NAVIGARE NECESSE EST, VIVERE NON EST NECESSE][Я шел домой. И я попал домой.(с)]Должен же кто-то, ягодка, быть плохим
предыдущиевступление раз
два
раз
два
три
четыре
пять
шесть
семь
восемь
девять
десять
одиннадцать
двенадцать
тринадцать
четырнадцать
пятнадцать
шестнадцать
семнадцать
восемнадцать
девятнадцать
двадцать
двадцать один
двадцать два
двадцать три
двадцать четыре
двадцать пять
двадцать шесть
двадцать семь
двадцать восемь
двадцать девять
тридцать
тридцать один
тридцать два
тридцать три
тридцать четыре
тридцать пять
тридцать шесть
тридцать семь
тридцать восемь
тридцать девять
сорок
сорок один
сорок два
сорок три
сорок четыре
Знала, дразнясь - лехтев-то и ярмарки... ой, куда меньше, чем в той ее жизни, любили. Ралица вот, было, третий год спустя, – хоть и не столь съеденный, как в тот памятный раз, приезжал, а всё – смурной… Или ржал - жеребцом кусачим – когда рассказывал Цюэ, с чего староста ему вовсе грозился - на год и больше - выезд-то на ярмарки запретить. Смеялся, отвечая - ну а что они? "Это рыжий, вздорный из нижней лавки, из Солонинников, вздумал меня припугнуть. Что на большее не поменяет. А не то пожаловаться поспешит, что лехтев на обмен на ярмарку ходят". - "Плешивый? - уточнил Цюэ. - Знаю его. А ты что?" "А я, ну... приподнял его немного, - вернул Ралица. - Тот рот открыл, я добавил. Что на меня он куда жаловаться пойдет, богу? дальше?А я-то к старшему ярмарки могу постучаться. И под присягой сказать. Сколько лет он с лехтев дела ведёт, мелкой крупинки отчислений местному властному не отдаст. Что, он думает, только он срать себе в сапог умеет. А чего наши лаются – я припугнул же?" - последнее, впрочем, потонуло в звучном хохоте и Цюэ: "Отличная выучка же! У него, глядишь, шестеренки в башке лопнули - лехтев за шкирку взял. - Потом Цюэ серьезнел мгновенно. - По правде он вполне мог - к той же администрации ярмарки пойти, жалобу выкатить - что лехтев обнаглели, с товаром шастают". "Слушать они его будут. Левым полужопием,- хмурился и Ралица. - Можно подумать, они не знают. Не мы им с левого входа своё приносим, не с нас там каждый шестой, кто соглашается, три выгоды дерёт, ну?" - "Что - ну? - возвращал Цюэ. - А ну как должный порядок решат навести?" - "Да-да, свой карман отрезать и зашить", - возвращал Ралица, выдыхал - когда слышал от Цюэ: "И то правда".
И оставался смурным: "Я-то еще как знаю, что не нам невыгодно нас разгонять. Что тошно оно. Ходишь... чисто побираешься, кто подаст-продаст, хотя с чего вроде, побираться - знаю, что с того, что много нам нужно. Ну и дерут они за все наше на обмен, сколько могут, а могут многое. Так что, и жрать еще, как они куражатся... плешивые", - это Ралица еще договаривал, Цюэ раньше усмехался: "И то, многое. Иди, что ли, к Борянко, на выставленные цены поругаться, с ним сразу общий язык найдешь, - и Ралица - видно было - готовится вспыхнуть, а Цюэ легко себе продолжал. - В самом деле иди, поговорим, потом ко старосте пойдем. Буду тебя брать, научу, а то ты его хорошо тряхнул – зауважал, не иначе… чтоб лишний мешок такой борзый нам отгрузил", - и зубы показывал.
Так что продолжал Ралица, ездил... Чешменка знала, не любила, когда тот далеко ездил - что на рынок, что работать. Глубже этого еще знала - ну было иной раз, скучала - веселое дело, ярмарки, привыкла - где ж забудешь. Вспомнить не могла, потом - говорила ли, про веселое дело, могла и сказать, мало ли праздников Утра Года прошли вместе?.. Да вот-вот, и пол-звездного будет, мелкая уже кисть взяла, слова разбирает, у старшей Цватанки с мамой близко разгребается, своих уток бдит, свою козу чешет - ну и вон, себе свои сапоги клянчит - на празднике-то первый раз сплясать. В тот раз, когда утром на осеннюю ярмарку собирались, возы складывали - куда и при укладке без Ралицы, и дальше без него - собирался ехать, она - слово за слово - ворчала - а тот отнекивался, смеялся, а потом как на верх увязки подсадил, улыбнулся: "Прочно составили! - и дальше улыбнулся. - А поехали вместе? Хорошо разменяемся - мелкой красные сапоги найдем, с чеканкой, я знаю, где"…
И Чешменку ело, Чешменку долго потом обгладывало, что нет бы ей сказать, что хорошее... Хоть какое. Что хоть сначала вспомнить - куда ей ехать, в козьей-то рубашке? Что хоть подумать, не разворчатся ли опять его старшие? Первым - ляпнула то, что на язык встало, а встало такое... жадное:
- Вырастет.
Хорошо, что Ралица-то пропустил и забыл и потом не вспомнил, наверное, легким вернул:
- Да пусть вырастет, зато сейчас попляшет, - веселился. Это дальше Чешменка вернула, что ну а я как поеду, в козьей рубашке? И ей улыбнулись, ссадили, и повернули:
-Беги, переодевайся. Пока все увяжем, как раз и ты все зашнуруешь...
И она шнуровала. Праздничную рубашку и новую жилетку. Шила - в ткацком-то углу цветной шерстью и не разжиться? - шила как привыкла, Х'рошечке и младшим Коврового угла узоры показывала. Ну а что, Этэрье тоже без праздников не живет, а если что - так и наружу выйти можно.
И вышла ведь. Хорошо вышли. Годы шли - один другого лучше, и народу на ярмарке было - Чешменка и подзабыла, сколько их бывает. Радости не позабыла. Смеялась - ну хоть за карманом бдить нечего, глазеть можно - и глазела, и Ралица с ней. Начали с того, как Цюэ на скотьем рынке развлекаловку - схватку за свою свинью судил, потом Ралицу вино - а там и мёд - рассудить и похвалить позвали. Как она удивлялась потом, когда Ралица сказал, что там трое из Горички было - никого не признала, правда - мелкотня что ли подросла? Ну и ее никто не признал - и к лучшему. А там, от меда и в ряд сладостей незаметно свернули, а там и к веселому городку добрались, козьи бега миновали, а вот на гигантские шаги и качели эти, над обрывом, Ралица на ее "пойдём?" - рассмеялся и сподобился - а на качели там доброе бревно пустили - вверх взлетаешь - кажется, аж за горы видно. А Ралица - он раскачает... Так, что шли потом - смеялись... Ралица о том, что вот бы такие у нас на верхнем винограднике соорудить, над обрывом, одна беда - высоковато лесину для сиденья на себе переть придётся, там и кони не пройдут, но взлет-то каков будет. Чешменка - что только жаль слегка, что мелкая Пляничка не увидела, ну глядишь - с прочими младшими и лехта Сайи из красильщиков - та в лес за орехами, желудями и всяким корьем столько собиралась - уши куда больше, чем теми красными сапогами прозвенела... Ну, у каждого свой праздник.
...сапоги-то они ей тоже выменяли, было дело. Удачный год был. И Пляничка плясала. И потаскала еще мелкая - даже в снега на Somilat. Там-то, по правде, с подошвой они и простились, где мелкотня с крыш в овраг каталась. Ну и да ладно, всё равно бы на новую осень тесны были - дочка вверх тянулась, оправдывала ожидания Цватанки, что к ней подпрыгивать придется. Да и новых сапог таких не попросила - хоть тот мастер к ним без всякого для себя стыда по стылому времени приехал - к медику, к красильщикам, ну и к виноделам, по новую живанинку.
Ну а еще не устояла Чешменка - застряла - у городских ниток, у цветных шелков... туда обходила, сюда обходила - ну, ясно было, не будет городской торговец на обмен брать, а с лехтев, может, и говорить не будет. Думала - а вышло - да вот сейчас и сразу. Второго раза – кошкой вокруг кувшина-жарничка, куда две кошкиных морды влезут, да со сметаной – не обошла она внешней лавочки, тут откуда-то лехта Борянко, виноградный медведь из ткацкого угла нашелся. Сам Борянко Чешменку углядел, торговец – его, цеплялись долго – слово к слову, а в итоге хорошо зацепились – с хорошей увязкой ниток шла, до самой предпосевной ярмарки хватит. Даже если младших учить сядет – о чем Борянко просил.
А, что говорить – праздник даже у дядьки Цюэ и лехта Мрэжека праздником оказался. Так, что им даже ничего не сказали, не выговорили, куда девались. И молотилку, пожившую, а куда новее нынешней, что все собирались - сторговали, и ящичек топлива под нее под новый урожай обещали. А Цюэ отдельно улыбался до ушей, Ралице говорил: я тут с тем твоим человеком разболтался, если все хорошо будет, нам такого обещали подогнать – мы люди с руками, мы рабочую станцию на водосбросе поставим… такую, что на батареи меняться, ну если и придется, так раз в двенадцать меньше. А работать все будет…
Так что ехали, Цюэ продолжал улыбаться, явно поддразнивая Мрэжека, который правил чуть подуменьшившимся в высоту возком:
- Прямо, Ралица, хочу сказать - бери с собой свою жену...
А Мрэжек поворачивался, выпускал густой клуб дыма из трубки, и возвращал насмешку:
- Потому что она тебе удачу приносит?
- Потому что она отлично помнит, что ярмарка еще и праздник. И кое-в-ком способна это починить, а? - поддразнивал Цюэ, смотрел на них, хорошо, широко улыбался, Чешменка спиной чувствовала, как Ралица подтверждал...
Так что не первой, не последней это была ярмарка, куда они прибывали вместе. Так и сказочку вместе услыхали...
Ну то есть без Ралицы - ничего бы она там не разобрала. Эта-то зимняя была, городская почти ярмарка, под Марицей, там вообще каждый день торгуют, только понятно, пошлину местным столько отстегни, что не у всех столько и за год вырастет. Обычно те стоят, кто у деревенких загодя все скупает. Но под праздники вроде и позволено бывает... Лехтев к рынку-то подгадывают, а так больше по знакомым лавочкам приезжают, где еще прадеды прадедов обмен своего на городское наладили. Облавами постращивают, но вот ньера Шурси говорит - с тех пор, как местный глава магистрата, в этом округе Марицы, то ли, говорят, постарел, то ли долго внука лечил, пока к лехтев-то не пошел, а работа как раз для них оказалась... с тех пор стражей магистрата и не гоняют работать, в общем. И те рады, и торговле польза. Да вот лет шесть как.
Ньера Шурси был из знакомцев лехтев и Ралицы лично. Ралица про него говорил - "торговец Орана", а тот - Чешменка слышала, зубы скалит - ну, когда сделка завершена, бочонок выкачен, трубки закурены, о чем только не болтают: "Ньера Шурси эс чего знать не хочу, должник Дома Пороха до самой Туманной Тропы, чтоб они были здоровы и богаты", - и опрокидывает, подтверждая, чоканчик. Так-то про него Ралице, мелкому еще, у взрослого имени, ниери Оран сказал... когда, значит, Ралица рот открыл, поинтересоваться, а куда уважаемый мастер такие кувшины девает, ведь вряд ли торгует. "Бывает - меняю, бывает - торгую, бывает - под заказ работаю, - возвращал ему Оран. - О, а вот тебе я скажу, и старшим передай - есть там, на рынке под Марицей, лавочка, что у моста, рядом с Шелковым рядом, стоит. Там теперь торговец новый будет, всякой посудой и прочим товаром, добрый мой знакомец, я ему пару слов скажу - ради справедливых цен". Ралица честно все это своим принёс, папа Мрэжек хмурился-хмурился, а всё равно вывел, что совет странного статусного стоит послушать.
Взрослым уже, вот за теми разговорами - ну а то, Ралица-то развесистую тележку всякого своего добра к ньера Шурси довозил, и менял тот, не возражая - так вот и слышал, как тот угощал табаком лехта Мрэжека: "Не боитесь, что у запретных полей вырастал, а ну как надую?" - "Ничуть", - возвращал Мрэжек, а тот дальше подсмеивался: "А вспотели, глядишь - первый раз, как от меня вышли?" - он не скупится - на местный уважительный - знал Ралица, и знал, что лехта Мрэжек это точно замечает. А трех верхних зубов, смотрел Ралица тогда, у него нет, говорит "трубка съела". "И то, вспотел, - соглашался лехта Мрэжек. - Младший мой подтвердит: сидел потом вон там на приступочке, говорил - а я-то думал, сказочки рассказывают - про Дом Торговцев..." "Ой, не сказочки, - возвращал ему ньера Шурси, - одно только, что я не имею чести к нему принадлежать. Однако, дело несложное - это вы, лехтев, любому помочь обязаны, а я-то и не очень. А так и я с пользой, и вы за товар не в накладе..."
Вот в лавочку этого Шурси Ралица и завернул тогда, чашечек расписных привез, под Somilat дело нужное - сколько подарят, а сколько за праздник перебьют? - ну, и еще всякого, но это уже на переобменять. Шурси, помнится, крутил чашечку, цокал ногтем по расписному краю, ворчал себе: "Ну ты как всегда, Ралица, честен до убытка - кому я их выдам за фарфор из Сердца Мира? Даже из Тростниковой? - когда по ним прямо написано - что из глины, которую в соседнем овраге накопали, - Ралица руками разводил, подтверждал - ну а что, раз так и есть? - Ладно, - продолжал ворчать торговец, - не вчера родился, что нибудь про дело рук Проявляющих наплету. Тем более, что драгоценный Оран-ниерра давно к нам забыл дорогу..." - "Не до того ему..." - говорил Ралица, пока тот продолжал: "А вы, погордитесь, наставника-то скоро и догоните. Ну или так и скажу, что от лехтев, это уж что кому..."
Ралица не сильно удивлялся, Ралица помнил - как ньера Шурси еще лехта Мрэжеку пояснял: "Так люди с годными выплатами не всегда на рынок за тканями и посудой ходят, больше за статусом и байками, а у меня того товара - сочтёмся, все не в обиде. В этих-то краях кто за статусом и байками ходят - дураки. Иногда, что они дураки, до них доходит - тогда я бываю бит", - и так улыбался, словно это лучшая часть его работы.
А в этот раз, поворчав на чашечки, Ралицу-то он, без церемоний, сгрёб. Сказал: "Слушай, мне тут срочно одному высерку, неудаче его бога, в глаз дать надо. Покарауль пока, а? Я за круг времени обернусь, а то меньше... А то тут, видел, такие девочки-горяночки пришли, вмиг без зеркалец останусь. И засов не поможет, буду дурнем - пол-лавки обнесут, - Ралица уже на ладонь ловил, соглашался - а ньера Шурси щедро своему улыбался. - Я бы и так подарил, хороши, виноградинки - а, я стар, ты женат, а пол-лавки обидно, да?" - рассмеялся сам над своим, вслед скомандовал: "Бди, гляди - а придут с чем совсем по делу, молчи, проси хозяина дождаться, не с твоей честной рожей здесь разговаривать", - и шмыгнул в дверь.
Чешменка еще знала - она отвлеклась, застряла, даже вглубь пошла. В лавочку ньера Шурси ходили нечасто, как видела, но видно не просто так, не дешево. Больно торговал он - необычным. Разным-разным, она смотрела-заглядывалась на шитые, цветные, пахучие - вроде как и вправду шелка, тканые, здоровенные... Пропустила, что по ряду-то многие ходили, а вон и застряли. Вроде и у соседа, у колбасника, приостановились, а нет - глазами зыркали на прилавок. Девчоночки еще, видать, в цветных покрывалах по самые уши и в бусках с подвесками, что на ходу аж гремят - это, значит, те, что за Марицей, через речку и еще вдаль ехать, чудны-ые. Сама бы удивилась, как пропустила, они стайкой стояли, вчетвером, и чирикали еще на своем, звонко-звонко. Их наречие - это еще в Горичке рассуждали - обычный разумный может понять. Если и он голову напряжет, и те говорить раз в шесть помедленней будут, а так что - тараторят, чисто сороки. Она, кажется, только тогда и отвлеклась, когда Ралица в ладонь подсмеиваться стал. А чирикающие эти и попритихли. Что-то самая рослая шептала...
А Ралица - что и в запретных полях работал, лехта Мрэжеку помогал, и за запретными - а потому-то и всякую речь вот тех горянок, о которых ньера Шурси говорил выучил - и ту, что быстрым щебетом, и ту, что мерной речью - рядом, заодно с высоким фаэ - понимал, а то ж, что тарахтели... вот те самые "виноградинки", небось. Громко тарахтели - привыкли, наверное... что их тут понимать не умеют. Сначала улыбнулся - лис ньера Шурси, лис - не без выгоды себе-то так поставил. Сначала про него языками чесали, про ручищи и плечищи, про кто подойдёт, поболтает, ну, он глянул - и младшая, в зеленом платке и с круглой серьгой-то ойкнула, что - да может нет, смотрите какой, белоглазый... А там вот и старшая подтянулась, какая повыше, судя по узору и подвескам - как бы кому из них не мать, дочерей-то трое, выросших. Сначала как прикуснула - да вы куда пошли глаза пялить, не видно - Принадлежащий. А потом рассказывать начала, страшным шепотом - ну а то Ралице слышно не было... Такое, что и заулыбался. И Чешменке, что подлезла шепотом спросить, чего он, чуть шепотом и смехом не подавился. Отвечая - так про нас говорят, похоже.
И начал пересказывать, тоже полушепотом - те-то тихо трещать не умели.
…Что вот, говорят - припугивала младших старшая, у заречных-то - это которые скупые собачники (...этого Ралица решил не переводить) - была-была девка, которая значит тоже - делать ей нечего, на лехтев пырилась. И старшие ее знали. А тогда вот помните, какая засуха была. Вот и думали, значит, заречные, что делать, как судьбу-то в свою сторону перегнуть, им-то, когда земля не родит, ложись и помирай, может все уже и сгорело. И про девку, значит, кому-втемяшилось вспомнить - что, ну а вы помните, как та на лехтев пырилась, те уж как-нибудь да отвяжут, если отдать - будут совсем обязаны. Думали, поболтали и будет. Но они ж скупые, заречные, как что делать - лехтев зовут, даже когда расплатиться нечем. Тут-то им и аукнулось - встал, значит, этот лехтев - ну, на какого пырилась, наверное - и говорит, что другой платы не возьмет, а девку обещали - отдавайте. А потом вырос враз до облаков, девку на плечо закинул, и ушел, горы перешагивая...
- И что, не отбили? - спрашивала младшая, на Ралицу при этом косилась. То ли видела, что переводит, то ли со сказочкой ручищи еще интересней стали, прикидывала.
- Ну а как отобьешь, если тот с гору? Летать-то пока заречные не умеют, - возвращала старшая, скалилась. - Всё, пропала девка, забрали...
- Что ж она теперь, - говорила младшая, и Ралица переводил это еще, старшая что-то продолжала говорить - вроде что пропала девка, заплели. Но Чешменка уже запрашивала, громко и медленно, ну как всегда с этими говорили, чтоб слышно было:
- Как им сказать - и убили меня, и съели?
- Да ладно тебе, - возвращал Ралица и выходил - ну, шага на два - на умолкших горянок, улыбался, на их наречии не очень уверенно выговаривая. - И вам ладно. Ничего: живут. Хорошо живут - кому и на зависть... - он даже удивился - когда стайка-то от него рванула, и так быстро... что ньера Шурси, а его они чуть не сбили на проходе от моста - спрашивал потом, вроде даже и всерьёз спрашивал: "Ты каким проклятьем так горянок-то умудрился шугануть, друг Ралица. Ну выдай - может, и у меня сработает". А ему Чешменка возвращала: "Да они тут сказки про нас рассказывают. А Ралица им конец рассказал".
...Только что до конца оказалось и далеко. Не всякая сказка, и то слово, в один раз рассказывается - мог усмехнуться Ралица. И те, что вроде бы кончились - на "жили они с тех пор хорошо, себе и всем на радость".
А жили. Младшей Пляничке с новой весной возраст подходил - в какой они с Чешменкой стали быть вместе. Второй их младший с зимой должен был к первому имени прийти. Ту энергостанцию Цюэ вот уже половину звездного года как выстроил, крутилась. Ну, всякое было.
Там, где была осень, в которую все кончилось...
"Я не знаю, - думал, но не стал называть лехта Ралица, - что хотел сделать лехта Мрэжек, отправляя меня в Горичку, что хотел мне доказать и добился ли своего. Я и сам не очень знал, что делаю. Но тот, кому мы принадлежим - определённо, знал.
Потому что когда все насовсем рухнуло - они мне поверили".
ну и да, я обещал сказать - на этом кусок про простую сельскую жизнь в общем заканчивается. Про лехтев - еще нет.
два
раз
два
три
четыре
пять
шесть
семь
восемь
девять
десять
одиннадцать
двенадцать
тринадцать
четырнадцать
пятнадцать
шестнадцать
семнадцать
восемнадцать
девятнадцать
двадцать
двадцать один
двадцать два
двадцать три
двадцать четыре
двадцать пять
двадцать шесть
двадцать семь
двадцать восемь
двадцать девять
тридцать
тридцать один
тридцать два
тридцать три
тридцать четыре
тридцать пять
тридцать шесть
тридцать семь
тридцать восемь
тридцать девять
сорок
сорок один
сорок два
сорок три
сорок четыре
Знала, дразнясь - лехтев-то и ярмарки... ой, куда меньше, чем в той ее жизни, любили. Ралица вот, было, третий год спустя, – хоть и не столь съеденный, как в тот памятный раз, приезжал, а всё – смурной… Или ржал - жеребцом кусачим – когда рассказывал Цюэ, с чего староста ему вовсе грозился - на год и больше - выезд-то на ярмарки запретить. Смеялся, отвечая - ну а что они? "Это рыжий, вздорный из нижней лавки, из Солонинников, вздумал меня припугнуть. Что на большее не поменяет. А не то пожаловаться поспешит, что лехтев на обмен на ярмарку ходят". - "Плешивый? - уточнил Цюэ. - Знаю его. А ты что?" "А я, ну... приподнял его немного, - вернул Ралица. - Тот рот открыл, я добавил. Что на меня он куда жаловаться пойдет, богу? дальше?А я-то к старшему ярмарки могу постучаться. И под присягой сказать. Сколько лет он с лехтев дела ведёт, мелкой крупинки отчислений местному властному не отдаст. Что, он думает, только он срать себе в сапог умеет. А чего наши лаются – я припугнул же?" - последнее, впрочем, потонуло в звучном хохоте и Цюэ: "Отличная выучка же! У него, глядишь, шестеренки в башке лопнули - лехтев за шкирку взял. - Потом Цюэ серьезнел мгновенно. - По правде он вполне мог - к той же администрации ярмарки пойти, жалобу выкатить - что лехтев обнаглели, с товаром шастают". "Слушать они его будут. Левым полужопием,- хмурился и Ралица. - Можно подумать, они не знают. Не мы им с левого входа своё приносим, не с нас там каждый шестой, кто соглашается, три выгоды дерёт, ну?" - "Что - ну? - возвращал Цюэ. - А ну как должный порядок решат навести?" - "Да-да, свой карман отрезать и зашить", - возвращал Ралица, выдыхал - когда слышал от Цюэ: "И то правда".
И оставался смурным: "Я-то еще как знаю, что не нам невыгодно нас разгонять. Что тошно оно. Ходишь... чисто побираешься, кто подаст-продаст, хотя с чего вроде, побираться - знаю, что с того, что много нам нужно. Ну и дерут они за все наше на обмен, сколько могут, а могут многое. Так что, и жрать еще, как они куражатся... плешивые", - это Ралица еще договаривал, Цюэ раньше усмехался: "И то, многое. Иди, что ли, к Борянко, на выставленные цены поругаться, с ним сразу общий язык найдешь, - и Ралица - видно было - готовится вспыхнуть, а Цюэ легко себе продолжал. - В самом деле иди, поговорим, потом ко старосте пойдем. Буду тебя брать, научу, а то ты его хорошо тряхнул – зауважал, не иначе… чтоб лишний мешок такой борзый нам отгрузил", - и зубы показывал.
Так что продолжал Ралица, ездил... Чешменка знала, не любила, когда тот далеко ездил - что на рынок, что работать. Глубже этого еще знала - ну было иной раз, скучала - веселое дело, ярмарки, привыкла - где ж забудешь. Вспомнить не могла, потом - говорила ли, про веселое дело, могла и сказать, мало ли праздников Утра Года прошли вместе?.. Да вот-вот, и пол-звездного будет, мелкая уже кисть взяла, слова разбирает, у старшей Цватанки с мамой близко разгребается, своих уток бдит, свою козу чешет - ну и вон, себе свои сапоги клянчит - на празднике-то первый раз сплясать. В тот раз, когда утром на осеннюю ярмарку собирались, возы складывали - куда и при укладке без Ралицы, и дальше без него - собирался ехать, она - слово за слово - ворчала - а тот отнекивался, смеялся, а потом как на верх увязки подсадил, улыбнулся: "Прочно составили! - и дальше улыбнулся. - А поехали вместе? Хорошо разменяемся - мелкой красные сапоги найдем, с чеканкой, я знаю, где"…
И Чешменку ело, Чешменку долго потом обгладывало, что нет бы ей сказать, что хорошее... Хоть какое. Что хоть сначала вспомнить - куда ей ехать, в козьей-то рубашке? Что хоть подумать, не разворчатся ли опять его старшие? Первым - ляпнула то, что на язык встало, а встало такое... жадное:
- Вырастет.
Хорошо, что Ралица-то пропустил и забыл и потом не вспомнил, наверное, легким вернул:
- Да пусть вырастет, зато сейчас попляшет, - веселился. Это дальше Чешменка вернула, что ну а я как поеду, в козьей рубашке? И ей улыбнулись, ссадили, и повернули:
-Беги, переодевайся. Пока все увяжем, как раз и ты все зашнуруешь...
И она шнуровала. Праздничную рубашку и новую жилетку. Шила - в ткацком-то углу цветной шерстью и не разжиться? - шила как привыкла, Х'рошечке и младшим Коврового угла узоры показывала. Ну а что, Этэрье тоже без праздников не живет, а если что - так и наружу выйти можно.
И вышла ведь. Хорошо вышли. Годы шли - один другого лучше, и народу на ярмарке было - Чешменка и подзабыла, сколько их бывает. Радости не позабыла. Смеялась - ну хоть за карманом бдить нечего, глазеть можно - и глазела, и Ралица с ней. Начали с того, как Цюэ на скотьем рынке развлекаловку - схватку за свою свинью судил, потом Ралицу вино - а там и мёд - рассудить и похвалить позвали. Как она удивлялась потом, когда Ралица сказал, что там трое из Горички было - никого не признала, правда - мелкотня что ли подросла? Ну и ее никто не признал - и к лучшему. А там, от меда и в ряд сладостей незаметно свернули, а там и к веселому городку добрались, козьи бега миновали, а вот на гигантские шаги и качели эти, над обрывом, Ралица на ее "пойдём?" - рассмеялся и сподобился - а на качели там доброе бревно пустили - вверх взлетаешь - кажется, аж за горы видно. А Ралица - он раскачает... Так, что шли потом - смеялись... Ралица о том, что вот бы такие у нас на верхнем винограднике соорудить, над обрывом, одна беда - высоковато лесину для сиденья на себе переть придётся, там и кони не пройдут, но взлет-то каков будет. Чешменка - что только жаль слегка, что мелкая Пляничка не увидела, ну глядишь - с прочими младшими и лехта Сайи из красильщиков - та в лес за орехами, желудями и всяким корьем столько собиралась - уши куда больше, чем теми красными сапогами прозвенела... Ну, у каждого свой праздник.
...сапоги-то они ей тоже выменяли, было дело. Удачный год был. И Пляничка плясала. И потаскала еще мелкая - даже в снега на Somilat. Там-то, по правде, с подошвой они и простились, где мелкотня с крыш в овраг каталась. Ну и да ладно, всё равно бы на новую осень тесны были - дочка вверх тянулась, оправдывала ожидания Цватанки, что к ней подпрыгивать придется. Да и новых сапог таких не попросила - хоть тот мастер к ним без всякого для себя стыда по стылому времени приехал - к медику, к красильщикам, ну и к виноделам, по новую живанинку.
Ну а еще не устояла Чешменка - застряла - у городских ниток, у цветных шелков... туда обходила, сюда обходила - ну, ясно было, не будет городской торговец на обмен брать, а с лехтев, может, и говорить не будет. Думала - а вышло - да вот сейчас и сразу. Второго раза – кошкой вокруг кувшина-жарничка, куда две кошкиных морды влезут, да со сметаной – не обошла она внешней лавочки, тут откуда-то лехта Борянко, виноградный медведь из ткацкого угла нашелся. Сам Борянко Чешменку углядел, торговец – его, цеплялись долго – слово к слову, а в итоге хорошо зацепились – с хорошей увязкой ниток шла, до самой предпосевной ярмарки хватит. Даже если младших учить сядет – о чем Борянко просил.
А, что говорить – праздник даже у дядьки Цюэ и лехта Мрэжека праздником оказался. Так, что им даже ничего не сказали, не выговорили, куда девались. И молотилку, пожившую, а куда новее нынешней, что все собирались - сторговали, и ящичек топлива под нее под новый урожай обещали. А Цюэ отдельно улыбался до ушей, Ралице говорил: я тут с тем твоим человеком разболтался, если все хорошо будет, нам такого обещали подогнать – мы люди с руками, мы рабочую станцию на водосбросе поставим… такую, что на батареи меняться, ну если и придется, так раз в двенадцать меньше. А работать все будет…
Так что ехали, Цюэ продолжал улыбаться, явно поддразнивая Мрэжека, который правил чуть подуменьшившимся в высоту возком:
- Прямо, Ралица, хочу сказать - бери с собой свою жену...
А Мрэжек поворачивался, выпускал густой клуб дыма из трубки, и возвращал насмешку:
- Потому что она тебе удачу приносит?
- Потому что она отлично помнит, что ярмарка еще и праздник. И кое-в-ком способна это починить, а? - поддразнивал Цюэ, смотрел на них, хорошо, широко улыбался, Чешменка спиной чувствовала, как Ралица подтверждал...
Так что не первой, не последней это была ярмарка, куда они прибывали вместе. Так и сказочку вместе услыхали...
Ну то есть без Ралицы - ничего бы она там не разобрала. Эта-то зимняя была, городская почти ярмарка, под Марицей, там вообще каждый день торгуют, только понятно, пошлину местным столько отстегни, что не у всех столько и за год вырастет. Обычно те стоят, кто у деревенких загодя все скупает. Но под праздники вроде и позволено бывает... Лехтев к рынку-то подгадывают, а так больше по знакомым лавочкам приезжают, где еще прадеды прадедов обмен своего на городское наладили. Облавами постращивают, но вот ньера Шурси говорит - с тех пор, как местный глава магистрата, в этом округе Марицы, то ли, говорят, постарел, то ли долго внука лечил, пока к лехтев-то не пошел, а работа как раз для них оказалась... с тех пор стражей магистрата и не гоняют работать, в общем. И те рады, и торговле польза. Да вот лет шесть как.
Ньера Шурси был из знакомцев лехтев и Ралицы лично. Ралица про него говорил - "торговец Орана", а тот - Чешменка слышала, зубы скалит - ну, когда сделка завершена, бочонок выкачен, трубки закурены, о чем только не болтают: "Ньера Шурси эс чего знать не хочу, должник Дома Пороха до самой Туманной Тропы, чтоб они были здоровы и богаты", - и опрокидывает, подтверждая, чоканчик. Так-то про него Ралице, мелкому еще, у взрослого имени, ниери Оран сказал... когда, значит, Ралица рот открыл, поинтересоваться, а куда уважаемый мастер такие кувшины девает, ведь вряд ли торгует. "Бывает - меняю, бывает - торгую, бывает - под заказ работаю, - возвращал ему Оран. - О, а вот тебе я скажу, и старшим передай - есть там, на рынке под Марицей, лавочка, что у моста, рядом с Шелковым рядом, стоит. Там теперь торговец новый будет, всякой посудой и прочим товаром, добрый мой знакомец, я ему пару слов скажу - ради справедливых цен". Ралица честно все это своим принёс, папа Мрэжек хмурился-хмурился, а всё равно вывел, что совет странного статусного стоит послушать.
Взрослым уже, вот за теми разговорами - ну а то, Ралица-то развесистую тележку всякого своего добра к ньера Шурси довозил, и менял тот, не возражая - так вот и слышал, как тот угощал табаком лехта Мрэжека: "Не боитесь, что у запретных полей вырастал, а ну как надую?" - "Ничуть", - возвращал Мрэжек, а тот дальше подсмеивался: "А вспотели, глядишь - первый раз, как от меня вышли?" - он не скупится - на местный уважительный - знал Ралица, и знал, что лехта Мрэжек это точно замечает. А трех верхних зубов, смотрел Ралица тогда, у него нет, говорит "трубка съела". "И то, вспотел, - соглашался лехта Мрэжек. - Младший мой подтвердит: сидел потом вон там на приступочке, говорил - а я-то думал, сказочки рассказывают - про Дом Торговцев..." "Ой, не сказочки, - возвращал ему ньера Шурси, - одно только, что я не имею чести к нему принадлежать. Однако, дело несложное - это вы, лехтев, любому помочь обязаны, а я-то и не очень. А так и я с пользой, и вы за товар не в накладе..."
Вот в лавочку этого Шурси Ралица и завернул тогда, чашечек расписных привез, под Somilat дело нужное - сколько подарят, а сколько за праздник перебьют? - ну, и еще всякого, но это уже на переобменять. Шурси, помнится, крутил чашечку, цокал ногтем по расписному краю, ворчал себе: "Ну ты как всегда, Ралица, честен до убытка - кому я их выдам за фарфор из Сердца Мира? Даже из Тростниковой? - когда по ним прямо написано - что из глины, которую в соседнем овраге накопали, - Ралица руками разводил, подтверждал - ну а что, раз так и есть? - Ладно, - продолжал ворчать торговец, - не вчера родился, что нибудь про дело рук Проявляющих наплету. Тем более, что драгоценный Оран-ниерра давно к нам забыл дорогу..." - "Не до того ему..." - говорил Ралица, пока тот продолжал: "А вы, погордитесь, наставника-то скоро и догоните. Ну или так и скажу, что от лехтев, это уж что кому..."
Ралица не сильно удивлялся, Ралица помнил - как ньера Шурси еще лехта Мрэжеку пояснял: "Так люди с годными выплатами не всегда на рынок за тканями и посудой ходят, больше за статусом и байками, а у меня того товара - сочтёмся, все не в обиде. В этих-то краях кто за статусом и байками ходят - дураки. Иногда, что они дураки, до них доходит - тогда я бываю бит", - и так улыбался, словно это лучшая часть его работы.
А в этот раз, поворчав на чашечки, Ралицу-то он, без церемоний, сгрёб. Сказал: "Слушай, мне тут срочно одному высерку, неудаче его бога, в глаз дать надо. Покарауль пока, а? Я за круг времени обернусь, а то меньше... А то тут, видел, такие девочки-горяночки пришли, вмиг без зеркалец останусь. И засов не поможет, буду дурнем - пол-лавки обнесут, - Ралица уже на ладонь ловил, соглашался - а ньера Шурси щедро своему улыбался. - Я бы и так подарил, хороши, виноградинки - а, я стар, ты женат, а пол-лавки обидно, да?" - рассмеялся сам над своим, вслед скомандовал: "Бди, гляди - а придут с чем совсем по делу, молчи, проси хозяина дождаться, не с твоей честной рожей здесь разговаривать", - и шмыгнул в дверь.
Чешменка еще знала - она отвлеклась, застряла, даже вглубь пошла. В лавочку ньера Шурси ходили нечасто, как видела, но видно не просто так, не дешево. Больно торговал он - необычным. Разным-разным, она смотрела-заглядывалась на шитые, цветные, пахучие - вроде как и вправду шелка, тканые, здоровенные... Пропустила, что по ряду-то многие ходили, а вон и застряли. Вроде и у соседа, у колбасника, приостановились, а нет - глазами зыркали на прилавок. Девчоночки еще, видать, в цветных покрывалах по самые уши и в бусках с подвесками, что на ходу аж гремят - это, значит, те, что за Марицей, через речку и еще вдаль ехать, чудны-ые. Сама бы удивилась, как пропустила, они стайкой стояли, вчетвером, и чирикали еще на своем, звонко-звонко. Их наречие - это еще в Горичке рассуждали - обычный разумный может понять. Если и он голову напряжет, и те говорить раз в шесть помедленней будут, а так что - тараторят, чисто сороки. Она, кажется, только тогда и отвлеклась, когда Ралица в ладонь подсмеиваться стал. А чирикающие эти и попритихли. Что-то самая рослая шептала...
А Ралица - что и в запретных полях работал, лехта Мрэжеку помогал, и за запретными - а потому-то и всякую речь вот тех горянок, о которых ньера Шурси говорил выучил - и ту, что быстрым щебетом, и ту, что мерной речью - рядом, заодно с высоким фаэ - понимал, а то ж, что тарахтели... вот те самые "виноградинки", небось. Громко тарахтели - привыкли, наверное... что их тут понимать не умеют. Сначала улыбнулся - лис ньера Шурси, лис - не без выгоды себе-то так поставил. Сначала про него языками чесали, про ручищи и плечищи, про кто подойдёт, поболтает, ну, он глянул - и младшая, в зеленом платке и с круглой серьгой-то ойкнула, что - да может нет, смотрите какой, белоглазый... А там вот и старшая подтянулась, какая повыше, судя по узору и подвескам - как бы кому из них не мать, дочерей-то трое, выросших. Сначала как прикуснула - да вы куда пошли глаза пялить, не видно - Принадлежащий. А потом рассказывать начала, страшным шепотом - ну а то Ралице слышно не было... Такое, что и заулыбался. И Чешменке, что подлезла шепотом спросить, чего он, чуть шепотом и смехом не подавился. Отвечая - так про нас говорят, похоже.
И начал пересказывать, тоже полушепотом - те-то тихо трещать не умели.
…Что вот, говорят - припугивала младших старшая, у заречных-то - это которые скупые собачники (...этого Ралица решил не переводить) - была-была девка, которая значит тоже - делать ей нечего, на лехтев пырилась. И старшие ее знали. А тогда вот помните, какая засуха была. Вот и думали, значит, заречные, что делать, как судьбу-то в свою сторону перегнуть, им-то, когда земля не родит, ложись и помирай, может все уже и сгорело. И про девку, значит, кому-втемяшилось вспомнить - что, ну а вы помните, как та на лехтев пырилась, те уж как-нибудь да отвяжут, если отдать - будут совсем обязаны. Думали, поболтали и будет. Но они ж скупые, заречные, как что делать - лехтев зовут, даже когда расплатиться нечем. Тут-то им и аукнулось - встал, значит, этот лехтев - ну, на какого пырилась, наверное - и говорит, что другой платы не возьмет, а девку обещали - отдавайте. А потом вырос враз до облаков, девку на плечо закинул, и ушел, горы перешагивая...
- И что, не отбили? - спрашивала младшая, на Ралицу при этом косилась. То ли видела, что переводит, то ли со сказочкой ручищи еще интересней стали, прикидывала.
- Ну а как отобьешь, если тот с гору? Летать-то пока заречные не умеют, - возвращала старшая, скалилась. - Всё, пропала девка, забрали...
- Что ж она теперь, - говорила младшая, и Ралица переводил это еще, старшая что-то продолжала говорить - вроде что пропала девка, заплели. Но Чешменка уже запрашивала, громко и медленно, ну как всегда с этими говорили, чтоб слышно было:
- Как им сказать - и убили меня, и съели?
- Да ладно тебе, - возвращал Ралица и выходил - ну, шага на два - на умолкших горянок, улыбался, на их наречии не очень уверенно выговаривая. - И вам ладно. Ничего: живут. Хорошо живут - кому и на зависть... - он даже удивился - когда стайка-то от него рванула, и так быстро... что ньера Шурси, а его они чуть не сбили на проходе от моста - спрашивал потом, вроде даже и всерьёз спрашивал: "Ты каким проклятьем так горянок-то умудрился шугануть, друг Ралица. Ну выдай - может, и у меня сработает". А ему Чешменка возвращала: "Да они тут сказки про нас рассказывают. А Ралица им конец рассказал".
...Только что до конца оказалось и далеко. Не всякая сказка, и то слово, в один раз рассказывается - мог усмехнуться Ралица. И те, что вроде бы кончились - на "жили они с тех пор хорошо, себе и всем на радость".
А жили. Младшей Пляничке с новой весной возраст подходил - в какой они с Чешменкой стали быть вместе. Второй их младший с зимой должен был к первому имени прийти. Ту энергостанцию Цюэ вот уже половину звездного года как выстроил, крутилась. Ну, всякое было.
Там, где была осень, в которую все кончилось...
"Я не знаю, - думал, но не стал называть лехта Ралица, - что хотел сделать лехта Мрэжек, отправляя меня в Горичку, что хотел мне доказать и добился ли своего. Я и сам не очень знал, что делаю. Но тот, кому мы принадлежим - определённо, знал.
Потому что когда все насовсем рухнуло - они мне поверили".
ну и да, я обещал сказать - на этом кусок про простую сельскую жизнь в общем заканчивается. Про лехтев - еще нет.
@темы: сказочки, Те-кто-Служит, Тейрвенон, глина научит
-
-
02.09.2019 в 22:08Очень круто и очень вовремя
-
-
02.09.2019 в 22:43-
-
03.09.2019 в 01:27Про сказочку я хихикаю.
-
-
03.09.2019 в 01:36Сказочка дыа
-
-
03.09.2019 в 11:18-
-
03.09.2019 в 12:34Шурси отлично пришелся, да. Надеюсь, еще всплывет.
ага, так
-
-
03.09.2019 в 12:45То есть, в тексте таки опечатка?) И она будет поправлена?)
-
-
03.09.2019 в 15:12-
-
03.09.2019 в 20:09Такие они волшебные люди