гончар, как вы это живете... то, что вы... тоже принадлежите? - Ралица высказал это на местном, и быстро, давясь неудобными словами запретного вопроса и собственной смелостью. Хлебнул - и вина, и воздуха, что аж булькнуло, смотрел в чашку. На ниери Орана боялся. Но выдавил. - Какая она... ваша ллаитт?
- Она... - нет, это заняло времени не больше, чем тянулась опорная гласная...
Но Ралица понимал - вот сейчас понимал - и медленно, глазами - видел - насколько же в этот день устал и выдохся…. и вымерз, что там сухое лето ни твори, ниери Оран... и как вот сейчас в нем... разгоралось...
Долго - как долго - словно самой зимой, на тех верхах плато, где встают перевалы, где снизу от мороза трещат стволы, а сверху - звезды мерзнут и тоже хрустят, как снег, дойти, найти, пробиться сквозь сугроб, и долго-долго двигать внутрь мерзлую, неподдающуюся дверь сторожевой заимки, а в ней холодно, а в ней того холоднее, и самой холодной кажется печка, очажок, вмазанный в дальнем углу - каменный, закопченый, холодный - боязно руки сунуть, с растопкой... И огню тоже поначалу боязно, жмется в клубок смолистых веток, плюется дымом, пугается - каменных холодных стен, потом смелеет, перепрыгивая, погладывая - от подсунутой ветки покрупнее на уже серьёзную дровину, крепчает, дышит, затевает песню – и потрескивает, гудит… И покряхтывает, потягивается за спиной, пока сидишь и греешься, старый дом заимки, согреваясь, оттаивая углы...
Так оно и было. За то время, пока тянулся звук этого "она"... Собирал дядя Гончар что-то в ладони, и отпустил - виноватым жестом, что не удержу - расплещу... Пока говорил дальше.
- Знаешь... она очень любит рыбу. И совсем не понимает, зачем у вас так портят молоко... И... такая... как есть, - расплескивал – что-то огромное – жестом, движением же извинялся, собирал, складывал себе под сердце и вдруг улыбался. – Ты извини, я словами сейчас собрать совсем не могу… Пойдем в мастерскую – покажу?
И протянул руку. Ралица точно знал, что помедлил, протягивая в ответ... Давая согласие - спуститься, войти - не только в мастерскую, в отдельный слой, где было, разминалось - комом глины, становилось поддатливым и однородным и искало себе звук - другое, медленное-медленное время, что клубилось сейчас, слоилось, складывалось за ниери Ораном, растекаясь вокруг - ища изнутри себя звука - для того, о чем словами не получалось рассказать. Оран вслушивался. Подстраивал. Подтягивал. Выверял настройки. Сейчас - пока вдумывался, улыбался, разминал, проверял напоследок, устанавливал глиняный ком, примерялся...
И звук возник - время потекло - глубоким, звонким, неузнаваемым... ниери Гончар подтолкнул круг, собирая - с комом глины - время - и звук - и то, что было под пальцами - росло... А звук - звук был восхитителен и прозрачен, как та вода, звук был звонким и колким, как зимние звезды, под которым - это знал Оран, это теперь проливалось в Ралицу - стояла впервые... беловолосая, впервые осознавшая, кем ей быть дальше в мире людей - и сколько - а пока была... ровесницей Ралицы? - ведь это бывает?.. И ловила на ладонь - конечно, снежинки - большие... и не очень очевидные... и был ветер...
А ниери Оран придавал форму - еще непонятно, чему - и звук креп, наполнялся, разливался - наматывался - на то, что росло под руками - и Ралица тоже слышал... что его размывает, что он слоится, что он тоже - за медленным вращением гончарного круга становится - частью этого чего-то еще... Ему обещали показать - ему показывали - движением пальцев, движением света, тянущимся, длинным временем вокруг... А Ралица - на выдохе, в горле жглось, называл, понимал - и понимал, что этого у него уже никто не отнимет - он знал эту воду, эту ослепительно чистую воду, она есть - она тоже течет там, где у разумных растут корни, а недавно, там, у старой запруды, этой водой и окатило, оглушило его сверху, остановив и время, и то, что он знал должным...
А на кругу не работают без воды - без большого количества воды, знал Ралица - и ничего с собой не мог поделать: видел - что ниери Оран зачерпывал - ту воду, и ему, Ралице, было все больней дышать, а время сдавалось и становилось глиной, и у того, что сейчас вырастало под руками у так... полностью существующего ниери Гончара - были корни. Все равно были корни, хотя родившееся… Нет, мыслью Ралица не обгонял - движение пальцев, движения резца - уже? - но что обгонял - казалось, - будет стволом, ветками, сосновыми ветками, подхватыващими в глубине своей гнездо. Под огонь. Почему-то это оказалось самым - вот последним - Ралица хватанул воздух, показалось - обжегся, как над горном… Да почему как - от того, как задумывался, притормаживая круг, как в сторону, в глубину от себя смотрел ниери Оран - было светло - снега бы плавились...Ралица испугался закашляться... давился, боялся помешать - слезы выбились. И были...
Ниери Оран светильник делает. Местный. Дозаряничку. Который над внутренними воротами ставят. Для хороших гостей и для того, чтобы утром под работу вставать было светлее. Как его может делать мастер. Мастер, с которым готовы танцевать - время, земля, вода и огонь. И когда мастер рассказывает... о - выдох за выдохом - благодарности. Тому, что на свете есть - огонь, земля, вода, возможность делать и быть... и быть ежедневно благодарным, что в мире живых есть такая отдельная, за которой идет снег и сыплются звезды, которую и зовут звездой, северной, ледяной и путеводной, а еще за ней - за Властной - вертится и работает - то, чем держится - что в мире есть мир и его разумные и их земли, есть Тот, кто держит все земли - и такие неудобные переходы между этими землями. И она очень любит рыбу. А когда она выдыхается на пробных запусках, она спит... ну вот там, где сидит Ралица (о, да, он подпрыгнул) и...и... чавкает, что ли, во сне...
Это было самой чистой водой, и это было с ниери Ораном, невыносимо ярко отражалось, Ралица еще, той частью себя, что понимала, как неуместен он здесь, и вопрос его и все... хотел подпрыгнуть, провалиться с самих обрывов и исчезнуть. А тоже собой - смотрел, как это у ниери Орана получается? - надо будет спросить, значит это можно - уже резцом? - по еще текущей под пальцами глине... Или это только он, ниери Оран, мастер Гончар - так может, и просто - как сплавляет под пальцами - глину, время и ту воду - и свою историю об одной такой на свете - плавит, и вытягивает быть - удивительное, легкое, словно оно никогда не было комом земли... Как нежно и уверенно - ведет он на почти остановившемся кругу последние штрихи - резцом - проявляя чешуйки ветвей и кисточки хвои, кружевную решетку фонаря... режет, прорезает и вынимает что-то еще и там, внутри Ралицы, где болит - и он только зло смахивает слезу, чтоб не мешала смотреть...
Как далеко смотрит дядя Гончар, совсем отдельно от уверенных движений – когда задумался и чуть-чуть улыбается. Светится. А потом тихо роняет вслух:
- Ну, как-то вот так... Если выживет... и ей понравится - подарю... Пусть - но совсем не представляю в Исс-Тарре, - он снял еще штришок с розетки светильника... и отпустил - работу и время. - Просто... я люблю ее, Ралица, и любить буду - с той первой чашки и до последнего моего выдоха. (... он глубоко смотрел, и хорошо улыбался, открыто... так открыто, что Ралица знал - он мог бы - спуститься и зачерпнуть, что там ниери Оран видит. Если бы, конечно, осмелился).
А потом ниери Оран - вот незадача - посмотрел наружу... и тоже все, вот беда, разглядел.
- Ралица?..
- Ну... реву, - сознался он, сначала насупившись, глядя старательно вниз, не на Орана, и его удивительное (...но белая глина ловила свет, и за решеткой фонарика в ветвях уже светилось...) А потом Ралица думал, что он дурак и смотрел на ниери Орана, говорил. - Это было, ниери Оран, и очень правильно... Только это болит и дышать мешает. Вот где-то здесь, - и искал, показывая пальцами где-то под горлом, где оно было - что горело и мешало дышать, что навсегда вырезано - и в нем тоже...
- Да, - соглашался с ним ниери Оран. - Иногда это очень болит.
А потом он отодвинулся, оценил работу еще со стороны, покрутил в пальцах резец и положил обратно, потом - он и тогда подумал, что также - рассмотрел Ралицу, снял лишнее – стружкой – и взял и высказал:
- А у вас все получится и будет, - так спокойно высказал, что Ралице только и оставалось сдуру упереться:
- Предчувствий... не бывает, дядя Гончар.
- А это не предчувствие. Это... то, что ну вот где-то здесь, - ниери Оран - Ралица четко помнил - показывал куда-то туда, под самую опору веток светильника, ладонью, костяшками, поджав пальцы, Ралица помнил - он думал, это было легче - как точно рисунок сосудов под кожей той ладони переходит в ветви светильника...
..."А она ведь это возьмет", - с горьким ужасом понимал потом уже он, лехта Ралица, которому предстояло снимать след у его ллаит Алакесты. Возьмет, стоит ей взять и зачерпнуть - это было слишком очевидно изнутри него, это пропитывало - все его слои... Ниери Оран был мастером осмысленных вещей, а он, Ралица, был - да и остался - вещью своего Бога, и то, что плавилось тогда и пело, что слоилось с замершим другим временем, осталось в нем - вплавившись - под кожу сердца, в самый состав его корней, оказавшись - о да, в Этэрье так говорили - прочней черепков.
так что в общем - продолжаем
предыдущиевступление раз
два
раз
два
три
четыре
пять
шесть
семь
восемь
девять
десять
одиннадцать
двенадцать
тринадцать
четырнадцать
пятнадцать
шестнадцать
семнадцать
восемнадцать
девятнадцать
двадцать
двадцать один
двадцать два
двадцать три
двадцать четыре
двадцать пять
...и сегодня я пожалуй очень рад опять. За то, что они со мной и за то, что они такие
- Привет, Ралица, я очень рад, что ты пришел, - не дав ему отступить, сказал Оран. - Заходи. Вижу... что с чем-то. Сразу расскажешь?
- До тебя... так далеко идти, ниери Оран, - Ралица кашлянул: кот из горла никуда не делся. И дурацкий ритм Канона еще был с ним и его подвел. - Сначала я шел к тебе просить. О недолжном. Потом я шел спрашивать и орать. Почему оно так и такое недолжное и что это несправедливо. Но пока лез... все выкричал. Теперь я стою и даже не знаю. Что сказать и с чем я пришел к тебе.
- Это все равно хорошо, что ты пришел, - отозвался дядя Оран и задвинул Ралицу за ворота. - Я лучше подумаю вместе с тобой о твоем. Чем один о дураках... дальше?В воду влезешь? - запросил он вслед, Ралица еще как раз вспомнил, что лез в жару Козлиными обрывами, пыльный и мокрый весь, и разит... может, что уже и козлом. А ниери Оран нахмурился, точно задумался на два вылоха, потом переспросил. - У вас... с водой-то, должно быть, все хорошо?
- Все хорошо! - Ралица знал, отрапортовать ему было приятно. - Только сегодня лазил. Проверял, - и что про другой склон... и про то, не ушла ли вода из подземных горизонтов здесь он подумал уже потом. За четыре выдоха. И ниери Оран, конечно, догадался.
- Здесь тоже... ничего. Лезь, стирайся. Это снизу я... мы все никак скважину не можем пробить. Не в скале, в башке некоторых властных и их советов... - ниери Оран говорил, думал, погружался, потом сминал мысль пальцами и толкал Ралицу к помывочной. - Говорю: я собираю урожай дураков. Сегодня преизрядный. Лезь, потом иди наверх. Поговорим.
Это редко - очень редко было. Чтоб в той памятной рабочей комнате, теперь хорошо знакомой, бездействовал свернутый передающий. А на подпорке теснились три-четыре каменюки - Ралица знал: футляры, под официальные письма, у них, у дальних и статусных обычай такой, обо всем важном письма в каменюку засовывать. Рисковано - еще тихо думал он мелким: у дяди Орана от них обычно настроение портится и это заметно, но он-то терпеливый, а ну как иной другой такое послание обратно в каменюку закатает - и в лоб? Оран, Ралица тоже помнил, на высказанное посмеялся. Сказал - наверно, поэтому и обычай. А еще можно с обрыва о камни шваркнуть, разлетится - на зависть... Только труд мастеров жалко.
Сейчас - думал четверть выдоха Ралица - обычай соблюдался. Что дядька Оран рад бы покидать это все с обрыва... а на развернутой паре бумаг - сворачиваются еще - сбалансирован тяжелый кувшин. А ниери Оран смотрит куда-то за окно и наматывает на верх старой кисти отслоившуюся кожаную оплетку.
- Давай, садись. Будем говорить. Вино будешь?
Ралице снова было неудобно. Совсем, до красных щёк и ушей. Потому что сначала он подтвердил - в помывочной полоскался конечно, отмачивался, быстро, тихо, а негодный кот в горле не уходил... Может, вино поможет? И по указующему жесту достал чашечку, подставил – кувшин.Ниери Оран поднял сам, налил, поставил, а Ралица опять застрял - с чашкой в руке же - осознавая - он, еще подмастерье, в рабочее время, своего права здесь еще никак не заработал, а позволяет себе сесть и так чтобы хозяин дома наливал... А дядя Гончар проворачивает кувшин - и все это время говорит с ним... таким, общим равным, хозяина дома - с другим недальним взрослым, с которым возможен личный разговор.
И сейчас тоже - пока он стоит с протянутой рукой и чашкой, пока дядя Оран отпускал кувшин, теперь не упадет, придавил один свернувшийся край послания - и запрашивал:
- Я спрошу, Ралица? С рукой-то у тебя что?
Ага,понимал Ралица, содрал видать в помывочной под чужой водой свежезализанную корочку, опять кровища потекла, еще б не капнуть... (...ну, полы тут просто камень, хоть и теплый, а дядя Оран точно лишнего не съест).
- Ну... рассадил, - сказал Ралица. На всякий случай сел и облизнул.
- Засадил - так будет вернее? - отозвался ниери Оран, поддевая... Тоже по-взрослому. И опустошил свою чашечку. - Надеюсь, оно того стоило. И сработало?
- Да... - отозвался Ралица и слегка глотнул. В чашке оно было рыжим. Незнакомое лисье вино. С огненными бликами внутри, на вкус - кислей и легче знакомых, но с тонкой горечью потом. - Ну... это был камень. И он меня остановил.
Ниери Оран озадачился - видел Ралица. Повел ладонью - жестом - с чашкой, приглашением объяснить. Если Ралица, конечно, захочет. И сейчас это было остро. Это... безусловное признание его права захотеть. Ну, нет - Ралица так не думал. Он еще хлебнул из чашки, чтоб поискать первое слово, помогло не очень, выдал сначала растерянно:
- Гнездо только жаль. Я... устроил обвал, оно вниз улетело. Мне... наверное, ответили, - а потом выдохнул, посмотрел на смятые свитки под кувшином. Решил, что ему можно. И его понесло. - Я стоял на тропке, посреди Козлиных обрывов, где полого, где на Колкой тропке. И орал. Злился. На самое бессмысленное: что родился на том месте, где родился. И что в мире все так, как оно поставлено. В мире есть трещины, которые соединяют его земли, есть Тот, кто держит все земли, кто навсегда взял нас Договором, есть разумные и есть лехтев. И лехтев совершенно нечего делать рядом с разумными, - на этот раз в вязкий слог Канона Ралица сам пытался влипнуть. Ему можно было говорить, но разгораться... и возвращаться к той злости было совершенно неуместно. И ничуть у него не получалось не возвращаться. - Но я не знаю, я отлично знаю, что говорит Закон и Договор - но я злился - и спрашивал почему. Потому что несправедливо. Я злился... я... злюсь. Когда помню, что хочу быть с ней.
...Он бы дал себе по губам - знал Ралица. Если б это не привлекло внимания еще больше. Он прервал себя, нырнув в чашку. Потому что понесло и проболтался. И совершенно ничего не значило то, что сначала... что сначала он же и шел к ниери Орану, чтоб просить.
И Ралица даже успел облегченно выдохнуть, подумав, что ниери Оран не дослышал. После того, как почти не подавился вином, услышав:
- Ралица, знаешь, я... рад - очень малодушно рад. Что ты все же не пришел, когда очень хотел это спрашивать. Потому что я не знаю, что тебе ответить. Я и себе, что ответить, когда думаю, не знаю, что... - он крутнулся, перехватил кувшин, плеснул себе, запросил Ралицу, наполнил и ему чашку, посмотрел на свернутый передающий, сбросил что-то очень злое. - Как раз тут недавно думал, и о вас тоже. Поругавшись. С одним, к сожалению, дураком. Ты ж... точно знаешь эту досаду, когда спрашивал в небо разное, а тебе как ответят, - и он же еще подождал, пока Ралица подтвердит, чтоб продолжил. - Я вот думал, может быть что хуже, когда твои дорогие ценные вроде заинтересованные в проекте, на стадии запуска в реализацию развесисто и наглядно спускают его в нужник? - что ж, я увидел. Когда окончательный рабочий запуск готового, прекрасного проекта в руках дурака. Бедного, злого дурака... властного, - и ниери Оран очередной раз отряхнул что-то гадкое. Теперь днищем чашечки. - Но я о вас, да... о лехтев. А с вами мы в общем все - эти самые дураки. Напуганые, злые... и властные. Мы о вас не думаем. Нам неудобно. Мы - это я имею в виду отдельно... статусную прослойку Проявляющих, занятых работой со спецификой Thairien. Я интересовался - еще когда этот мой проект только искал дорогу в мою голову. Сколько... наработок лехтев послужило за последние два десятка звездных материалом... для хотя бы простейших данных к исследованию. Как ты думаешь, сколько нашел?
- Ни одной, - удивился Ралица. Когда дядя Гончар уставился на него, пришлось пояснить. - Разве мы... можем?
- Можете, Ралица. Даже делаете. Получаете данные, проводите эксперименты, обрабатываете, фиксируете.Передаете результаты дальше - в своем кругу. Разрабатываете, что с этим делать, в меру тех средств, что вам отпущены… Насколько я пытался узнать в своей области – владеете навыком находить новые земли мира. Но ты прав – ни одной. И это редкая дурь. Если бы я мог успеть все - я бы непременно занялся. Может быть, потом... - он посчитал что-то на пальцах, с сожалением отпустил и продолжал. - Но это неудобно. Это нелепо. Это какой-то недостойной чушью считается в нашей исследовательской среде. О вас неудобно думать... и мы о вас не помним. Мы вас не замечаем. Пока нас не припрет так, что кровавая кашка просочится. Сквозь решетку нашей статусной мясорубки. Не думаем, отговариваясь... той же чушью, как ты там говорил... ла-ла-ла... - он отбил пальцами ритм - по свернутому ободу передающего, обозначая словами только ключевые точки. - Есть трещины... есть Тот, кто держит все земли... разумные и лехтев. А я думаю - и думаю, что в итоге наш прочный и распоставленный мир стоит... ну примерно также, как мир вещный. На трещинах. С постоянной нестабильностью внутри. И когда перданет - а оно перданет - кто знает, что мы соберем по осколкам?
Здесь Оран снова поднял кувшин, снова, не спрашивая, плеснул в обе чашки, поставил свою, поднял верхний свиток из тех, что лежали под кувшином, с белой и золотой верхней окантовкой, и швырнул его в угол. Сопроводив в путь точно отдельным.
- Изумительный. Просто эталонный дурак. А еще я думаю, Ралица - я только не знаю, как близко я подхожу к запретному - что когда-то это был метод подстраховки... глупой, жестокой, единственно возможной на тот момент. Когда Договор состоялся. И некогда разумные, претендующие на то, что действуют силой и волей Бога это право получили. Со всеми дополнительными обязанностями. Когда до этого самого... Того, Кто дошло - насколько это восхитительная возможность. Потому что... сколь бы Властным ты ни был, ни один по-настоящему стоящий проект ты не потянешь один. Да, Ралица, я-таки заехал в запретное?
А Ралица что - а Ралица давно, вот с того момента старался тихо сдвигаться, вжимаясь глубже. Старался незаметно, но не очень удалось. Понимал - с холодком, с зимним холодом этих последних зим по спине - насколько они на самом деле разные. Потому что никто из них - из лехтев - из Принадлежащих, из родившихся под Договором, не рискнул бы так ровно про него заговорить. О нем вообще не говорят. И обо всем остальном, наверное, тоже...
- Я... я не знаю, - "но мне неудобно сидеть", подумал Ралица, подумал, что не скажет это дяде Гончару... но надо же было что-то сказать. - Но... кажется, да...
- Да? Закруглюсь, я разболтался. Иногда мне кажется, что пробить тоннель, принудительно соединяющий миры... силами разумных - а они, и чтоб они все обосрались - это могут! – куда проще. Чем что-то сделать. С этим, как тут все поставлено. Разберусь с этой работой... - протяженный жест ниери Орана отводил это время куда-то неизвестно далеко, - займусь. И давай о другом, - он глотнул из своей чашки, поставил и чуть улыбнулся. - То есть... ты говоришь - она?
Ну так, - думал Ралица вслед, - разве так бывало... чтобы дядя Гончар что-то важное прослушал и не заметил? Не бывало никогда. Рано или поздно он возвращался обратно. К заданной мысли. И теперь он, Ралица, не знает. И, когда все понятно, говорить неудобно и ненужно - зачем? А с другой... дядя Гончар-то был честен и даже заехал в запретное... Может быть, еще изнутри было, скреблось ненужным, подмывало - все-таки... а вдруг? Получится? И Ралица его задвигал, и отвечал неловко.
- Да. Она. Одна такая... чернокосая...
- Я так понял, из здешних местных? Из разумных? Я спрошу, откуда?
- А... из Горички, - ответил Ралица. Было все еще неудобно. Но Горичка большая. Ниери Оран отчетливо же опознал. Улыбался:
- О, знакомые места. Прямо недальние знакомые. А ну как угадаю, кто тут бегал... нижние дворы? Это как бы не Свишекова старшая... а, нет, времени уже прошло, старшая-то вниз, в пригороды, третий Arn'Ammar назад на заработки подалась? Значит, Чешменка?
Он говорил, как здешние, это не было удивительно. И что попал - тоже не было. Ралице было только неудобно, как сразу и очевидно попал. И легко назвал. И ниери Орану, по одному дико глупому виду Ралицы, наверное, сразу было очевидно - насколько попал. Ралица не рискнул бы спросить - ему через пару выдохов легко пояснили.
- Слушай, Ралица, я же с ними торгую. Меняюсь. Иногда вот скважины... вбиваю. И это не первый и не последний местный мелкий, бегавший ко мне за свистульками. Так занятно, вроде еще и не звездный назад, была вот такая мелкая, - ниери Оран отмерил - где-то по высоту передающего, - буски сделать просила. А вот уже и чернокосая, с которой вместе хотят быть... Интересно, рубашку... Алакестин шелк в семье до сих пор носят? Зная Свишека... он будет. Не продаст. Пока не припечет. Хотя сейчас-то... Горичке тяжело, по ней что нынешнее лето, да там еще с прошлого года беда гуляет. Как они, сильно припекло?
А Ралица снова сидел и было ему опять и бесконечно неудобно. Он же не мог ответить. Он так-то и подумать в эту сторону забыл. И только сейчас думал. Основательно. Это ведь должно быть очень тяжело. Гнать зверей... если мимо поселков - это, значит, старой дикой дорогой. Через перевал. Всех этих бесконечных и туповатых овец, а если тяжелых коров еще, дикими тропами, через все камни, по обрывам. Дикой дорогой и люди на работу ходить не любят, злая она... А по ней со всеми зверями… это ж и не один день, и должно и вправду припечь. Но рот он открыл, чтобы признаться:
- Не знаю. Я... я забыл спросить.
- Бывает, - вернул ему Оран. - Но как я знаю, в Горичке сейчас очень несладко. Свишекову-то хозяйству и раньше сильно сладко не было. И за год это не кончится, и за два. Это нехорошо, но... а может и помочь. Вот тебе и помочь. Здесь горы, Ралица, - такое очевидное и так запнувшись сказал ниери Оран, что Ралице даже два выдоха было - удивиться. Потом тоже удивлялся, но уже другому. - Горы... на дальней окраине заштатного мира. Куда... да в общем вполглаза, наверно, смотрят - и Бог и Закон. Зато полностью местные, большей частью, дурацкие, властные. Что законы для князей своей земли в Сердце Мира знают только в недочитанных сказочках и плохо, - ниери Оран снова взял чашечку, не глотнул, посмотрел в нее зачем-то, посмотрел на Ралицу. Продолжил. - Голод, Ралица... здесь говорят, недоед. Скучный, ежедневный, с постоянным трудом, чтобы все-таки удержаться и не сорваться совсем… в то, что недоедом уже не отгонишь. А у вас о нем и не знают. А это... может сработать. Это тоже довод. Не хуже пришедших не тех, с пожранной тенью, от кого женщина из ваших, из лехтев, топориком отбивала своего дорогого и ценного, что был из разумных, и с ним осталась,- он рассматривал Ралицу, Ралица не понимал и удивлялся. Ему поясняли. - Сказка такая, местная... история о некогда бывающем. Я от людей из Лашечки слышал, которые с зеленым сыром на ярмарки приезжают, но наверно и в Горичке расказывают. У вас-то точно нет...
- В хрониках... я не видел, - отозвался Ралица. Пояснил - на последовавший жест Гончара, спрашивающий. - В хрониках Этэрье. Как мы построились, мы их ведем, каждый круг года. И каждый у нас родившийся, учит. Не было такого. У нас... всех прибывших считают. Их не так много.
- Ну... - протянул дядя Гончар, - значит, где-то еще было. История-то хорошая. А я тебе скажу, чтоб осталось. Вдруг пригодится. Для здешних-то мест... вы-то еще очень спокойно и неплохо - и свободно живете... Значит, хроники ведете? - перешел он без паузы. - Будет время, поищу возможности поизучать...
Он-то перешел, это у Ралицы перейти не получилось. Он сидел, мелкими-мелкими глотками, ощутимо, глотал странное вино, точно его икота разобрала. Старался думать... чтобы неочевидно. Хорошо, что с ним уже было - вот то, холодком- насколько ниери Оран все-таки извне. И насколько оттуда ему будет непонятно... злое это и полное "невозможно", с кем Ралица лез на Козлиный обрыв и понял. Насколько все-таки он, полноправный ниери Оран, Оран а'Саат-но... и никогда не сможет всего этого понять…
…Ралица начал было проговаривать про себя дальше, что там должно было быть - и замер. И соскользнул - его накрыло, с головой, понял – и всё... А ведь нет, дядя Гончар… ниери Оран а'Саат-но, taer-na Алакесты а'Лайетт, кто не знал здесь этого его, полного имени, - еще доля выдоха и ритма оставалась на договорить сейчас неважное "главный полигона Тоннель".... Кто-кто, но он как раз знает, много лучше, чем кому-нибудь дано было знать - что такое разница между двоими... все равно разумными, которая все равно непреодолима, между совершенно и прочно разными разумными... но им таким можно быть….
И где-то, где Ралица соскользнул, отзванивало дополнительным доводом, легким голосом Орана про "алакестин шелк", и Ралицу вело... А еще это наверное было вино, хитрое, лисье, которое Ралица глотал, мелко-мелко... и доглотался - вопрос оформлялся и сорвался в звук... куда раньше, чем Ралица осознал, насколько недолжное он рискует спросить. Но звук уже был. Уже неуместным. Детским:
- Дядя Гончар...
-А? - конечно он не прослушал. И нужно было ставить чашку и приносить извинения.
- Я... я подумал о запретном. О совсем недолжном... чтобы спросить вас.
Да, было, он зря это сказал. Ниери Оран вернул подначивающим жестом... и снова долил чашечку. У Ралицы спросил, наполнить ли, но не подтвердить тот не решился. И ему добавили. И подначил же:
- Ну, продолжай. Я свою долю запретного наговорил, будет твоя очередь. Я же любопытен...
- Я хотел спросить, дядя Гончар, как вы это живете... то, что вы... тоже принадлежите? - Ралица высказал это на местном, и быстро, давясь неудобными словами запретного вопроса и собственной смелостью. Хлебнул - и вина, и воздуха, что аж булькнуло, смотрел в чашку. На ниери Орана боялся. Но выдавил. - Какая она... ваша ллаитт?
- Она... - нет, это заняло времени не больше, чем тянулась опорная гласная...
Но Ралица понимал - вот сейчас понимал - и медленно, глазами - видел - насколько же в этот день устал и выдохся…. и вымерз, что там сухое лето ни твори, ниери Оран... и как вот сейчас в нем... разгоралось...
Долго - как долго - словно самой зимой, на тех верхах плато, где встают перевалы, где снизу от мороза трещат стволы, а сверху - звезды мерзнут и тоже хрустят, как снег, дойти, найти, пробиться сквозь сугроб, и долго-долго двигать внутрь мерзлую, неподдающуюся дверь сторожевой заимки, а в ней холодно, а в ней того холоднее, и самой холодной кажется печка, очажок, вмазанный в дальнем углу - каменный, закопченый, холодный - боязно руки сунуть, с растопкой... И огню тоже поначалу боязно, жмется в клубок смолистых веток, плюется дымом, пугается - каменных холодных стен, потом смелеет, перепрыгивая, погладывая - от подсунутой ветки покрупнее на уже серьёзную дровину, крепчает, дышит, затевает песню – и потрескивает, гудит… И покряхтывает, потягивается за спиной, пока сидишь и греешься, старый дом заимки, согреваясь, оттаивая углы...
Так оно и было. За то время, пока тянулся звук этого "она"... Собирал дядя Гончар что-то в ладони, и отпустил - виноватым жестом, что не удержу - расплещу... Пока говорил дальше.
- Знаешь... она очень любит рыбу. И совсем не понимает, зачем у вас так портят молоко... И... такая... как есть, - расплескивал – что-то огромное – жестом, движением же извинялся, собирал, складывал себе под сердце и вдруг улыбался. – Ты извини, я словами сейчас собрать совсем не могу… Пойдем в мастерскую – покажу?
И протянул руку. Ралица точно знал, что помедлил, протягивая в ответ... Давая согласие - спуститься, войти - не только в мастерскую, в отдельный слой, где было, разминалось - комом глины, становилось поддатливым и однородным и искало себе звук - другое, медленное-медленное время, что клубилось сейчас, слоилось, складывалось за ниери Ораном, растекаясь вокруг - ища изнутри себя звука - для того, о чем словами не получалось рассказать. Оран вслушивался. Подстраивал. Подтягивал. Выверял настройки. Сейчас - пока вдумывался, улыбался, разминал, проверял напоследок, устанавливал глиняный ком, примерялся...
И звук возник - время потекло - глубоким, звонким, неузнаваемым... ниери Гончар подтолкнул круг, собирая - с комом глины - время - и звук - и то, что было под пальцами - росло... А звук - звук был восхитителен и прозрачен, как та вода, звук был звонким и колким, как зимние звезды, под которым - это знал Оран, это теперь проливалось в Ралицу - стояла впервые... беловолосая, впервые осознавшая, кем ей быть дальше в мире людей - и сколько - а пока была... ровесницей Ралицы? - ведь это бывает?.. И ловила на ладонь - конечно, снежинки - большие... и не очень очевидные... и был ветер...
А ниери Оран придавал форму - еще непонятно, чему - и звук креп, наполнялся, разливался - наматывался - на то, что росло под руками - и Ралица тоже слышал... что его размывает, что он слоится, что он тоже - за медленным вращением гончарного круга становится - частью этого чего-то еще... Ему обещали показать - ему показывали - движением пальцев, движением света, тянущимся, длинным временем вокруг... А Ралица - на выдохе, в горле жглось, называл, понимал - и понимал, что этого у него уже никто не отнимет - он знал эту воду, эту ослепительно чистую воду, она есть - она тоже течет там, где у разумных растут корни, а недавно, там, у старой запруды, этой водой и окатило, оглушило его сверху, остановив и время, и то, что он знал должным...
А на кругу не работают без воды - без большого количества воды, знал Ралица - и ничего с собой не мог поделать: видел - что ниери Оран зачерпывал - ту воду, и ему, Ралице, было все больней дышать, а время сдавалось и становилось глиной, и у того, что сейчас вырастало под руками у так... полностью существующего ниери Гончара - были корни. Все равно были корни, хотя родившееся… Нет, мыслью Ралица не обгонял - движение пальцев, движения резца - уже? - но что обгонял - казалось, - будет стволом, ветками, сосновыми ветками, подхватыващими в глубине своей гнездо. Под огонь. Почему-то это оказалось самым - вот последним - Ралица хватанул воздух, показалось - обжегся, как над горном… Да почему как - от того, как задумывался, притормаживая круг, как в сторону, в глубину от себя смотрел ниери Оран - было светло - снега бы плавились...Ралица испугался закашляться... давился, боялся помешать - слезы выбились. И были...
Ниери Оран светильник делает. Местный. Дозаряничку. Который над внутренними воротами ставят. Для хороших гостей и для того, чтобы утром под работу вставать было светлее. Как его может делать мастер. Мастер, с которым готовы танцевать - время, земля, вода и огонь. И когда мастер рассказывает... о - выдох за выдохом - благодарности. Тому, что на свете есть - огонь, земля, вода, возможность делать и быть... и быть ежедневно благодарным, что в мире живых есть такая отдельная, за которой идет снег и сыплются звезды, которую и зовут звездой, северной, ледяной и путеводной, а еще за ней - за Властной - вертится и работает - то, чем держится - что в мире есть мир и его разумные и их земли, есть Тот, кто держит все земли - и такие неудобные переходы между этими землями. И она очень любит рыбу. А когда она выдыхается на пробных запусках, она спит... ну вот там, где сидит Ралица (о, да, он подпрыгнул) и...и... чавкает, что ли, во сне...
Это было самой чистой водой, и это было с ниери Ораном, невыносимо ярко отражалось, Ралица еще, той частью себя, что понимала, как неуместен он здесь, и вопрос его и все... хотел подпрыгнуть, провалиться с самих обрывов и исчезнуть. А тоже собой - смотрел, как это у ниери Орана получается? - надо будет спросить, значит это можно - уже резцом? - по еще текущей под пальцами глине... Или это только он, ниери Оран, мастер Гончар - так может, и просто - как сплавляет под пальцами - глину, время и ту воду - и свою историю об одной такой на свете - плавит, и вытягивает быть - удивительное, легкое, словно оно никогда не было комом земли... Как нежно и уверенно - ведет он на почти остановившемся кругу последние штрихи - резцом - проявляя чешуйки ветвей и кисточки хвои, кружевную решетку фонаря... режет, прорезает и вынимает что-то еще и там, внутри Ралицы, где болит - и он только зло смахивает слезу, чтоб не мешала смотреть...
Как далеко смотрит дядя Гончар, совсем отдельно от уверенных движений – когда задумался и чуть-чуть улыбается. Светится. А потом тихо роняет вслух:
- Ну, как-то вот так... Если выживет... и ей понравится - подарю... Пусть - но совсем не представляю в Исс-Тарре, - он снял еще штришок с розетки светильника... и отпустил - работу и время. - Просто... я люблю ее, Ралица, и любить буду - с той первой чашки и до последнего моего выдоха. (... он глубоко смотрел, и хорошо улыбался, открыто... так открыто, что Ралица знал - он мог бы - спуститься и зачерпнуть, что там ниери Оран видит. Если бы, конечно, осмелился).
А потом ниери Оран - вот незадача - посмотрел наружу... и тоже все, вот беда, разглядел.
- Ралица?..
- Ну... реву, - сознался он, сначала насупившись, глядя старательно вниз, не на Орана, и его удивительное (...но белая глина ловила свет, и за решеткой фонарика в ветвях уже светилось...) А потом Ралица думал, что он дурак и смотрел на ниери Орана, говорил. - Это было, ниери Оран, и очень правильно... Только это болит и дышать мешает. Вот где-то здесь, - и искал, показывая пальцами где-то под горлом, где оно было - что горело и мешало дышать, что навсегда вырезано - и в нем тоже...
- Да, - соглашался с ним ниери Оран. - Иногда это очень болит.
А потом он отодвинулся, оценил работу еще со стороны, покрутил в пальцах резец и положил обратно, потом - он и тогда подумал, что также - рассмотрел Ралицу, снял лишнее – стружкой – и взял и высказал:
- А у вас все получится и будет, - так спокойно высказал, что Ралице только и оставалось сдуру упереться:
- Предчувствий... не бывает, дядя Гончар.
- А это не предчувствие. Это... то, что ну вот где-то здесь, - ниери Оран - Ралица четко помнил - показывал куда-то туда, под самую опору веток светильника, ладонью, костяшками, поджав пальцы, Ралица помнил - он думал, это было легче - как точно рисунок сосудов под кожей той ладони переходит в ветви светильника...
..."А она ведь это возьмет", - с горьким ужасом понимал потом уже он, лехта Ралица, которому предстояло снимать след у его ллаит Алакесты. Возьмет, стоит ей взять и зачерпнуть - это было слишком очевидно изнутри него, это пропитывало - все его слои... Ниери Оран был мастером осмысленных вещей, а он, Ралица, был - да и остался - вещью своего Бога, и то, что плавилось тогда и пело, что слоилось с замершим другим временем, осталось в нем - вплавившись - под кожу сердца, в самый состав его корней, оказавшись - о да, в Этэрье так говорили - прочней черепков.
@музыка: ...пусто в руке Давидовой, ни камешка нет в праще, сроки тебе игры давай - да есть ли они вообще
@темы: сказочки, Канон и около, Те-кто-Служит, глина научит, Лирика
-
-
27.11.2018 в 01:36Потому что оно вот совсем замечательное и пробирающее и ооочень красивое. И глубокое такое...
Спасибо. Вовремя, очень...
А Алакеста это у него... видела?
-
-
27.11.2018 в 01:40-
-
27.11.2018 в 01:46-
-
27.11.2018 в 01:50-
-
27.11.2018 в 01:54-
-
27.11.2018 в 08:58-
-
27.11.2018 в 09:17Пока читал, растерял все слова. спасибо тебе, что ты про них рассказываешь.
-
-
27.11.2018 в 09:44firnwen, спасибо!
Lissiel, ну вот такие они, да,) спасибо
-
-
28.11.2018 в 14:33И все-таки, как он резал по сырой-то глине?
(И кстати, как каменная керамика, если я правильно помню этот фонарь, ведет себя на круге?)-
-
28.11.2018 в 14:36нет, не тот, что в Сосновом доме потом-
-
28.11.2018 в 14:46-
-
28.11.2018 в 14:49-
-
28.11.2018 в 14:57-
-
28.11.2018 в 15:05-
-
30.11.2018 в 23:49Фонарик... Я его почти пальцами вижу, странно так...
Спасибо.
-
-
30.11.2018 в 23:55мрр
-
-
01.12.2018 в 00:32мрр
-
-
28.03.2019 в 14:09Плакалъ.
Как же круто. Слепить светильник про любовь.