...и к вопросу о том, как я вижу людей,

- и не только людей - когда я их вижу.
Да, пойманным кадром я неуемно горжусь

06.07.2011 в 09:37

Пишет  eamele:

Картинка из долины...
...то есть фото с последней игры
В общем, сидит и творит;) Ту самую картинку.

тыц

...в продолжение темы про вижу: и шо я могу после такого сказать на "я красивый"?


 Luar Soll,  Нинквенаро - про вас у меня тоже картинки получились скоро увидите: пришлю)))

@темы: фото, Интересности, Лирика

---

...йа дивнюк и зануда, да-а-с-с-с
но при взгляде на видеозаписи наших "историчных танцев" меня охватывает мучительная хандра.

но эти люди ничего не говорят тем, как они двигаются: они считают шаги.

заче-е-е-ем?

@темы: телеги

---

ну этта

прошу прощения, ритм не отвязался

по ходу очередной Виноградник)


Свет мой неправый – что мне со всем этим делать?
Зелен мой виноградник, да впрок винодельне.
Все соберут в свой срок – а что рано, поздно –
кто тебя знает: так сушит или морозит?

Должному сорту свой срок – сохранит, схоронит.
Гроздьев у бога много – и все в ладони.
Как ни выеживайся – чье там, а что – бывает,
но ягодки – божьи, а прочее остывает

в хате твоей на окраине мирозданья.
Гроздьев у бога много – тебе достанет –
рухнувшей кровлей, восторгом или осколком?
Знал, что хмельное – так не кляни, что горько.

Что гнутся – спелые лозы с небес в лицо нам –
светлым, серебряным, ярким, слепым, свинцовым –
ложью обыденной сказочки про немногих.
Гроздьев у бога много – и все под ноги

тем, кто живет, рождается и проходит:
все, замесили – выстоит – что забродит?
Плотно – не встать – по прикрытьям земных пристанищ…
Слышишь – не пей!
А то кто знает, кем ты станешь?

Спи, моя радость – горе ты мое злое.
Завтра увидим, что там взойдет лозою.
В небо.

@темы: стишки

---

какая шту-у-у-ука

05.07.2011 в 11:57

Пишет  yyuta:

В сердце пустыни зверь пропадет и птица…
Кается Магдалина, песок искрится,
Рубище на плечах: «Всем помочь хотела,
Душу я предала, предала и тело.
Годы прошли, но толку? и не бывало.
Как же так вышло – жизнь свою прозевала?
Дни мои – фальшь под глянцевой коркой лака.
Грешнице ли посметь о прощеньи плакать?
Я, - говорит – ничтожна, как низко пала!
Лгали при мне – но лгущих я покрывала.
Тряпкой стелилась под ноги, угождала,
И все терпела – не было бы скандала!
Сотни чужих коров мое съели сено,
Вытоптаны до пыли мои посевы,
Все позволяла – сад поломали древний…
Боже, скажи – простят ли меня деревья?!
В скудной земле таланты мои зарыты…
Тенью, собакой верной, безмолвной свитой,
Куклой, слугой, уродиной ли, пригожей –
Тем, кем хотели видеть.
Прости мне, боже.
Боже, она говорит – стать хочу собою.
Дурой не буду – видишь, полна обойма?
Отнятое – верну, возведу ограду -
Будет опять зеленым мой виноградник».
Взгляд леденеет – ствол, вещмешок, дорога…
У Магдалины дел на сегодня много.

@темы: Интересности

---

...а шкура, что делалась на игре, все-таки была распущена по полной.
ничего не могу сделать: не то....

ищу нужное

---

и еще одно из осколков с игры

"теща Мелькора - это хуже, чем чертова бабушка" (с)

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

краткие непонятные осколки

путь шуршащих в кустах
путь мурчащих в кустах

...птичка-дурнозначка...

путь чавкающих в палатке

метод обращения с дурными предчувствиями, явно откуда-то заимствованный здравый: хорошо, а что ты предлагаешь делать сейчас

а про самое страшное ругательство - я вот спрошу, как кой-кто вернется.

---

ну ладно, не поминайте лихом, уперся в лес.

дайте автору сметаны, ему грустно

---

тихое жизненное западло: мало того, что духовка греет по диагонали. так сильнее всего еще и в том углу, который наименее виден
увы мне(

---

продолжаю рассказывать

ко стыду своему я понял еще одну упущенную - и зря упущенную благодарность. Автору натуральной парфюмерии -  lasgunna - за истории, которые рассказывают запахи, отдельно за "Город мертвых королей" и отдельно - за историю его создания тоже.
это уже звучало. это звучит вот здесь.

начало - здесь:
www.diary.ru/~ingadar/p151687301.htm
www.diary.ru/~ingadar/p152808500.htm
www.diary.ru/~ingadar/p153213902.htm
www.diary.ru/~ingadar/p153377348.htm
www.diary.ru/~ingadar/p163459107.htm
www.diary.ru/~ingadar/p163516211.htm
www.diary.ru/~ingadar/p163545343.htm

присмотреться и принюхаться?)

Да, Наставницей ему она тогда уже была.
Началось первой зимой школы на Пустошах, еще до первого набора. В самые короткие дни года. О том, что в это ничейное время, особенно на рассвете и на закате, не стоит выходить на улицу, он знал уже... еще без обязательных историй о страшном и о taer - их предстояло соученикам рассказывать. Льеанн не стала. Так, как потом легенды о травах рассказывает, объяснила, что границы мира в эти дни становятся прозрачней и проницаемей - может что не надо в щель вынырнуть, можешь сам провалиться...
Да и погода тоже на улицу не приглашала. Как и в большую часть тех зим. Смотришь поутру на показатели температуры, внешней, думаешь: странное мнение о границах "выносимого без затрат ресурса": вот только-только до верхних границ показатели доползают. А там... ну, может холодно и не так, но мокро, это мокрое в воздухе висит постоянно - от крупинок снега, до едкой мерзлой мороси, сквозит с берегов озер, шумит по лесу ветром. И сквозь стены зданий просачивается. Запросто. Холодрыга в них безмерная, и после пробных пусков системы обогрева выразительно и зло высказывается администратор Лейвор эс Вильен, что такими нормами пусть исследовательские практики обогревают, а учиться так он никому не позволит, "Отбуду в город - всем хвосты начешу и под камбалу раскатаю". Как раз и отбыл.
Вообще тогда мало там народу было. Вот как раз лехта Тайлорн, тогда приехавший, еще двое, что химию и лечебное дело будут преподавать... Совсем приезжие. Кому было куда - на перерыв ремонта на Somilat по городам, по домам растеклись. У фай праздник в это время. Шумный такой. Людный.
А холодрыга такая противная, что даже в коридор преподавательского корпуса выходить не хочется. Жилые места отдельные, их согреть проще. И у Льеанн как раз хорошо было сидеть, потому что там тепло было.

…Эту ей как раз дядька Лейвор притащил. Недавно. С крыльца, свеженького еще, постучался. Он как раз из города вернулся. Вошел, поставил - пол отозвался - тяжелая. Круглая такая, железная, пузатая штука. На ножках и на поставке. Внутри огонь горел. Давно. В комнате сразу начинает старым дымом пахнуть. Старая еще. С орнаментом.
Окликнет:
- Теи-лехта Льеанн, - и жестом, вроде: "И как оно?"
- Чистая, - взвешивает Льеанн. - Вполне. Чтоб старая жаровня... что-то не то зачерпнула. В этом мире такого места к счастью, не вызрело.
- Я... о другом, - улыбается Лейвор, а руки, жестом: узнаю. - Она осталась... и ей некого греть. Я подумал... Ты ведь за прошедшее время не полюбила мерзнуть?
- Не-а, - и он продолжает улыбаться:
- Тогда - разреши, она будет подарком на день зимнего солнцестояния? Чуть раньше.
- Я буду рада, - а ладонь легко скользит по выпуклому черному ободку, еле-еле угадывается орнамент. - Хорошая. Знаешь ее историю?

Преподаватель теи-лехта Ллеаннэйр вросла в дом, в комнату преподавательского корпуса, как будто всегда была здесь. Вот в этот, особенный. Снаружи - пристройка, огрызок того корпуса, поэтому здесь невысокие потолки, еще и крыша скошена, окна странно на углу и вход не только из коридора, но и снаружи. Внутри – светлая, отдельная комната там, где окна, - это его место, "для сна и для работы, извини, что мало", но интересней - глубже. Там, где скошенная крыша, в ней - провал светового окна... А все равно - шатер, место другое, дом-моей-земли, которая в сердце... Саайре так и вспоминал - и тоже подсчитывал, сколько надо вещей, чтобы превратить пространство в - другое.
Постучишься - то есть, отдернешь занавесь за ровным: "Заходи!" - толстая, тяжелая, большая, крупный орнамент - красный, синий на шерстяном, некрашеном фоне... - и мир другой совсем. Цветной ковер ширдэна в дальней стороне комнаты, у самой длинной стенки – от спального места до рабочего. «Это – видишь, двухслойный, для перехода – в случае чего, и вьюк, и постель… А у нас вся жизнь – сплошной переход. Конечно, красивый. Так должно». Рабочее место, куда почти весь день доходит солнце и где еще оборудована подсветка – в этих местах не так хорошо с дневным светом, да и нечасто уважаемый преподаватель теи-лехта Ллеаннэйр может вернуться домой в дневное время, даже если от учебных корпусов до дома нет и малого круга ходу медленным шагом. Там стационарный экран общего передающего, маленькая автономная лаборатория-«сортировка», задвинутые в дальний угол («Сами светятся…») соседствуют со «странными деревяшками». Правда, ньера Шерерд их бы не опознал и удивился. А Саайре хорошо знал, что перед ним ткацкий станок. Он здесь появился разве после ширдэна, сразу за тем, как пол настелили (как везде деревянный, но его почти не видно).
Как раз те занавеси, дверные, уже позже и как раз на нем сделаны были. "А мне это... ресурс восстанавливает. И думать помогает", - весело так - Льеанн. Когда в первые дни ремонта Нин-найр заходит на "выбранную территорию":
- Эй, мама, можно?
- Не заперто.
- Так и думала: чем? Ва-а: и пол постелили?.. А я думала, ты опять, - чужие голоса у нее получаются с такой же точностью, как птичьи: в ее исполнении, по контрасту, особенно слышно, какой он у Льеанн увесистый и негромкий, и проскальзывает в фаэ что-то чужое, тягучее, - «Ширдэн для переходов, можно и на землю стелить»…
- Al-mei Наран, - открыто отзывается Льеанн, - на землю - не на этот же бетон? И, знаешь...
- Знаю: а прекращай звенеть и иди помоги? - правильно угадала, судя по смеху Льеанн: мелкой дрожью отзовется горизонтальная рама, которую - ну, третьей руки нет - та поддерживает в нужной позиции... чем подвернулось. - И первым делом ткацкий станок? – смееется Нин-Найр уже у Саайре над ухом, и непослушная деревяшка, сообразив, что сопротивление бесполезно, входит в предназначенные пазы.
Вот тогда это Льеанн и отвечает, с жестом, что вроде не читается: волосы со лба откинуть. Правда, волосы - черные, жесткие - тогда в хвост стянуты, и еще ремешком прихвачены, чтоб точно не мешались. А Нин-найр – наконец верхняя рамка решает встать на место и странное деревянное приобретает законченный вид, выдыхает: «Уф! Ну я так и знала – подарок точно пригодится», - «Подарок?» - смотрит Льеанн. – «Сейчас, притащу мешок!»
Мешок был. Большой. Высотой Бубенцу почти по пояс. И объемный. Но легкий, судя по тому, как его, не напрягаясь, шмякнули на пол: держи. Красные, синие, цвета шерсти пушистые мотки…
А можно ли одновременно светло так радоваться – и весьма придирчиво оглядывать пушистый груз? – можно… если это лехта Льеанн. Щурится – заметно, проверяет нитку – и уже смеется Нин-найр:
- Нет, мам, извини – далеко не все сама…
- Так и не полюбила? - а голос подхватывает уже на окончании фразы:
- Так и не научилась стрелять?
- Кисточкой кинуть? – интересуется Льеанн тому вслед… И Нин-найр снова окунает Саайре в общий круг смеха. Движением и шепотом:
- Страшная семейная тайна, родич. Просто я за этой штукой и за прялкой – дольше малого круга в жизни не усижу! Внутренний муравейник мешает. В заднице… Интересно, а ты какое мастерство себе найдешь?

Не смеяться вместе с Нин-найр невозможно. А правоту ее Саайре оценит. Потом. Когда сам попробует посидеть за станком. За него и сесть-то - задача. "Ты извини, он походный. Для переходов". Не иначе, «пока кружились звезды над миром Ойхо», оттачивался под эту своеобразную манеру сидеть. А это лехта Льеанн такой раскорячкой может... "Извините, ниери, а можно вам в сторону вопрос задать?" - движением: "Да?" - "И сколько вы способны так просидеть?" - и Льеанн, с улыбкой: "Ну... пока не потребуется встать". Самому поначалу складывать задачи - как усидеть, как справиться с рамкой, да при этом еще не запутаться в нитках и цветах вроде бы простого узора... Сомнительно посильно: и правда, в мягких частях... опоры устойчивости заводится что-то очень похожее на муравейник. А на губах появляются и срываются слова сомнительной достойности, вроде:
- Лехта Льеанн, а мне... обязательно это уметь?
Она смотрит. Взвешивает на ладони серьезно так: "Понимаю", - потом говорит:
- Желательно. Представлять, как это делается, - потом садится рядом, приглядывается к узору, покажет, где все же запутался. Еще спросит, что-то около: «Будешь исправлять или оставишь?» Сначала отозваться: «Буду», - кто ж недоделанной работу оставляет? - еще с ошибкой? Потом лехта Льеанн глаза в глаза посмотрит: что делюсь и важным. - Если тебе выпадет стать одним из нас: имя и служение поднять - придется. Находить какое-то ручное ремесло. За которым будешь себя восстанавливать. И говорить с собой и с небом. Иногда так работать проще. Выбрать сможешь только сам, но надо знать из чего.
Тогда, правда, перебил. Как раз сдавал общий зачет по энергообеспечению техники, заодно с другими лехта Тайлорну помогал новый лабораторный корпус обеспечивать. А так как генератор "двенадцать звездных лет как списать подобало " - и собирать его учиться тоже пришлось. Саайре правда о том не "пришлось" думал - интересно о как было! - ну и что, что старый и так себе работающий… И так эта работа всю голову заняла – вот первым и было, что у лехта Льеанн тогда спросил:
- А им не может быть... ну, там, технику ремонтировать?
Всплескивают руки, удивляются. Открыто.
- Может, наверно. Мне просто непривычно. О, но вон, Нин-найр говорит, что лучшее место, откуда можно поговорить с небом и с собой - это за проверкой личного табельного. А лучше и не личного, а чего посложнее. Для меня странно, но… Она хорошо работает - и с чего мне ей не верить?

Это потом. И ремесло он найдет. Ручное. ("Щелк, - говорят камешки мозаики, - все в порядке". Саайре тогда уже хорошо знает, как они разговаривают).

А к той, первой, зиме...
Появятся занавеси. Как-то так, незаметно, между обустройством школы. И всякой «доказательной ерундой» - лехта Льеанн и при нем не сдерживается. В которую входило и выяснение, где и как учиться наставляемому Саайре. «Вариант выездной школы отбрасываешь? - ладно. Будем тебе место обустраивать, со связью. Выучим, Тон?» Услышал: «Выучим», - почти выплеснулся, аж подпрыгнув: а то, этот как взрослого спросил, как приехал: где и у кого учился, что умеешь, а, «несложные технические» собрать, разобрать и объяснить - а ну, со мной пойдешь с первой протяжкой обеспечения и связи помогать? «Льеанн, под мою ответственность? освободи парня, под мое техническое?» - «Хочешь?» - спрашивает она жестом. - Ловит его «очень» - и серьезно так: «Ты мне под ответственность обещал».
И комнату вместе потом делали. Его эту. Светлую, теплую. Независимую. Еще про гостей договаривались. Что на внешнюю гостевую места не выкроишь, места тут мало, так что своих гостей – через свой выход, хорошо? Поделимся, не подеремся. Хотя и гости в «шатер» просились – отказа не было.
Это там зимой, накануне ничейных дней, сидел, оглядывался, ждал, пока на кухонной жаровенке вода подогреется, для чая. А Льеанн за станком сидит, первые, рабочие нити узора, еще непонятно совсем, что будет. Саайре оглядывается. Дивится. Знает, что стена, что пристройка, вон - подпотолочное окно, вон за спиной экран «сортировки» светится, запущен. А молчат, от взгляда прячутся, не мешают. Место другое. Шатер. Времени совсем нет. Цветные занавеси чуть ходят от ветра, ковер, подушки, блики фонаря на верхних орнаментах (и подсветка работает - что до нее), блики угольков на каменных краях ковшичка, пахнет чуть-чуть дымом, ветром, травами еще. Поет закипающая вода – Саайре как раз верный звук караулит, с жаровни снять, - шуршит, стучит, переговаривается о чем-то станок, начиная рассказывать историю новой занавеси. И та, что за ним сидит, могла вот так и здесь быть - сколько поворачивались звезды. И получается:
- Лехта Льеанн, - говорит, когда уже выльет - правильно закипевшую воду в травяную смесь в глиняной плошке. Кажется, что на дне - три скрученных листика, пара ягод... и никогда ж не уследить, как они разворачиваются на все донышко, - ой, я вроде бы понял, как это - "земля своего дома в своем сердце". Вот сейчас - здесь... совсем не то. Что вот кажется, если раздвинуть занавеси – а там совсем другое. Еще выйдешь…
- Правда? - взвешивает лехта Льеанн. Полно. Даже звук станка останавливается. И встает. - Что тебе сказать: ходи осторожнее. Правильно. Я тебя скорей всего найду... куда б ни провалился. Но лучше не рисковать. Тем более - солнцестояние скоро.
Серьезно так. Что даже не удивиться.

Ходить «правильно» Саайре стали учить. Одним из первых. Одновременно с первыми Канонами. «Если ты не очень уверен в том, как ведет себя реальность... Са-ай, ты же ходил - по топкому, по скользкому? Ага... осторожно – чувствуя… понимая всей ногой, куда идешь. Через сапоги. Всем собой. И куда если что будешь отшагивать... так что иди - не очень отрываясь».
Учился. Рядом с тем понимал, откуда обманчиво-медленный, тяжелый - не сшибешь – шаг у лехта Ллеаннэйр. А когда скажет - улыбнется: «Я привыкла... ходить там, где земля совсем ненадежна». Еще помнит: «Это у нас называют змеиной походкой. Ближе к земле. Степь Ойхо говорит: змея ступает ребрами, поэтому – где вы видели споткнувшуюся змею?»
Сам и не заметил, как освоился, так скользить по земле. Так кажется и пытался, когда на Изнанку вышел. Сам собой. Только на настолько ненадежную землю не рассчитывал.

Но это было позже. А в ту первую зиму вечер кануна Солнцестояния провел он для себя правильно. С дядькой Тоном в энергораспределительной «техничке». Смотрел как строится схема расхода ресурсов на обогрев корпусов и ее контроль. Это скучнее. Зато потом в резервном генераторе покопаться дали. «Ну, условно на ходу, а? - бурчит лехта Тон, - сколько звездных лет этому красавцу, вот ведь меня старше?» - «А запускать мы сегодня не будем?» - «А, на пустые корпуса - что ресурс тратить? Выстроим проверку - прогоним... Договоримся - что ты считаешь тебе по силам подсчитать?» «У... а времени-то! - отмечает он вслед отобранной Саайре порцией расчетов. - Закат будем считать, кончился. Давай - на ночные круги восстановления ресурса, пора бы» - а за: «Ага!» - Саайре услышал непривычное: «Идем, провожу. По пределам видимости. Льеанн, слышишь - лови воспитанника». Удивился. Спросил движением: зачем? Что тут идти? И услышал. Очень спокойный голос, очень похожий - на знакомый лехта Льеанн. У дядьки Тона: «Ничейные дни, ньера Саайре. На чужой и боюсь не лучшей земле. Не стоит - долго на улице в одиночку», - «Это суеверие?» - немедленно ляпнет он. «Это техника безопасности. Льеанн - следишь? Принимай».

Ничего особенно неприятного за время прогулки с ним не случилось. Разве что резко напомнили о себе время и погода. Мокрый ветер со шлифующей «крупкой» мокрести всякое желание пойти на подвиги («Ну что за глупости... что я, маленький?») - переключил немедленно. Там малого круга ходу нет - от «технички» основного корпуса до пристройки корпуса персонала. Даже при встречном ветре. Даже при таком. Но когда дошел - только и осталось влететь в тепло - и хорошо, что ждали.
- Чай заварен, заходи, - встречает Льеанн, - садись к жаровне. Холодно?
- Ага... - наконец получается разомкнуть губы.
И было все привычное. Согревал руки о шершавое тепло старой чашки - чай сладкий, летом пахнет, ягодами, в горле чуть отдельным теплом отдается. Разговаривает, рассказывает историю «светлого узора» ткацкий станок («Видишь, цветы и птицы... Весенний узор. Ага, вот это - птицы. Ну... да, непохожи»). А мерзнуть – дома так точно - лехта Льеанн не любит - жаровню, ту, большую, пододвинула. Сидел, смотрел с места «для замерзшего гостя и близкого» - на спальной части ширдэна, под рабочим местом хозяйки, у мерцающих угольков жаровни. И сначала подумал: это на них что-то горит. Особенное. Говорят такая смола бывает. Специальная.
Потом - вдох и выдох и еще вдох и выдох. И еще. И вслух:
- Лехта Льеанн - а... чем это так странно пахнет?
И снова - стукнет и замолчит станок. А она развернется:
- Чем?

...Запах у комнаты, конечно, был. Привычный уже. Много запахов. Чуть-чуть смолы - доски пола. Сильней – запах дыма, прозрачного - угли для жаровни, иногда гуще, растопочной стружкой. Еще сильней, но запахи не часто выпускают гулять - из углов, рабочего и кухонного. Разное. Растущее. Дремучее. Травы, ягоды, цветы, корни, кора... Когда чай заваривать или когда в сортировку погружать, тогда там пахнет. Не сильно. Эти запахи Саайре не знает пока еще так, чтоб распознавать с закрытыми глазами - потом как-то станет учиться - из любопытства. Получалось. Но уже достаточно, чтоб понять - этот был совсем другим.
Знакомые запахи тоже – плывут, меняются, занятно угадывать, что там именно заварено в чае, устроено в «пропаривалке» лаборатории, принюхиваться. Потом уже говорить, что – текут как вода, прогорают как угли, выдыхаются как разумные – но… устойчивые. Как этот дом.

…А этот – чужой. Ведет запах себя по-другому. Он есть – другой. Не поймаешь – откуда. Что там: есть или нет – не поймаешь. Вдох – и пахнет сильно, невозможно не услышать. А на новом вдохе – был ли – этот же? – где?… Раз – и первое, резкое, на что поймался: что это, горьким – еще б чуть-чуть, больничной обработкой, но темнее, теплее, древеснее – старая, темная, благовонная и недобрая сердцевина неведомых корней… Прерваться, вдохнуть – было ли? – чем пахнет? – а оно уже рядом и другим – дымным – смола… на углях? – благовония, о которых никогда не слышал? – тогда и засомневался: что-то кинули на жаровню? Но дым его не дым и дерево не дерево, – там совсем другой огонь – а запахи перетекают, мерцают, заманивают глубже: всмотрись и назови, чем мы пахнем. И просто – прикрыть глаза, постараться – ну просто точнее ответить на вопрос, чем именно… - а за закрытыми глазами – вдруг так ярко… Мох – водоросли? – пахнет… Видно: там трещины между камней, старая-старая кладка, ступени ведущие к воде. Там тоже – другая – вода…
Что из всего этого он пытался пролепетать вслух – Саайре не успеет понять:
- Tairhien, - да нет же, лехта Льеанн сидит, далеко, голос один – как встряхнул за плечи. – Изнанка мироздания, - и отчетливо раскатывает еще словечко, не фаэ, но по интонации хоть спорь: вот навоняла. А, вот теперь поднимается. Зачерпывает угольков, шевелит «внутренним ветром» жаровни – так, чтоб пламя над углями показалось. И от этого обычного занятия – вдруг – выплескивает полные, такие очень много разрешают тому, кому отдают, извинения… Ливнем. Понять не успеть. Такое еще удержи…
Словесное у нее еще непонятней получается:
- Са-ай, я представить не могла, что я так… - а ладони уже отряхиваются и выходят на «о, поняла!» - и голос меняется на обычный. – Саайре, ты разрешишь… на тебя посмотреть?

…Байки о страшных храмовых, которые видят тебя насквозь, Саайре тогда не выучил – так, чтоб испугаться. Когда услышал, было поздно. Хотя бы потому что сам был надежно взят под храмовый статус. А тогда на скорости выдал: «Конечно, можно… - ну а правила обращения… их в школе учат. – Я тебе доверяю».

Перетекает. Оказывается за спиной, на месте для близких. Осторожно, очень медленно дотягивается ладонями. Еще почувствовать – они теплые…
А потом – просто тепло, хорошо – только где-то не совсем здесь. Там ветер. Холмы и валуны. Теплый песок родной земли, теплое солнце, лежащее на ладошке… И да, там пахнет. Вереском. И земляникой еще почему-то… Хорошо.

...вот только выныривать - из того хорошо.
Рано Саайре эс Ноэн видел, почему это неправильно, почему недолжно – смотреть, как другой обращается к Тем, кто Выше. Словами потом, но чувствовалось... было уже тогда. Как это тяжело - до совсем, не выдохни… Как большая, сильная - Наставник - смотрит совсем сквозь мир и сквозь тебя, раскрывшись по так нельзя, голосом... так близкие совсем с близкими говорят, вдвоем и никто больше не важен. Только обращения не те - такое люди людям не говорят. Совсем. А что слова... Обычные:
- А вы по-прежнему за мной приглядываете, ньера Таэри. Хорошая шутка. Восхищена. Талантливый мальчик. Совсем. Вот родился. Иногда попадающийся случай. И что такой мне с таким, попавшимся, делать? - и то, с какой легкостью она с этого голоса спрыгнет - на ровное, не удивленное, - Ты вернулся, Саайре? - не сделает это накрывшее понимание – подслушанного недолжного – легче.
- Да... Лехта Льеанн... пожалуйста - не приносите извинений.
Примет:
- Хорошо. Не буду. Я не собиралась тебе устраивать проверку – для куда более старшего возраста, специфической избранной специализации. Но сделала. Са-ай... ты все-таки извини. Случай ты примерно один. Из двенадцати раз на двенадцать. Сильное природное чутье. На присутствие Изнанки. Еще усиленное – пережитой «граничной».
- Что это такое - Изнанка... Tairhien? - помнит, спросил он.

Помнит, что получил лекцию. О представлении фай о составе мироздания. Тогда так, не впитывая - очень уж звучало похоже на сказку. Что мир живых – это самый прочный и самый вещный мир - да, каждый мир живых в отдельности - самый далекий от вечной воды Пространства Снов. Но не единственный... Ну странно же, особенно только что отзанимавшись со схемой распределения и непосредственно генератором - слушать... про то, как держится мир и живые мира на Пространстве Снов, как чуть растворяется – чуть отражается в нем след мира, разный, пластами - и начинает жить своей жизнью. Чем глубже и иначе - тем непонятней живым и тем трудней справляться. Как сопрягает голос в одной законченной мысли непостижимые посмертные пути и туманные тропы с ясной реальностью транспортных каналов: сам про установку на Далии Башни и примерный принцип работы транспортной системы... в старой еще школе рассказывал. Причем про транспортные Льеанн еще замечает:
- Ну, я не работник навигационной службы и - к счастью, - не ллаитт, здесь я совсем мало понимаю.
И вопрос вылетает сам собой:
- Неужели в посмертных путях больше?
- Намного, - ровно отвечает Льеанн. - Мои области специализации как лехта их вынужденно затрагивают. Изнанку в целом - больше. Ты сейчас... попробовал неприятные последствия. Кто очень долго работает на границе с Изнанкой слегка... раздвигает границу мира живых вокруг себя. В ничейные дни в эту щель, как видишь, сквозит. Умеренно - но ты учуял.
"И что?" - руки снова спросили. Как сами. Льеанн посмотрит: "правильный вопрос" - это движением.
- Пространство Снов – это… как море, Са-ай... специфическое море - не воды. Со своими обитателями и особенностями. Способными просачиваться в мир живых. Отчего обычно не бывает хорошо - ни живым, ни миру. Серые земли - место интересное. И очень опасное. А ты его чувствуешь. Значит, оно тебя тоже. Извини, Саайре, - это открыто, это "я делюсь с тобой очень важным, но поднять его трудно", - талант чувствовать Изнанку - это талант притягивать неприятности на свою голову. Я... готова тебе посоветовать все-таки принять храмовый статус. Уметь работать - это... по-моему, лучшая гарантия безопасности. Хотя есть другие варианты.
Она задумается, и Саайре влезет в паузу. Быстро. Очень странный рассказ. Его надо сложить - с тем, что внутри головы, и тем, что сейчас... ну по правде, куда важней всех опор мироустройства - вот на немедленно:
- Лехта... Льеанн - а вам всем... Ну, лехтев можно - вот, разным техническим заниматься, придумывать?
Она посмотрит. Внимательно. "А, вот что..." - взвесят ладони - и смехом заурчит каменная кошка. Легко. Не обидно:
- Ой, Саайре - а кто этой техникой занимается? По великой и нерушимой, особенно в новых секторах? Я тебе негромко - лехтев там каждый... больше чем двенадцатый. Нет, техника для нас область совсем не запретная.
- У! - говорит он тогда. - А тогда - что страшного в статусе? А, я глупый совсем - дядька Тон-то... он ваш, со званием...
- Саайре, - серьезно говорит Льеанн. - возможно, лехта Тайлорн - ну, дядька Тон - сможет взять тебя под личное наставничество. Так… будет проще. У нас самое общее учить раньше начинают. Еще до взрослого имени. Он… по двум, насколько я помню, специализациям – Наставник… - а ладонь продолжает: «не то, что…» Продолжение повисает в воздухе, поддерживает – словно за движением тянется след чужого аромата – Изнанки. Горькая чужая вода…
- Лехта Льеанн… - а формулы… их в школе учат, - можно вас – попросить?
- Я тебя слушаю.
Не вовремя – как-то само получилось – поднять чашку. Чай остыл. Чуть теплый. Ягодка на поверхности плавает. Разбухшая. Как раз земляника, вроде.
- Я…согласен. Не страшно. Ну, на статус, на наставничество. Но я хочу чтоб это были вы.
- Са-ай, - она быстро, присвистом, - ты… знай сначала, что ты мне ничего не должен. И… я совсем не наставник, ни по одной из…
- А это обязательно, чтоб наставник?
- Внутри статуса… - и ладонь взвешивает. Долго. Отряхивается. – В общем, нет… Са-ай – но почему?
Самый верный - думал потом Саайре - ответ был бы: "Потому что сейчас пахнет ягодами". Но так и не получилось сказать. Ни тогда, ни после - когда так... было надо.
Но ответ тогда получился. Честный. И правильный тоже:
- Я... не знаю. Ну... Вот чую, что так правильно. А вы... сказали - у меня чутье?
И можно смотреть, как она улыбается:
- Поймал. Да, Саайре - я рада. Принять и учить. Но... ты еще подумай. Время будет. Наставничество с Солнцестояний не начинают. А самое первое - что из любых рук - вот и успеем. До весны...

На вопрос: как учат храмовые? - куда потом Саайре эс Ноэн задумчиво отвечал: незаметно. Как растет живое. Первому внутреннему, необходимому для всех лехтев, на котором потом расти - в сердце - той земле и открытости небу. На что потом опирается - легкое и неподъемное в одни руки звание лехта. Незаметно, как растет живое и свое, как сам в детстве растешь - только старые одежки подсказывают: уже вытянулся. Как складывают мозаику. Камешек за камешком - слово за словом - складывается странный узор Канонов, скрепляется тем, как живет и отвечает Наставник и иные, окружающие тебя. И вдруг самым естественным понимаешь, что люди и вещи мира уже стоят на своих местах совсем иначе - не так тяжело и устойчиво, как ты привык. Прозрачней, ближе и уязвимей. Что собралось, и мир уже - узор, и ты внутри его, здесь каждый камень - ключевой - и сколько зависит от того, куда ты повернешься. И куда повернуться... просто невозможно. Потому что проросло - опорой и сердцевиной - должное и невозможное.

А все началось той весной. Когда лес вокруг темнел, еще чуть-чуть – и снег уйдет, и проснутся листья, пахло. Первое равноденствие этого дома. Когда в медицинскую школу на Пустошах пришел первый зимний набор. А Саайре принял на себя храмовый статус и стал полностью принятым в личное наставничество.

Там мир ярок – как будто не только с глаз сейчас, но и с него самого сняли повязку. Там ветер, темное облако леса, хрупкий, последний снег под ногами, - тает – вот так, буквально на глазах, под теплым солнцем, выныривающим временами из облаков. Весна – тянется ветками, пахнет горьковатым, еще чуть-чуть – и просыпающимся лесом. Звенит, перебирает, искрами расходится солнечное золото – теплое – в воде ручья, мелкого – через который стоишь от – теперь точно – Наставницы… По жесту: стой здесь. И Льеанн - открыто - встречала новое чуть не с большим вниманием и тревогой, чем сам он... Блики – на весенней воде, голос ручья, теплый весенний ветер – и врастающий в них высокий фаэ: «…скоро все твои пути окажутся стерты и ты вправе позволить кисти Многоликого нанести новые письмена…» - одинаковый – ровный – льющийся вот этим ослепительно-золотым весенним ручьем – сквозь что-то такое твое и такое огромное…
- Vorg'h faj'i zu saen Lh'ien'nai, - она и слетает – клятва? – формула должного – одна капля – один блик того же потока, который теперь его история и его выбор – и он сам…
А Наставница Льеанн так серьезна – и так удивительно – яркая – насквозь, и протягивает руки – через этот ручеек просто перепрыгнуть, несложно перешагнуть – но вот так – правильно… Встать – на одном берегу. И там весна…

"А дальше – «я увидел мир как текущую воду». И небо над собой, - улыбаясь, говорил потом таи-лехта Саайре эс Ноэн. – Правда, мне понадобилось не меньше звездного года, чтоб это понять. Просто - что встал в мире на свое место".

запись создана: 30.06.2011 в 23:12

@темы: сказочки, Те-кто-Служит, Тейрвенон, Тильсенн

---

сквозняк из закромов балкона выдувает тополиный пух
липовый цвет и сухая трава... такая личная сказка о бессмертии, которой не хватает степи...

---

цитата

это в тему разговора

«Наши земли и наши боги доверили нас друг-другу. Постараемся достойно пройти вместе - сколько получится».

@темы: Канон и около, Тейрвенон

---

продолжаем

начало - здесь:
www.diary.ru/~ingadar/p151687301.htm
www.diary.ru/~ingadar/p152808500.htm
www.diary.ru/~ingadar/p153213902.htm
www.diary.ru/~ingadar/p153377348.htm
www.diary.ru/~ingadar/p163459107.htm
www.diary.ru/~ingadar/p163516211.htm

опять как всегда твои сады?

Да, сад. Огромная, душистая, то ослепительно-солнечная, то притененная территория. Над "легким классом" тень как раз, беседка, листья хмеля карабкаются на решетку. Но лехта Льеанн на месте не сидится. Очередная группа зимнего набора бродит вслед за ней, от поворота тропинки к повороту, от цвета к цвету, от запаха к запаху - и добровольный слушатель вслед. У Саайре-то порция обязательных занятий в этот день уже кончилась... Учился, конечно – не один такой был. Даже по возрасту – хотя таких, чуть за первым взрослым именем, в профессиональные школы здесь не отправляли. Но на Пустошах странное было место. Он еще там вырос до понимания: была доля правды в когдатошней оценке лехты Льеанн – что у них, дети лишние? Иные истории из тех, что рассказывались здесь вечерами у спального корпуса и у родников – стались бы за истории о страшном. В иных местах. Простые. О детстве. А он что – сам мог рассказать… А иные из тех рассказывающих – и не рассказывающих – старше его, возраста профессиональной подготовки, обнаруживали такие дыры и просветы в обязательных средних знаниях. Без общей подготовки обойтись не могло. А преподаватели не удивлялись – делали. Он и сам быстро удивляться перестал.

Тогда как раз делиться прибежал. Первой похвалой за быстро и качественно выданную порцию технических расчетов пробного анализатора. «О, - сказал дядька Тон, таи-лехта Тайлорн, старший техник школы на Пустошах, по совместительству преподаватель основ расчетов при отделении общей подготовки. – Почти можно собрать. Догадаешься, где поправить – в трех местах. К завтрашнему занятию? Тогда начнем. Теперь свободен».
Но не будешь же этим Наставника от занятий отвлекать... Тем более что у средней группы зимнего набора по свойствам лекарственных растений на перемену сезона предстоит аттестация. Услышал, увидел - спросил движением, в паузе за "есть вопросы"? - разрешения присоединиться. И шел следом - по солнцу и тени сада. От синего и лилового, с тягучим, медовым запахом. "Настой используют при кашле, проблемах с дыханием в целом, также пищеварением. Можно и наружно, хорошее ранозаживляющее. Листья и соцветия сушить в тени в проветриваемом месте, хранить отдельно... А вот если в еду добавлять, снимать соцветия... уже почти опоздали: горчить будут. Со свининой получается вкусно. И в соусы."
И дальше, чуть вниз по мощеной дорожке, к мощной заросли, высокие, золотые на солнце стебли, пушистые; светлые, колоском, с кисточкой листьев на «макушке», цветки. "Совершенно верно, - на чью-то реплику из дальнего радиуса круга. - Всем видно... удобно? Я сейчас сяду. Именно: львиный, он же песий хвост, он же пустырянка. Используется как успокаивающее, легкое снотворное, при проблемах с сердцем. Считается хорошим кровоостанавливающим», – и дальше снова – про способы заготовки, употребления, сборы… до-олго. Пропустить мимо ушей: самому это сдавать нескоро… если технической специализации вообще сдавать. Проснуться на негромком: «По известным мне легендам появился так: жила-была одна пытающаяся получиться семья, юноша и девушка, и девушке не повезло, отправившись в лес за травами, повстречать лесного духа. Который обратил на красавицу благосклонное внимание. А оставшись без ее ответной радости, проклял крепко: слегла. Искал юноша средства спасти, поймал духа. Но тот ответил – крепким было проклятье, столько будет жить девушка, сколько близкий ее выберет прожить на дальнем пустыре, ни с кем не разговаривая. Юноша, конечно, пошел и прожил долго, а как пришло время уходить – остался. Травой-пустырянкой, врачующей сердце».

Легенды лехта Льеанн рассказывает тем же голосом, с той же интонацией Наставника, что и лекарственные свойства - это Саайре уже знает... но удивительно каждый раз.
- С тех пор считается, что недобрые духи не проходят к месту, где растут эти... хвосты. К сожалению, эта информация не подтвердилась. Неправильные... обитатели границ мира живых ярче замечают общую степень обжитости земли, чем конкретные виды растений. – А потом Льеанн поднимается. И, с точным, как выковали, жестом внимания к окружающим тебя… высоким. - Но это – тема других занятий. Благодарю за внимание. Есть вопросы?
Их оказывается. Два или три. Отвечает. Потом оглядывает группу и улыбается:
- Прошу учитывать, что на аттестации вам предстоит самим готовить сборы с указанными свойствами. По запросу преподавателя. И угощать его. То есть, меня. Если меня не устроит – могу сама угостить. На правах дополнительного задания. И не ручаюсь, что у вас будет много времени – понять, что это… и озаботиться противоядием.
Шум по группе пытается притвориться смехом, но не очень успешно. Набор уже третий, а легенды о том, как преподает и выдает аттестации Благовонная Гадюка по медицинской на Пустошах ходят и размножаются… явно корнями, не выдернешь. Как потом оказывается, их теи-лехта Ллеаннэйр тоже цитирует. А тогда благодарит учеников за занятие, прощается легким поклоном, получает ответные… И когда уже начинает растекаться по своим делам группа – последнее обязательное занятие дневного расписания, можно подойти ближе и негромко сказать:
- Лехта Льеанн… у меня есть вопрос.
- Да, Саайре, - отзывается она сразу – на обе ладони: я готова слушать тебя внимательно. О том, как умеет слушать Благовонная Гадюка, эти легенды тоже не умалчивают: внимательно – что надо – и что не надо тоже. Из какой категории его вопрос, Саайре как всегда задумывается позже:
- Скажите, а зачем все это… травы, сборы, все эти... способы сушки? Разве сейчас не проще - ну, производить... восстановительное с помощью технических средств?
- Проще, Саайре, - ровно отвечает тогда уже Наставница. - В большинстве случаев проще. Это самый короткий ответ. Длинней - тебе нужен?
"Да", - он говорит движением, не очень видным, близкому, ей видно. "Разреши мне?" - спрашивают ладони. Разрешает. Идут. Вверх. Там горка, для которой таскали камни, Саайре помнит. А еще – что Льеанн про это место, улыбаясь, говорит: "как часть... земли моего дома". Мелкие камни, теплые, земля суше, - как раз проводит его на тенистую сторону холма, там беседка благодарственных и скамейка рядом - движением же предлагает присесть, сама садится на старый, изначально бывший здесь громадный плоский камень, у которого беседку и поставили. На солнце он теплый, и у него греются - невысокие, ковром - растения, "благословенная травка" - серые стебли, старые ("...для трав два лета - это много"), мелкие листья, лилово-розовые цветы, па-ахнет.
- Сначала общее, - говорит Льеанн. - Выпускать из рук знание, которое разработано и работает качественно – это неразумно. Тебе никто не обещал, что не встанешь на то место, где оно может тебе помочь. Хорошо если не ты останешься с ним одним на руках. Потом, техническое, - а другая ладонь, свободная от высокого счета, скользит, срывает веточку, растирает пальцами… и Льеанн принюхивается, прежде чем продолжить. И ему пахнет, - к сожалению, далеко не всегда техническими средствами в точности воспроизводимы действующие вещества растительного сырья - с тем же комплексным воздействием на организм, теми же свойствами, сходной степенью безопасности употребления - очень разной и у трав, правда. Наконец - при той же экономии ресурса. В некоторых специфических случаях действующие вещества совсем невозможно заменить. А еще разумным привычнее есть и пить - чем валяться в "коконе". Так получается, что местные лекарственные вещества могут использоваться просто в потоке жизни и нормального расхода ресурса. Они работают – и в виде так, чая. Иногда даже вкусного...
Ее: "Иногда правда - такая гадость!" - накрывает. Саайре - быстро - надо назвать. Так правильно:
- Да, теи-лехта Льеанн, я помню. Ваш чай. Тот, еще в больнице, - знал, конечно. Удачные разработки всегда хранят имя своего создателя. Ну, а когда разглядываешь историю "двусторонней граничной" - сложно не нарваться, не увидеть и не опознать - до привкуса на губах - памяти. О лечебных и вспомогательных назначениях и основных составах.
- Правда? - открыто удивляется Льеанн. Ждет ответа. Улыбается. - Значит, дельно работает. Я была очень рада, когда получилось его составить. Случай «двусторонней граничной» - более специфическая тема. В общем, Сай, к сожалению - техника работает не всегда, не везде и не со всем. А рабочие знания никогда не откажутся поработать вместе, - потом она отряхивает руку. От счета. И говорит. - Мне, правда, слышней личные доводы. В пользу специализации. Они не объективны. Но - если интересно...

И Саайре протягивает обе ладони – горсточкой: я буду слушать, не уроню, интересно, и дорого. Допуск на внутреннюю территорию дорогого стоит сам по себе.
А Льеанн снова считает:
- Я очень ценю…штуки с хорошими корнями. Честно люблю – зеленое и растущее. Мне с ними интересно. И я у них учусь, - она задумывается. Голос течет медленно – странные у нее интонации, когда о близком и для близких. Редкие. – Это долго, - говорит она. - Это очень много. Радости, Саайре. Умению быть и цвести на своем месте. Даже если оно самое неподходящее. Знанию, как по-разному оставляют на земле след и - что иногда, чтоб продолжиться самому, надо кормить других. Иногда – но не обязательно: а то вместе с тем, что должно прорасти, сожрут. Тишине. Терпению... на моей земле говорят: "терпеливо, как растет трава". И времени. Тому, что может подождать - день или круг года; и тому, что ждать не может совсем: вдох и выдох - а уже облетит. Бывает. Времени прорастать, цвести и давать семена - и времени засыпать с зимой и уходить совсем. А еще - умению принимать. Что что-то из твоей жизни совсем ушло. Иногда приходится - пилить и старые, старые яблони в своем саду...
Задуматься. Взвесить на ладони: хитрая штука, сложный замок. Сказать:
- Это... мне надо будет понимать, Наставник?
- Понимать, - подхватывает Льеанн, - надо. Но я не знаю, кто из мира всего будет - тебя этому учить.

запись создана: 29.06.2011 в 15:46

@темы: сказочки, Те-кто-Служит, Тейрвенон, Тильсенн

---

уууу, какое....

wolfox.livejournal.com/131837.html?style=mine

@темы: Интересности

---

я сказал - идем дале?

и пошел)

начало - здесь:
www.diary.ru/~ingadar/p151687301.htm
www.diary.ru/~ingadar/p152808500.htm
www.diary.ru/~ingadar/p153213902.htm
www.diary.ru/~ingadar/p153377348.htm
www.diary.ru/~ingadar/p163459107.htm

читать?

Транспорт идти будет недолго, меньше, чем хотелось бы: место занял у внешнего обзорного, смотрел на курчавые пятна лесов, блескучий орнамент рек, смешные маленькие кубики поселков рядом с пятнами озер. Совсем быстро, насмотреться не успел, пойдет вниз, куда-то в зеленое, кудрявое, кажется еще, что и ничего похожего на жилье рядом нет. Не успеет задуматься, как транспорт встанет.
Правда - не было. Странное было место. Помнил лес вокруг, вырубленный шагов на сотню. И совсем ни для чего вырубленный. Как раз по дороге от свеженькой площадки транспорта: светлое пятно покрытия на земле – мох, вереск, камни – и там ста-арая свалка бревен, мхом заросла уже, кое-где кустарник лезет. И на дорогу лезет. Дорога одна. Наземная. Были когда-то серые плиты, до ворот - больших, железных, покосились. Давно никого не было. Очень давно. Забор. Такие же серые плиты, какие-то рухнули, съехали в овраг, над плитами - высокие ржавые столбы. Над забором, по углам огороженной территории, углов шесть, - темные, ржавые... башни – высокие, с площадками наверху - зачем? Четыре корпуса, два - где здоровые окна, темные стены, мокрый камень. И свежие-свежие, новенькие рамы в окнах. Пусто. Внутри темно-синие снизу, грязно-белые сверху стены, коричневое покрытие, шумное - эхо бродит по углам, а еще хлам под ногами - битые стекла, крошка, обрывки бумаг, детальки какие-то - наклоняться за ними не хочется. Сыро. Холодно. Пахнет тоже сыростью. И тухлой едой почему-то.
...Странно было потом вспоминать. Потом - было совсем другое. Еще бы...

Льеанн не сразу тратится на слова, когда первые прибывшие на место преподаватели и пара встретивших их местных технических специалистов, завершив осмотр территории, собираются в привратном корпусишке, маленький - вроде типового домика начальных поселений, но каменный и чуть более обжитый - генератор, печка, "лежаки". Подходит к сложенному в углу багажу, находит вьюк, который ширдэн, открывает. Только потом укладывает в общий шум голосов негромкое:
- Разрешите, я огонь зажгу?
Старший дядька - тогда крупный черноволосый дядька, незнакомый, с очень гулким голосом - потом Лейвор эс Вильен айе… вот никак не вспомнить, администратор средней медицинской школы на Пустошах - смотрит на нее, не очень удивляется, дает разрешение, ждет, пока Льеанн достанет фонарь, дольет, засветит. И только потом спросит. Именно у нее. Остальные о своем звенят. Спорят. О "новых коммуникациях".
Очень странно – у нее. Потому что сначала – так, как будто и имени не знает, в первый раз видит – назовет по принадлежности пути лехта:
- Теи-лехта айе Линаэсс, - и вдруг – легким именем, - Льеанн, и как вам... территория? - последнее слово он сплевывает. Как прилипшую кожуру.
- Дети у них... лишние, что ли? - негромко говорит Льеанн, смотрит на огонь. Но видит слетающий вопросительный жест. Примолкает и беседа рядом – Саайре помнит, что дальше ее голосу ничто не мешает. Негромко – но слышно:
- Изменить можно путь, Лейвор, путь - не навыки и ответственность, - под это странное оказывается, что с дядькой она говорит на близком. Давних знакомых. - Не лучшее место. Сквозит. Воспитанников на эту территорию я могу пустить... только хорошо ее почистив. В прямом смысле. Вплоть до перекладки пола.
- Поддерживаю, ниери, - шумно говорит кто-то из старших преподавателей. - Сработаемся. И забор этот снести... подальше. Правильно?
- Можно. Извините, я... привыкла жить за оградой, - улыбается Льеанн. - И родники в овраге расчистить. Они там есть.
И дядька администратор задает, движением, вопрос: зачем.
- Коммуникации в ближайшее время обещали подвести, - говорит еще кто-то из техников.
- Н-нет, - говорит Льеанн и еще отпускает на всех: извините. - Просто в таком месте... без своей текущей воды.

...Ограда осталась. Светлый камень, решетка. "Подчеркнуть территорию". Дорожки и зеленые заросли сада, горбушки булыжника - вьющейся каменной лесенки к родникам. Голоса и смех. До пола и стен - другие корпуса, светлые – окна еще расширяли, и снаружи подкрашивали, блеск учебного оборудования, светлые деревянные полы. Тонкий-тонкий, смолистый запах живого дерева жил в них до тех пор… так там и остался.

…Знать бы – что там теперь осталось?
Отсюда, с оставленной, восточной башенки над новой оградой (деревянная обшивка опор, по ним белые плети хмеля, лето там – жаркое-жаркое, сухое и пыльное), Саайре будет смотреть (пяти лет еще не пройдет, там лето): что все-таки остановились – у ворот, невысоких – что там преодолевать? - чужие, незваные, вооруженные гости. Только смотреть… И не приглядываться ближе, из нелепой мысли, что если ты его не видишь – и те не заметят, второго, Аиля – кто тоже на этой вышке, его и эту… его оружие. «Ее называют «Крошка», - есть тогда в памяти. Как говорил это Аиль. – Потому что носить легко… относительно». Тогда угроза казалась еще далекой. И там, на башне, все равно кажется. Нелепой. Как поднимается Аиль, и ступеньки прогибаются под ним, как наклоняется, напряженным и привычным движением – смотрит мимо, поверх перил – растягивает вьюк, собрать помочь не просит, выпрямляется… Взгляд цепляется, первая мысль – дурацкая, тяжелая, в голове сидит долго – ну, труба же. Водопроводная, мелкого развода, с заглушкой непонятной. Ну, покрашена – в лесной защитный, вот это, посередине – сойдет – за распределительный фильтр, ремень зачем… Голова не хочет понимать: прицел, спусковое устройство… оружие. Местный малый штурмовой. А как понимает – вталкивает, в свое, дурацкое, перед башней: «Я не умею», - и серьезный Аиль: «Уметь нечего. Молчи – и подавай». А пока – молчать и смотреть, как привычно и страшно, равно – как очень напряженно замерли руки, как тесно этой штуке на верху башенки – чуть-чуть – и снесет столбик… И как изнутри, на светлом резном дереве заметна – и эта штука, и край куртки, дурацкой формы «национальной освободительной», густо-зеленая, заметная. Через листву наверно не так… Но это тоже было: «Неудобная штука: демаскирует быстро». А громче всех - голос в памяти, цепляется одно за другое: «Я сбежал. Вас защищать. Вы меня учили, я знаю, что вы… хорошие», - и смеется получившемуся детскому. (Странно понимать было потом, что Аиль на пару лет старше). И он же: «Жаль, у «Крошки» мало, слишком мало зарядов».
Но потом об этом. Потом - и про одинаково ровный голос, что тогда, на башне, звучит равно для двоих – что говорит Льеанн: "Если... я все-таки свалюсь – Са-ай, ты услышишь... наверно, начинайте стрелять. Я не знаю, чем их еще останавливать". О бесконечной тишине, пока то, что у ворот - стоит. ("Они... стоят?" - позволяет себе выдохнуть и Аиль) - и как медленно, по одному, по капле - течет назад толпа…

Сейчас лучше про светлый, на всю территорию, зеленый, цветной, пахучий - как сам вымахал, разнотравьем, сад. Насколько "сам" – Саайре видел. Не видел - работал. Убитую, серую, не землю, не покрытие, месиво – прочь. По камешку и досточке мостков - дорожки, чтоб текли, как хотят сами; аккуратно - привезенную, густую, плодородную землю, под ростки, знакомить - так Льеанн и говорит - с местной землей. С первых дней той осени: если не знаешь, где найти теи-лехта Ллеаннэйр - ищи в саду.

...Но получается, что сразу в памяти - голос, звонкий, его много. Сразу понятно, почему его обладательницу – кудрявую, огненно-рыжую, в зеленой форме медика, - все зовут легким и очень детским именем Нин-Найр - звоночек, бубенец, теряя и взрослое имя и статус лехта с именем и служением – теи-лехта lierh-aef Мэргэннаран эс Хэрмэн айе Сьонтаха. Потому что стоило ей приехать на Пустоши - было ее много где, как одновременно, а слышно еще больше. А тогда первый раз, Саайре принес очередное ведро черной земли, сытной, смотрит, что там лехта Льеанн ну как смешивает - у спуска на родники: "Ваши... водянки расти будут": также - тщательно, бережно - что хлеб... Голос появляется первым, сверху, звонкий, незнакомый, далеко слышно:
- А-айе! - и в овраг вихрем слетает незнакомка, привычная форма медика, но не по форме - по плечам россыпью рыжие кудри. А еще у нее веснушки. И улыбка - ну, в овраге светлеет. - Утро, мама! Вот, еле выскреблась, в отпуск - да на целый круг дежурств: вам помогать... У, дебри тут какие! И ведь уже на второй большой круг пошло, как бегаю, тебя тут ищу - никто не знает! А ты вон где закопалась.
- Родники, - наконец укладывает в этот поток лехта Льеанн. - Смотри какие. Место хорошее. Травы развести.
Отвечать, правда, рыжая начинает где-то на последних слогах слова "родники". Оглядывается, находит. И, не размыкая губ, вдруг, не очень громко, но слышно издает звук – воркотня – удивительно правда похоже на чуть усиленный шепот воды по камням:
- Ага. Хорошие, - и подхватывает из диалога дальше, звонко, до-олго растягивая звук. – Тра-авы? Мам, опять твои сады? Опять как всегда твои сады? – и Льеанн отвечает, легкий и близкий у нее получается… странно:
- А для чего меня сюда позвали? Так должна: буду учить… Первая общая специализация.
- Это у тебя не специализация, - смеется рыжая, - это любовь. Если не что хуже. Ай-е, если ты закопалась где-то, где не найдешь, но на грядке, и в земле уже, - и смотрит, щурится, и измеряет, - ну, по локоть, значит – в мире все правильно, да, мама?
Льеанн смеется – согласный жест как раз укладывается. Поверх, как говорит рыжая, грядки. А Саайре стоит, ручку ведра еще не отпустил, смотрит. Так удивленно переводит взгляд с одной на другую. И еще раз. Но так не находит ничего похожего, что - оно и вылетит, на выдохе. Недолжное - таким удивленным:
- Мама??
- Не верит, - подводит черту рыжая, чему-то, несомненно, радуясь. - А? Еще один – не верит? - и подходит ближе, замирая на расстоянии разговора, оглядывает - и не очень спрашивая, детское разрешенное обращение у нее получается светло и мягко. - Ты Ветерок, конечно. Саайре? Ага? - улыбается она при этом так, что ей невозможно не отозваться - вот так же светло, хоть так и не получится - в ответ. Что да, я...
- А если мама закопалась по локти, выдергивать не буду, - наклоняется и подхватывает - тяжелую дужку ведра. - И наверняка всю кучу сверху перетаскать надо? Пойдем помогать?
- Если ты правда - помогать, - отмечает Льеанн, а явно - перекатывается звук, мурлыканьем, - у помянутой кучи... или там, где песок - еще ведро есть. Пустое. Не примазывайся!
"Ух!" - выплескивают руки. И смеются дальше - да, именно руки - и именно смеются, потому что назвать просто "насмешливым жестом" этот... фейерверк просто невозможно. Хоть и должны быть - мелкими, незаметными, близкими… и как такое на слова переводится? – как-то: «да, мама – я тоже тебя люблю». Единым – мгновение чужим пространством. Могло бы задеть, но горечь не успеет, не догонит, искрами – летним золотом слепого дождя, россыпью – на излете жеста, на плечо ляжет ладонь – тонкая, очень теплая, тоже сбрызнутая веснушками:
- Ну, идем – родич? – забирает внутрь, в тот же круг: светлое, теплое, яркое, где мгновение – удивленно, что ли, смотрит Льеанн. Но на эту посмотри – сразу рассыплет в ответ. – По несчастью, конечно: мам – к тебе – и на воспитание?
- Иди… - щурится на этом солнце – не с неба – Льеанн, хорошо каменной кошке. – Как… я рада, что ты приехала.
А еще Нин-Найр бегает. Пусть Саайре идет шаг в шаг, все равно – быстрей чем умеет, еще чуть-чуть – будет бегом, Нин-найр как пружинит от земли, летит. И звонко от нее, из оврага выберется, оглядится, и слышней, чем рядом работают – забор сносят:
- Вот тю-ю, какая казарма! Проще взорвать и заново, право. Хоть краску заказать они догадались?
- Ага, - говорит он, но за голосом не успевает. Близко – кучи, песок и темная, жирная земля, у песочной, на траве, действительно второе ведро… Но у забора на миг замолкает треск резаков и шум человеческой возни. И рядом совсем, в высокой траве, что здесь, у оврага, разрослась – не то, что между корпусами – цвиркают… Птицы неведомые, с рыжей грудкой, много, видно – долго тут было безлюдие…
…И ошарашенно поднять голову, потому что новое: цвирррррь-тиу – слышно не из травы, а вот, рядом, над ухом. Совсем птичье. «Цвирррь!» - обрывает трель Нин-найр – и хитро-хитро улыбается:
- Еду воровать пришли, грохота развели, да, понимаю, непорядок. Цвиррррррь! – и ну вот как прислушивается, что в ответ зазвенят – не хуже его, наверно, удивленные птицы.
А что несказанное рыжая подхватывает – так это почти не удивился. Этим похожи:
- Научу. Потом. Сейчас – грузимся… А, вот второе ведро, - и шлепает уже пару лопат, и выпрямляется вдруг, на него смотрит, и говорит. – Саайре, ты только когда и большим вырастешь – не спрашивай: как у такой гюрзы такая пташка получилась. Тсссс, - прикладывает палец к губам, а для верности – еще два: запечатать. И вдруг смеется. – Мы и сами этого не знаем.

…Научила. Губы и сейчас вспомнят, как складываться на птичьи трели. Это голова сразу запретит. Вспомнится, там было ярко и хорошо – эти дни и дни, пока из несуразных строений вырастала средняя медицинская школа на Пустошах, ожидающая первого зимнего набора. Знать бы, что там осталось… Нин-Найр была недолго, дней шесть, меньше: «Полкруга дежурств – нам, говорят сейчас, та-акая роскошь, нечего», - и потом наезжала нечасто. А голос – вот кажется, стены помнили… И то – хватало – в сумрачном, неприветливом, чужом – голоса и смеха, разгонявшего сумерки, под который шла любая работа. Включая и корчевание до самой каменной кладки прежнего пола: «Смотри, это весело: берешь его – и р-раз!»
Территория помнила меньше, хотя и там работала, не отказывалась, ой – лехта Нин-Найр была как везде, куда не повернешься. Это потом, когда у нового крыльца преподавательского корпуса – тот самый, привратный – вот-вот решатся, выпустят лепестки молодые вишенки, ими же посаженные, года четыре школе уже. Не ему, он тогда из окошка высунулся – всякое, на просушку вывешенное, снять – ну, а вечер так пах, засмотрелся – и подслушал. Нечаянно. «Не-е, - смеется кому-то невидному Нин-найр, - не знаю, как эта называется. А, мы тут с мамой совсем непохожи. Она кажется вообще не представляет, как стрелять. А я, с травами… Ну, не то, чтоб ничего не понимаю, но, - и звонкое, воркотней, смехом, - тссс! – но как они мне с детства на-адоели!» Все это успеет – до того, как Саайре захлопнет окошко.
Не хотел. Засело. Была весна, а потом настало лето, а о том, что настало с этим летом – сейчас вспоминать нельзя. И вслух нельзя особенно. Если вспоминать – пусть будет о саде, и о всех его «почему»…

@темы: сказочки, Те-кто-Служит, Тейрвенон, Тильсенн

---

себе на память

это не к вопросу о мушшских, женских и прочей-прочей чуши
это просто хорошая история

sam-newberry.livejournal.com/375895.html#cutid1

@темы: Интересности

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

ну и еще

санфаянсы пускай летят нафиг, а мы займемся своим делом.

ну, для тех двадцати одного, кто отметился - продолжаю наверно радостное - рассказываю историю дальше

начало, кто успел забыть - здесь:
www.diary.ru/~ingadar/p151687301.htm
www.diary.ru/~ingadar/p152808500.htm
www.diary.ru/~ingadar/p153213902.htm
www.diary.ru/~ingadar/p153377348.htm

продолжение следует. извините, там таки специфика.

все еще лирическое отступление

***
И как он услышал этот голос снова - Саайре тоже хорошо помнит.
Уже желтели листья и краснели яблоки за высокими окнами восстановительного отделения, когда он надежно пришел в себя: смог смотреть на этот мир и за окно, никуда не проваливаясь больше, смог есть еду, чтоб попадала куда надо и не просилась обратно - и вообще понимать себя живым.
А еще - спрашивать, где он. И где родители. Спрашивать, скорей, несколько раньше. Понимать, что навещать в общем отделении детского восстановительного, с разрешением занятий и внешнего общения, уже разрешают, что родные приходили - и к мелкой плаксе Рис из соседнего отделения - некогда соседке через улицу, к Дувгалу, место которого в левом углу у стенки - недавно, вчера, угощали еще незнакомой ягодой, большой и кислой.

Ветки в окне - яблоки, красные, и дождь как раз шел, небо в тучах было. Туда смотрел, когда говорил с госпожой Сиалл, лечащей и опекающей. На нее не смотрел. Знал совсем уже. Она старая такая. Говорит, словно много варенья съела, а семечко прилипло в горле, мешается. Так всегда, и как будто совсем к маленьким, все смазывает, называя. Когда на "нужные укольчики" ставит обвязку - щиплется. А что на нее смотреть, если как ни взглянет - все куда-то как поверх головы смотрит. И с другими взрослыми когда говорит... словно тебя рядом нет - так... безличное. Иногда еще погладить пытается. А вдруг и руки такие же, как много варенья ела, прилипнешь. Не хочется. А спрашивать... Приходится, хочется - когда с этим, толстым, родные его сидели, говорили... так скреблось. Что когда ко мне придут, ну когда же? Вот тогда - когда была ветка за окном и яблоки, и слышал не первый раз, вот как совсем для маленьких говорила госпожа Сиалл, что понимаешь, Рыжик, они тоже выздоравливают, они скучают, ждут, и как только разрешат - обязательно. Говорит, не смотрит и... неправильно.
Или так потом думалось, когда знал уже? Но голос - был. И точно - тогда.

Совсем другой голос. Видеть – видел: их двое ходило, помогающих. Еще когда вставать и заниматься не разрешали. Тонкая и крупная. Старшая и младшая. Наоборот. Крупная - лехта Льеанн (кратким именем: "маленьким можно") тонкую звала Наставником. Другим голосом. И другим было - что утреннее постоянное: "Теплого утра, Саайре. Как себя чувствуешь? Страшного не снилось?" И то, что в памяти сидит. Утренний обход, снятие анализов... А когда "воротник" ставят и застегивают - это щекотно и колюче, а еще надо не напрягаться. Трудная задача. С ней Тёну, по-палатному - Князь, через койку к выходу от него и не справлялся. А что делать в тот "воротник" застегнутым, да только слушать. "Да ладно, Боец, расслабься, - легко выдает крупная, оборачивает первую направляющую "воротника", - не бойся, шею сворачивают не так". - "А как?" - он сразу, забыв, что говорить не надо и про щекотку тоже. "Ты выздоравливай, научу. А пока не сжимайся так... чтоб на примере показывать не пришлось", - это очень серьезно. И как одновременно говорит с тонкой, она на общем операторском палаты, наблюдает. И спрашивает: "Льеанн, а ты думаешь, это полезное знание?" - "Думаю, не лишнее. Выздоровеет - решит", - застегнет "воротник" на внявшем Князе, поймает взглядом на излете жест тонкой и отпустит: "Конечно, умею. Ланери, тебя тоже научить?"

...Тогда над присвистывающей и чмокающей речью госпожи Сиалл голос прорезается внезапно. Сначала голос. Потом... а потом что это - лехта Льеанн стало совсем неважно.
- Ниери Эйне, извините... я вам посоветую, - роняет голос. - Никогда не врите детям. Никогда не обещайте счастливого конца, которого не будет. Остальное можно выдержать. Извините, Саайре, - вот там еще видно, что это лехта Льеанн. Она подходит, садится, чтоб оказаться на одной линии взгляда. И говорит на неожиданном взрослом. - Все выздоравливающие взрослые Болотного поселка находятся в восстановительном корпусе седьмого городского и встречи разрешены. Но семьи Ноэн среди них нет. Их совсем нет.

Поверил. Просто. Потому что этому нельзя было - не поверить. А что было после...
Подсчитал потом - не поверил, как это было быстро.

Поверил. Попытался понять. Получил разрешение старшего лечащего прочитать, что там было. Болотный поселок тогда уже подвергли карантинной вынужденной полной очистке территории. Не плакалось совсем. Злили - те, кто думали, что надо. Еще подрался на занятиях с Ясем, лучшим другом из поселка, выслушав про исследователей-убийц... про родителей, мгновенно и насмерть. Уверен: смог бы и убить, если бы не растащили. Послушал по поводу понимания, сочувствия и немного воспитательного от госпожи руководительницы занятий при восстановительном - говорила тоже над ним, каждым третьим словом было то "ты понимаешь", то "я тебя понимаю". Ничего она не понимала. И сам понимать не собирался. Что и высказал. Аттестацию проблемновоспитуемого он тоже успел заработать. Это было перед тем вечером, когда - спасибо информационной системе и неснятому доступу: нашел, пришел и остановился на лесенке, ведущей в одну из жилых ячеек корпуса персонала.

Льеанн - теи-лехта Ллеаннэйр - такому позднему гостю своего дома совсем не удивилась. Увидела, отложила работу, поднялась с ковра:
- Ты ко мне пришел, Саайре? Тогда - что стоять, заходи.
И как накрыло и оглушило - помнит. Так, что с языка сошло только рваное... честное:
- Я не знаю... я хочу быть здесь. Сколько-нибудь, - и на вопрос, жестом, еще выплеснуть. - Вы ведь... ничего не будете говорить.
- Не буду. Одно, - у нее и так - ровно, на линии взгляда оставаться получается. - Я была среди тех, кто решал, что делать с Болотным поселком. Как эксперт, - и как она это сплевывает - помнится. - И я поддержала решение о полной очистке, - и передает - с рук на руки: взрослому - тому, кто может и вправе. Что выбирай, что дальше.

...А может, то и привело. Для нее это странное: «с первого взрослого имени ты вправе - знать, выбирать и нести свой выбор» - так и было - с непрошибаемой честностью. Которую иной раз так хотелось выключить.
Тогда просто понял - можно. Взять и спросить:
- Так... было нужно?
- Необходимо, - лехта Льеанн говорит ровным голосом. Тем самым. А руки спрашивают... еще - и остается ответить сначала:
- Я - пройду? Я все равно... - и дальше, на молчаливое согласие, вспоминая, как надо к ним обращаться, требовательней, чем должно... как хотелось. - Ты расскажешь?
Она проходит в глубину ячейки, снимает сверху фонарь, поворачивается с жестом согласия, переходящим в "садись". Говорит потом. Садясь на расстоянии разговора:
- Я постараюсь. Возможно, мне будет трудно объяснять. И - говори, когда останавливаться.

...Была честной. Была молчаливой. Не жалела (так, как делали это другие – точно). Оставляла место быть. Пока хотелось делать что-нибудь. Учила зажигать фонарь. Просила помочь с починкой забора и уборкой территории. Слушала. Говорила. Странное. А потом, когда захотелось лечь и не видеть никого совсем... Была рядом. Ну, правильно... Не мешая ни плакать, ни говорить: принимая. Дальше Саайре не называл никак. Просто с ним были. Честно. В том, что говорили - и как молчали. И как - да, это было - тоже плакали. Рядом.
...Потому что сейчас то, что с ним было, вспоминалось словами. Ритмом.

Было позднее. Гораздо.
...Саайре тогда уже знал: это Канон... Из Канонов Прощания, что так нелегко запоминаются. Что на всю жизнь дословно помнит с голоса. Глубокий, очень внутренний, очень негромкий голос. Льеанн. Еr'mei niery Льеанн.

…Горе, горе мое, горькое мое горе - чашка под сердцем с огнем и отравой, чем сильней надо скрыть - тем сильней обожжешься, куда понести и кто тебя примет? Иди дальше, спроси небо, оно не ответит - куда понести, когда последняя капля? Когда бы ни кончилось, придется нести с собой - что шрамы, что чашку. Горе, горе мое, горькое мое горе, когда ты перетрешься в песок, высыплешься в пыль - солью ты, камнем, на плечи - груз, что не стоит брать с собой ни в одну дорогу. Но ты есть - и надо тебя нести. И вынести.

- Извини, Саайре, - тогда переходит голос - в другой. - У меня не очень получается...
А движение рук не меняется – ровно, как все эти круги дней - ровно подбивает как раз кайму. Желтую - к черному. Пояс она тогда сидит и ткет. Траурный...

…Но до этого далеко, далеко очень - еще вся учеба, вся Далия, та война, вся вот эта жизнь... Много. Просто... вот это не кончилось.

Просто тогда было. Стояла рядом и подставила плечо. Под самый неподъемный груз - совсем одного на свете. Знала, что он есть и что нести его тяжело. Это не делят, но у нее получилось...
А когда подсчитал, было всего шесть дней - от известия до дня... Где поднялся. Посмотрел "на мир и небо". И набрал воздуха сказать что должно. Таким высоким, что... во всех образовательных ему про освоение высокой речи смехом смеялись: ой, Саир, болото ты болотом, не берись - а здесь знал, что безошибочно... что правильно. Не то, что подобает знать детям. То, что должно - поднявшемуся, чтоб идти дальше (...так бы понять получилось тоже - очень, очень потом). "Я их оплакал, - укладывать формулу, не ошибаясь - в солнечный свет по завиткам красного и синего на ковре внизу, выдохнуть - и взглядом в глаза. - Я не успел их правильно проводить...- голос запнется: слышно - еще песчинка из мешка того горя, - до Порога. Теи-лехта Ллеаннэйр, я... хочу вас просить, чтоб вы были... рядом и говорили".
Взглядом - в глаза. И чуть-чуть - в солнечный луч. Первым, неправильным, неуместным пляшут тени. Жест - сброшенный с очень теплой, очень сильной, очень шершавой ее ладони. Странный - память потому и держит. Вроде: ну и откуда... И только потом - требующийся, полный, уважительный поклон:
- Я благодарю: высокая честь. Я буду.
А дальше слова выплескиваются. Сами. Не по требованиям всех канонов:
- Только... не здесь.
"Понимаю", - говорит ладонь.
- Ты... знаешь откуда бы хотел?
Задуматься на миг. Сказать:
- Я здесь ничего не знаю.
...Примешь ли ты мой выбор - она спросила. И выхода за территорию просила она же. Если называлось "просить" такое ровное: сейчас это ему необходимо.

Тоже хранится в памяти. Целиком. И когда накатывает холодной и горькой волной, можно - набрать воздуха, нырнуть, справиться... И добраться - как до берега. Сюда.
Там было правильное место. И очень похоже... на дом. Только выше и суше. Песок - серебряный, крупный - из-под шага, из-под корней - вниз, белыми реками. И на родные холмы никогда не взлетал такой сильный и свежий ветер. «Море - за той грядой», - отвечает Льеанн на молчаливый его вопрос: головой что ли слишком сильно крутит? - уже потом, уже когда спускаются...
А так - те же валуны, те же холмы, та же пружинящая и хрусткая "подложка" под шагом - мох, остролистая травяная мелочь, мелкий вереск - серебряное, зеленое, проблески лилового - доцветает... Высоко. Не очень. Холм и спящие камни. И небо. И те же самые облака на небе - текучие, быстрые, слоями, и небо - временами между - светлое и полосами - внезапные солнечные лучи. Они текли по камням, по мху, забирались, поднимались по пятнистой шкуре самого высокого из камней, дивились на танцующий среди белого дня огонь в открытом фонаре, пробовали на ощупь разломленную лепешку, пробегая, укладывали за плечами теи-лехта Ллеаннэйр тени – много - расплывались, трескались по вереску - слушали...
Что-то из там сказанного Саайре потом узнавал - от открытых Канонов до дальних внутренних... С удивлением узнавал: так было непохоже.
Слишком многими голосами выговаривал, вел их - один. Перекликались, плели – отпускали от огня и хлеба этой земли до туманных троп и до Порога – то, чему должно оглянуться в последний раз и уйти путем всех живых. Прощался. Плакал – голоса плакали рядом, а ветер уносил – слова ли, слезы, бывшее – осенними листьями по холмам, где никогда не росло ни одного дерева. А солнце светило – и все-таки было тепло…

…Потом – далеко потом, говорить не будет, будет молча знать таи-лехта zu-alh'h Саайре эс Ноэн, что берег земли его сердца начинается где-то здесь. Где камни, холмы, незнакомый ветер с моря – и солнечные лучи удивляются огоньку в фонаре, текут по разломленной лепешке на камне… И мир особенно четок и прозрачен - как бывает всегда, когда становится ясно, как всегда под ногами лежит граница, разделяющая мир живых и другое. И по обе стороны - многими голосами - складывает слова и не только слова канона Прощания невысокая, каменной неподвижности черноволосая женщина со змеиными глазами (...память привирает, теи-лехта Ллеаннэйр тогда точно в светло-лиловом - младших помогающих, а наряжает - в потом привычное, тона осенней земли и камней). Собирает нити, обрезает последние узелки - взглянуть последний раз по ту сторону мира живых, пусть увидят - и пусть отпустят. Расплетает границу - и по живому - между тем мальчиком, которым был и больше не будет никогда, и новым, что все-таки выбрал быть. Голоса рассыпают: умереть и родиться - и вынырнуть - на берег земли твоего сердца.

Это потом. Тогда - больно было. Больно - еще много раз накатывало - горьким, горьким. Но тогда и вот так... Было - правильно...

И - был ли потом у него другой выбор?
Был, конечно. Мог остаться в общей группе воспитания. Мог быть взят в принимающую семью, выживших ли соотечественников (взяли же Яся), других...
Но выбор он сделал. Пришлось. Быстро. Тоже шести дней после не прошло...

...Это когда отбывали - была совсем осень. Очень мокрая, ветреная, насквозь пахнущая морем. Мелкий дождь, морось Сорлеха, застывает серебром на дымной, прозрачной ограде безопасности детского восстановительного, снаружи. Транспорт задерживается, и отправляющейся на Пустоши группе приходится ждать у ворот. Их немного. Четверо. Саайре самый младший, невзрослый он один. Пятая - провожающая. Может быть из-за нее в стороне держится теи-лехта Ллеаннэйр. Договаривает:
- Он должен был вас возненавидеть, - говорит Эйне Сиалл, догнавшая у выхода будущего наставника-преподавателя общего биологического цикла новоорганизованной средней медицинской профессиональной школы. И ее наставляемого.
Смотрит и говорит она как всегда, над головой младшего. И не очень обращает внимание, как косится темно-рыжий паренек в странном сером свитере - не на нее, к ней - как раз затылком – на эту... Наставницу.
А лехта Ллеаннэйр смотрит. Прежде, чем ответить:
- Да, я и это предполагала...
И с жаром не кончившегося спора продолжит госпожа лечащая и опекающая:
- Как вы умеете... влить полморя в голову нашим детям!
Саайре еще понимает - местное, где море близко - влить полморя, напоить соленой водой - задурить и заморочить. А ветер - с солью, с моря - частой россыпью обтряс с деревьев капли - холодные, сердился… Там за верхушками свистит, последний круг обводит транспорт: мало мокнуть людям.
- Возможно, - голос не меняется. Совсем. - Возможно они просто хотят стоять одни и отвечать за свой выбор. Я понимаю: большая роскошь.
Сразу за ним - свист и ветер, транспорт прибывает, дождь стряхивает, сильно. Так что можно подобраться близко, вот почти под взлетающее на таком ветру тяжелое крыло - шарфа-накидки-куртки... шкуры теи-лехта Льеанн. И сказать не очень вполголоса - за свистом все равно не слышно:
- Она... Очень глупая?
- Я так не думаю, - серьезно отвечает лехта Льеанн. Ее слышно. Продолжает ровно и другое. - Это... неправильно, Саайре. Говорить на указательном о том, кто стоит рядом с тобой.
Отзывается он жестом. Отряхивается. И потом подравнивает - вопросом - в направлении госпожи Сиалл: вроде "а она"?
...Шевелиться в этом, сером - удобно. Куда не лезь и что с ладони не стряхивай. Только колючее оно чуть-чуть. Но тепло. Ветер не проходит. И не промокает оно очень долго – потом убедился.
Лехта Льеанн точно улыбается. А вот что она отвечает - из-за свиста совсем не слышно.

...Как это получилось? - а так просто. Через несколько дней после той церемонии. Получил на руки общий вывод результатов обследования восстановительного: выздоравливающий вполне может считаться здоровым - по полное восстановление ресурса. Всучившая его госпожа руководительница занятий при восстановительном просвистела что-то вроде "у тебя конечно очень высокий стрессовый уровень, но к общеобразовательной нагрузке вы вполне готовы, Саайре эс Ноэн". Вышел потом... Понимая, что с прямым и тяжелым - куда теперь деваться? - стоит лоб ко лбу. Ну, а с кем еще делиться?
Когда лехта Льеанн не на дежурстве - знал тогда уже.
А в этом… доме все настолько на своих местах, что стоит его другому и особенному убранству сдвинуться… Хоть вот так: свернуты в объемное, но подъемное: вьюк - странные деревяшки, россыпью вывернуто на цветной ширдэн, который ковер и кровать (...она еще улыбается, первый раз, произнося по буквам: на фаэ такого слова нет) - коробочки, емкости хранения. Отвлекается от них быстро, как раз - заметить его на средних ступеньках лестницы. А здоровается все же:
- Светлого, Саайре! Извини, увлеклась. Проходи, не помешаешь.
А не воспользуется. На проходе, еще до раздвижных дверей, руки сами спросят: что ж такое?
- Отбываю скоро, - сразу ответит Льеанн. - Наставница Ланери сказала, что я достойна занять место Наставника в новой медицинской профессиональной школе... Собираются южнее, у озер на Пустошах открыть. Первый опыт... Даже страшно.
Посмотреть на нее. На высыпанные коробочки. На весь дом... А она пока продолжает, выцепляя не из ячейки хранения, из цветного рядом - что-то еще непонятное, серое, встряхивает, в руки передает: примерь.
Сообразить, что что-то вроде свитера. Плотный. В руках тяжело даже. Первым словом еще некстати получится:
- Колючий...
Хорошо, лехта Льеанн улыбнется:
- Мне казалось, здесь шерсть добрее, - неудобно как-то... и постараться быстро нырнуть, а удобно, еще сейчас с застежками разобраться. "Это под карманы. А это - рукава шнуровать". Сообразить. Руками помахать - здорово, не тесно. И на себе совсем не тяжело.
Только потом спросит лехта Льеанн:
- Влезать будешь?
- Да. Теплый, - сказать. Правду. Услышать: забирай. И совсем понять. Шумно набрать воздуха. А вслух как всегда получится - всплеском. Честное до недолжно:
- Лехта... Льеанн, я бы хотел... я так хочу - с Вами.
"Садись," - говорит движением, разгребает коробочки. Надо сесть. Отвлекается. Смотрит. Внимательно.
- Признали выздоровевшим? - согласиться. Продолжит. - И выбрали, куда тебя девать?
- Нет, - сразу заторопится Саайре. - Никто еще ничего не выбрал. Я сам... сюда. И не знал совсем. Но... лехта Льеанн, я... - словами не получается, руки - забирают, выплескивают: "если я могу просить"... В ответ – очень ровное:
- Просить - можешь. Понимать, о чем просишь - должен. Или придется. Саайре, ты... разрешишь?

О разрешении ознакомиться с общедоступной информацией личного внутреннего - по-взрослому - тогда просили его первый раз в жизни. Разрешил, конечно. А потом были очень долгие несколько вдохов и выдохов. Изучала. Смотрел искоса. На руку: опирается, видно; на резной орнамент самой маленькой коробочки, на длинную сережку - костяное... перо, что ли? - раньше не видел. Как раз перед тем, как лехта Льеанн заговорит.
- Крепко так - эс айе, с разрешением возможного потомства прирастать к земле в пределах… незафиксированные специализации, перемещение – по самые пределы серединной Короны… - и звук, присвистнуть что ли хотела, оценить – треск и шип: вот точь-в-точь – болотная гадюка хвостом, дернешься поневоле. – Ну и какого же жирного подкустового червяка вот от этой роскоши – мне под руку?
Смысл вопроса ухватить – это на пять вдохов и выдохов. Мало того, что многословный – так оказывается, лехта Льеанн прекрасно знает местный язык – родной вариант, болотный, еще и детское ругательное… Вдохнуть, выдохнуть, посмотреть как играет луч подсветки на прозрачной – темно-красная – капельке над перышком-серьгой, и только тогда спросить:
- А… что?
А теперь она на фаэ. Чисто. Сухо.
- Без полного согласия родичей, ближайших и опекающих - а их, я так понимаю, нет? - вздрогнет, стряхнет согласие. По личному внутреннему должно быть видно. Что его семья на этой земле пришлая. - Я как теи-лехта могу взять тебя с собой, но только «под личное воспитание и полную ответственность»… что возможно только с переходом тебя в храмовый статус, - и сначала он сдувает с ладони: на ветер: все равно – только потом вдруг отряхивается и она, говорит куда легче. – Извини, Саайре. Забываю, что новая территория. Значит, полагаются обязательные три года выбора, со всеми проволочками еще столько же... и так двенадцать раз. Получится. Подумать успеешь. Если ты так хочешь.
Жест - откровенный всплеск: я совсем полностью рад - она подождет. До последней капли. И только потом - ровным.
- Хорошо. Прежде чем мы дойдем и оформим общее согласие. Лучше лично. Сиди - придется, Саайре, выслушать. Чтоб понимал, что рухнуть в статус лехтев - это такое "не все равно"...

«Я учился этому потом, - скажет Саайре. - Долго. Пока мы отдирали старые полы, красили стены, возводили ограду, насыпали землю для сада медицинской профессиональной. Пока на Сорлехе – подземным, кислым огнем дремало и разгоралось пламя конфликта... в очаге которого мы оказались. Я учился этому и потом - я до сих пор учусь. Не словами. Действием. Каждый вдох и выдох каждого дня мне показывали, как это: «Лехтев принадлежит Многоликому, потом тем, кто живет в тени лехтев, под защитой, и только потом себе». И как это выглядит для взгляда в спину.
Я долго учился» - скажет Саайре. А тогда только слушал. Что такое лехтев - и особенности их статуса. Помнить получилось не все. Ровное: это Каноном, с другого угла прочтения Каноном: "А что нам принадлежит? То же, что у всех - и немного больше. Куда бы я ни шла, я несу с собой - всю землю своего дома в сердце, чтоб хватило - создать ее, где бы ни должно было мне остановиться. И весь взгляд моего бога - сколько унесу, - очень серьезно, только щурится чуть-чуть, - чтоб правильно поворачиваться".
Спрашивал - а отвечать все равно приходилось ему: "А какое бы место среди всех вещей и людей мира ты отвел тому, что само не властно распорядиться - ни местом, куда ему прирастать, ни полностью - своей волей? Кто совсем точно говоря, - и улыбаются - змеиные и каменные глаза непривычному что ли многословию... неужели смыслу? - не только разумный, но еще и имущество?" - вот вспомнить бы, что тогда отвечал.

Одно Саайре помнит четко - тогда и начались "зачем" и "почему". Куда как многочисленные потом. Когда выслушал все, дождался - что там было про «наше место в мире» и соответственный статус? - и выпалил:
- Лехта Льеанн, но почему... Вы, кто так близко... – а в голове некстати – знаки яркие, знакомые, ну кто не помнит из первых прописей: «А еще с неба видно, что облака лежат на плечах гор. И в этом ты немногим ниже горы - отдельная доля неба всегда начинается над твоими плечам» - отсюда и собирать, - ну… вообще к тому, как мир опирается – на что. И в таком - статусе? Но так – нечестно? Неправильно.
И звук. Звук, который тоже угадывать. Когда она смеется - широко, открыто, но тоже негромко - звук опять не человеческий:
- Почему же? Как раз правильно. К самым опорам устойчивости мироздания ближе, хочешь сказать? - точно смеется: кошка урчит: большая, довольная, каменная кошка. - Вот поэтому такой и статус. В самом устойчивом положении ты находишься... отнюдь не тогда, когда стоишь на голове. Мир в этом смысле от тебя немногим отличается: первая точка опоры у него, как всегда, - и смачно, звучно, естественно - местное детское, - задница... Где ж еще быть нашему статусу, а, Са-ай? – именно тогда - тоже первый раз она называет его напевным и только ее – легким именем.

Потом "почему" и "зачем" и еще разного - будет. Пока жил и приживался. Все начиналось там, в поясе озер Сорлеха, в комплексе зданий средней медицинской школы на Пустошах... Верней, в том, что там было – еще до нее.

@темы: сказочки, Канон и около, Те-кто-Служит, Тейрвенон, Тильсенн

---

а еще -

здесь будет то, что ест мне голову. и это хорошо.

это наши имперцы, это файдайр, да. на всякий случай - под море, на всякий случай - предупреждаю. это часть их - ну, приблизительно переводя на наши представления - поминальной службы.

что есть - то пришло.

из открытых Канонов Прощания

Из Канонов Прощания
Жизнь состоит из того, из чего она состоит:
земля работает –
и растут горы –
и все реки текут.
Каждый родившийся жить на своей земле
говорит и о том,
что в должный срок ему придет пора перешагивать Порог –
идти туманными тропами к новому рождению.

…Горе и нежность одинаково падают на воду,
и одинаково - оставляют круги на воде –
текущей - путем всех рек и всех имен...

Горе - горькое, горькое мое горе –
почему ты летишь легче и падаешь тише весенних лепестков и осенних листьев?

Жизнь состоит из того, из чего она состоит.
Моя сегодня - из того, как я стою и смотрю, как ты уходишь.
От нас. Совсем.

Ни один живой – по обе стороны мира –
никогда не попробует, какая на вкус вода –
у реки, уносящей все, что было –
путем всех рек и всех имен.
Я знаю - достаточно
горькая и соленая,
чтоб горе и нежность всей тяжестью ложились на воду.
И
не тонули
в ней.


...и как я это собирал, выгоняя из своей головы мертвую терраистку.
пожалуй, это было изрядным гм издевательством над бедной женщиной...

@темы: стишки, Канон и около, Те-кто-Служит, Тейрвенон