NAVIGARE NECESSE EST, VIVERE NON EST NECESSE][Я шел домой. И я попал домой.(с)]Должен же кто-то, ягодка, быть плохим
...в общем... лучше я буду продолжать историю.
предыдущее тутwww.diary.ru/~ingadar/p151687301.htm
www.diary.ru/~ingadar/p152808500.htm
www.diary.ru/~ingadar/p153213902.htm
www.diary.ru/~ingadar/p153377348.htm
www.diary.ru/~ingadar/p163459107.htm
www.diary.ru/~ingadar/p163516211.htm
www.diary.ru/~ingadar/p163545343.htm
www.diary.ru/~ingadar/p163614154.htm
www.diary.ru/~ingadar/p164256663.htm
www.diary.ru/~ingadar/p164336332.htm
www.diary.ru/~ingadar/p166672421.htm
www.diary.ru/~ingadar/p166731112.htm
www.diary.ru/~ingadar/p166776460.htm
www.diary.ru/~ingadar/p166811911.htm
www.diary.ru/~ingadar/p167029819.htm
www.diary.ru/~ingadar/p167134640.htm
www.diary.ru/~ingadar/p167157328.htm
www.diary.ru/~ingadar/p167296853.htm
www.diary.ru/~ingadar/p167617147.htm
www.diary.ru/~ingadar/p169230304.htm
www.diary.ru/~ingadar/p169322053.htm
www.diary.ru/~ingadar/p169371159.htm
www.diary.ru/~ingadar/p169403017.htm
www.diary.ru/~ingadar/p169507057.htm
www.diary.ru/~ingadar/p169701769.htm
www.diary.ru/~ingadar/p169813399.htm
Еще немного. в общем, бытового неинтересного. ну, я предупреждал
про девочку…Саайре о том сумасшедшем предрассветье помнил сначала голос. Два голоса. Которыми лехта Льеанн говорит. Временами одновременно. Первый, спокойный. Командует. О сухом и теплом. «Доставили. Хорошо. Медики? – благодарю. Да, возможно понадобитесь. Вот так и шла. Купальни – в Доме Трав? Возмножность регулировать температуру воды есть? Прекрасно. Да, думаю стоит. Очень стоит. Нет, вам лучше не надо. Сама донесу. Показывайте». Еще голос выдает отрывисто, в нарезку, ответы – на вопросы, которые все же срываются. Да, девочка. Живая. Нет, не знаю, что с ней было. Да, должна помочь. Согреть – сначала.
А второй голос – отдельный, еще тише, осторожней – и такой полный, добрый… по-настоящему (мысль глупая: на Изнанке он точно должен светиться) – такой, что – горе, горькое мое горе – оживает внутри, скребется… Выговаривает, напевает, плетет колыбельку, говорит мелкой, то-оненькой – перешибешь – совсем серебряной девочке… Совсем мало слышно, потому что только ей. Плетет, не отпускает. Где она – и что она сейчас в безопасности, и сейчас будет совсем тепло…
А девочка невысокая, тонкая, из принесенного теплого – покрывало что ли, шерстяное, с мехом, громадное, смотрит детенышем ночного мыша из гнезда, шкурка чуть на глаза, лохмами, светлая такая, в серебро – и глаза ночного зверя, большие – а как не видит. Только у мышененков темные они, а у этой тоже серые, светлые, переливаются. Холодно ей. Еще б. Губы… совсем наверно не шевелятся.
Но голос девочки Саайре тоже слышит. В первом теплом, непродуваемом месте, в информаторской сторожевого. Конечно, увязался. Пока скатился, они успели найти самый теплый угол, девочку уже почти переодели. Что там плетет ей негромкая колыбелька? Она… теплая. Что ты здесь, в нашем доме, в храмовом квартале, и какая бы тварь за тобой ни гналась, она не сумеет переступить нашего порога и нас самих? Одновременно лехта Льеанн поднимает глаза, взглядом ловит, руки заняты – взгляд разговаривает: «Вот видишь…» И дальше шепотом выпевает колыбелька. Спрашивает. Кажется – как, одеяло не очень колючее?
Смотрит. Мышененок серебряный. Голос дрожащий, тихий, и такой… как прозрачная вода: «Я… не понимаю». А потом девочка медиков испугается. Хмурая спросонья черноволосая старшая медблока квартала лехтев лехта Нэсха эс Кайверн айе Ставиште-рьен помогает переодеть девочку в теплое и говорит по ходу, что ее обследовать надо. После такой дороги. Та смотрит. Глазищами. Мелкий мышененок, не умеющий вовремя нырять в норку. То, что она вот так, беззвучно пятясь, выговаривает - и не услышать. Пока Льеанн не переведет:
- Не надо? Хорошо, Искорка. Бояться тебе сейчас... вредней будет. Простите, ниери Нэсха - Искорка вас сейчас... очень плохо видит. Дня два, три - под мое слово. Хорошо? - лехта Нэсха передает жест "да я вам доверяю". А лехта Льеанн договаривает еще... отдельно. - А как сейчас маленькая на личном внутреннем видна - сами видите.
Любопытство... по правде, недостойное. А ты ж его удержи. Это как взгляд бросить - про что сказали. У Саайре и не получилось. А никак. Смотришь на девочку, а видишь, что никого нет. Отсутствие любого присутствия. Так вообще быть не может.... Может, и бывает? - по тому, как сейчас уверенно лехта Льеанн говорит: "Соберется".
Дальше Яржэну командует. Этим, первым голосом. Чтоб на опорное садился. "Здесь я, похоже, нужнее. Если что вдруг - сообщайте. Но думаю, мы все встретили".
Вслед, до Дома Трав, Саайре тоже увязался. Спрашивал: "А можно?" - ломтиком голоса: "Пригодишься". Недалеко, вниз. По той лесенке, где впервые с Изнанкой переглянулся. В низу лесенки - дом. "Налево", - это встречающая командует. За левой деревянной дверью пахнет теплой водой. И ароматно. Пришли. Купальни. Это и выпеваемая колыбелька замечает.
Там резное дерево и теплый серый камень, и окон совсем нет. Тихо - и очень слышно. Лехта Льеанн девочке объясняет, что здесь купальня, вода теплая, хорошая, согреться. Спрашивает, прикасается осторожно... рук-то не отпустив. Что дальше согреваться надо. Очень. Если ты хочешь – сейчас помогу раздеться, провожу и оставлю. Чудо серебряное, вот начала из покрывала разворачиваться, и услышала, уронила, полетел меховой край по полу. За руку Льеанн хотела взять, не дотянулась... руки положить не решилась. Голоса вслух не слышно, это колыбелька Льеанн сильно отзывается:
- Не оставлять? Хорошо, - и поднимает голову, на них смотрит... прямо смотрит. - Са-ай, пожалуйста... Ниери, примете помощника? Надо правильного теплого питья сделать, чтоб совсем согрелась. Я могу на вас рассчитывать? – и еще взвесит. – Да, думаю сладкое. Искорка, надеюсь, ты любишь сладкое?
Дверь – похоже, самой купальни, деревянная, цветные стеклышки – прикроет Саайре от очередного прозрачного, капелью: «Не знаю… А я – должна?» Не очень прикроет. Саайре помогал, бегал по второму этажу дома, запоминал: резное дерево и запахи, травы здесь действительно – живут, Наставницу, когда выберется, точно сюда надо, с головой уйдет, надолго. Это говорил – и встретившая, хозяйка дома, улыбалась. И собирала – травы, горячая вода, мед – пахнет узнаваемо: солнцем и степью. Бегал, помогал, казался себе неловким – рук внезапно как больше, чем надо, в них путаешься. Утро, но светать будет нескоро, время сонное. Вкусное питье получается, лечебное - «благословенная травка», липовый цвет (за ним пришлось лезть, тогда и чувствовал себя таким неловким), сушеные ягоды – медовое, летнее – правильное: если бы у той колыбельки был бы запах – так бы она и пахла. Уютное, сонное. Заметно принюхивается, думает, не иначе, тоже заметно, потому что хозяйка дома – высокая, светлоглазая, с длинной темной косой смотрит и улыбается. Говорит: «Согреться, пить полезное и сладкое, а потом поспать – правильно?». На этом она исчезает с питьем. Сам решил не идти, ну, что лишнему мешаться.
И возвращается – без улыбки. Ставит чашку, останавливается, отпускает куда-то очень высоко оценку. Что так совсем неправильно. Говорит потом. Вслух, но на внутреннем – сказанное вслух отдельно поставить проще. Очень… открыто:
- Она правда не понимает. Хорошо ей, тепло, холодно, вкусно? Кто… зачем такое с ребенком сделали? – отряхивает с обоих рук, и потом уже. – Ниери Саайре, вас тоже Наставница зовет. Сейчас – я только девочке спальное возьму.
Остаться здесь предложила она же. Лехта Трэстинка, хозяйка Дома Трав. Что еще куда-то передвигаться после местной купальни – дело лишнее, а свободные личные места для жизни в доме есть. А еще здесь тихо. Когда восстановительных мероприятий не требовалось, те, кому в дни больших приливов Изнанки требовалось находиться в безопасном месте, могли получить приглашение в этот дом. «Да, я слышу, - отозвалась Льеанн на объяснения. - Ниери, вы понимаете - возможно, дому придется восстанавливать эту безопасность". - "Вы с этим справитесь?" - только спросит лехта Трэстинка, подливая теплого питья девочке в чашку. Еще просит... маленькая. Надеюсь все-таки ей вкусно. "Я не могу сейчас точно ответить", - очень ровно взвешивает Льеанн. "И ладно, - отпускает с ладони хозяйка Дома Трав. - Оставайтесь".
…А еще эта странная девочка очень испугалась спать. Взяла принесенную спальную рубашку, звериками вышита... с рыжими кисточками, погладит: "Мохнатики", лехта Льеанн подбирает сказанное, почти незаметно, пальцами. А потом девочка завернется так. И сидит. На скамейке в купальне. Долго. До негромкого лехта Льеанн: "Искорка, как я вижу, ты дремлешь? Будешь спать?"
...И страх. По-детски открытый, по-невозможному огромный страх в глазах. Внутрь себя такое: "Не-ет..."
…А мир вдруг был выпуклым. И щекотным. Странные незаслуженные слова наполнялись – внезапно – цветом, становились… почти как не отдельно. Можно пощупать. Попробовать почувствовать. Холод. Одеяло. С мехом. Мех щекотный. Теплая вода. Она пахнет. В ней… наверно в ней правда хорошо. Я греюсь.
…Я ее вижу. И мир вокруг вижу. Она в коричневом. Устойчивая и шершавая. Она говорит и мир наполняется. И твердый. Она светлая – светлая – светлая… И ничто пока никуда не утечет, и можно сесть, просто вот сейчас (на полу плитка – четыре цвета – темно-красный, синий, еще два светлее – я забыла) посидеть, еще посидеть, ведь можно…
У нее голос. Тоже пахнет. Сейчас – медом.
- Искорка… Будешь спать?
Нет!
Она тоже ничего не поймет. Никто. Этого не бывает. Она тоже не увидит. Их никто не видит. Но стоит заснуть – они опять придут. Уже совсем.
Потому что когда-то помогало. Очень давно. Но когда только начиналось. Не спать. Долго-долго совсем не спать и комната остается цветной и плотной, слова настоящими. Еще совсем чуть-чуть оставалось памяти, что это было.
Но глаза все равно закрываются. А внутри сна - комната. Та же самая. Только проступает сквозь светлый камень стены имя. Ее. Детское. Видно каждый знак, а не прочитаешь. А в них гвоздики. Еще блестящие, новые. И копится, течет с потолка туман – серый и бесцветный, он растворяет слова и цвета, медленно, не сразу, утекает вместе с тем, что было. А потом приходят они, которых не бывает, приносят с собой тяжелые глиняные кувшины, собирают туман – длинные, бескостные руки, укладывают внутрь, запечатывают крышки. Цвета и слова не возвращаются. Никогда.
…А сейчас?
Тогда еще наставало утро. И можно было пытаться рассказать. Слова были. И люди. Слова уцелели. Они блестели – как гвоздики, которыми приколочены знаки имени. Как многие другие слова. Они так на стене и остались. Говорил сначала женский голос, что ты снова врешь и сочиняешь, а «такой взрослой девочке врать не пристало». Другой, который смеялся, был потом – а еще был ощутимей и ближе. Его было очень, очень много. Это отдельное: «Все выдумываешь, чтоб показать себя интересной? И даже выдумывать не умеешь. Который раз одно и то же…»
А они, которых не бывает, приходили. Запечатывали кувшины. Они были – которых не бывает. Она была не должна.
Потом однажды утро не настало.
Спать?
…А она стоит рядом… светлая, светлая устойчивая женщина. Рубашка золотится от этого света, по искорке по складкам полотна, вышивку показывает – того же цвета ниткой… Женщина… она – стоит – рядом – на том же самом берегу. Где плотный песок и море – и все одного цвета? Нет. Не том же.
Берег цветной. Трава растет. Щекотная, хрусткая, колкая под непривычными босыми ногами. Земля теплая. Выше, на гребне, трава другая – зеленоватые, серебряные волны на ветру, мягкие. А моря больше совсем нет…
- А, они, - совсем равнодушно оглядывается женщина. – Вижу. Они сюда не подойдут. Рядом со мной им слишком насыщенно и светло. А я буду рядом. – И ветер, теплый, солнцем наполненный ветер, живой, травами пахнет. – Извини, я не могу понять, какой твой дом и насколько он устойчивый - разрешишь мне предложить свое гостеприимство?
И еще шаг, и еще – течь вслед, за женщиной, в трех шагах внезапно – видно – прорастает… шатер? – шерстяное, круглое – еще дымом пахнет, не только солнцем, а по шерстяному – орнамент: синее, красное… Слово получается, оно настоящее, оно теплое и шершавое – как у этой женщины руки. Идешь. Одна. А она все равно держит. Слово «безопасность». Можно спать, можно – спать и видеть, пока течешь и глаза закрываются, что все это – свет и степь, и дом, и ветер, пахнущий травами, и ручей – туда, за волнистую гряду, в овраг – все это одновременно эта женщина… И не одна она… До нее было много живых, они приходили, оставались и оставляли, становились прядями травы на ветру, запахом дыма, прядями шерсти в этих странных стенах; и женщина может перебрать – долгой-долгой колыбельной, по именам, кто ткал эту землю такой – живой. Она настоящая. Плотная. Цветная. Слишком живая и прочная, чтоб где-то на уголке нашли себе место те, кто ткут и собирают бесцветный туман.
А если лечь – земля чуть-чуть качается. Колыбелью. На вечной воде этого берега – что далеко, далеко, далеко… Ты в безопасности.
- А теперь спи, Искорка. Хорошо спи. Я здесь.
Сплю?..
А лехта Льеанн просто берет – осторожно-осторожно, каждый движением спрашивая – эту испуганную девочку снова, на руки. Слухом не слышно. Другим. От безмолвной колыбельной тоже пахнет теплом и медом. И она действенная. У самого Саайре глаза слипаются почти. В общем неслышном ритме, которому послушно все, вплоть до своего дыхания, жест оказывается громким. Даже если на него только-только освободили ладонь: «Куда нести?»
Поднимутся. Комнаты похожие - те же светлого дерева стены, темные балки, объемные спальные уголки: на лежанке маленькой и где спрятаться будет, угнездится - в теплый ворох, еще рукой по одеялу проведет (...оно мох-на-тое...). А руки Льеанн так и не выпустит. И безмолвная колыбельная не прекратится. Саайре зашел, сел у двери на лавку, и еле встряхнулся. Как окликнули:
- Да, ее нельзя отпускать, - взвешивает Льеанн - в тишину, самой себе. Вопрос получается некстати:
- Почему?
- Утечет. На Изнанке - утечет. Из живых вообще. А я так хотела выспаться... Са-ай, если ты здесь... Я тебя попрошу - наше, горькое, пробуждающее заварить сможешь? У уважаемой хозяйки травы попроси. Не найдется - до моего мешка сбегай, хорошо? Ты извини, я...
Но Саайре уже сорвался (пол деревянный... а громко не стучит). А спать эр’мэи Льеанн явно хочется.
И пока бегал - не думал. Что возвращаться ему придется - в то, что долго, долго будет вспоминать, как страшное. До гостевого дома, за мешком, к счастью, не пришлось. Но хозяйка дома предлагала - потом совсем сюда перебирайтесь. Не сейчас, смотри, что на улице. А за окном скулил ветер, стучался и было белым-бело... Правда с хозяйкой Дома Трав чуть дольше, чем надо бы, решали - что это такая за полынь, «и чем она бодрит... Ладно, у твоей Наставницы спрошу».
За окнами мело совсем белым, метались ветки, над ними - искоркой - светил ночной фонарик. Беззвучная колыбельная обрела звук, странный - не громче ветра за окном, тягучая, горловая перекличка нескольких звуков. Если и слова, то совсем неузнаваемые. Льеанн сидит у лежанки, девочка спит, сопит – клубок свернувшийся. А руку так и не выпустила. Тонкая, белая – как светится, маленькая такая в крупной ладони Льеанн.
Посмотрит. Поблагодарит еще – взглядом, движением пальцев, правильно кружку закрытую взять догадался, поильник. Возьмет, отхлебнет – вторую руку не отпускает. Встряхнется чуть. Крепко, похоже, заварил. Еще раз поблагодарит. И снова прорастет колыбельная, голосом, два-три звука, близкие, перебирает голос, тянет. Сесть в уголок на лавочку, дремать…
И не ждать совсем, что песня оборвется. Голосом. Негромким таким:
- Когда я найду того, из-за кого это получилось – я привяжу его у колодцев.
Теи-лехта. Эс Хэрмэн айе Ойхо. Так спокойно, что даже проснулся. Как раз - услышать:
- Са-ай, я тебя попрошу. Или иди в комнату рядом и там спи. Или... я буду благодарна, если ты со мной поговоришь.
- Я... да, - слезть с лавки. Подойти. Приглядеться, где сесть рядом на пол. Сначала тихо-тихо спросить:
- А мы... ее не разбудим?
- Не должны, - уверенность голос набирает медленно. - Мой бессмысленный расход эмоционального ресурса может разбудить ее быстрей. И неприятней. Я очень хочу убивать. Сожалею - не знаю кого.
Тогда сесть рядом. Заговорить осторожно.
- Льеанн, я могу спросить - что с ней случилось?
- Можешь, - вдохнет, выдохнет. Заговорит дальше. - Мне бы это в слова уложить. Она умеет полностью – физически – находиться на глубинных слоях Изнанки… предположительно на Пристанях Пустых. Чтоб ребенка - живого ребенка загнать в те слои Изнанки... куда бы я и в посмертии... крайне не рекомендовала бы провалиться, - запнется, увидит, как взлетит рука Саайре вопросительным жестом. - Помойка, Саайре. На глубоких слоях Изнанки, там, где ее вода по трещинам ушла в другие слои, часто от специфических взаимодействий с миром живых - образуются... помойные кучи. Пристани пустых. Мели отчаянья. Знаешь, есть поверие, что те, кто жили в жизни много лишнего и недостойного, в посмертии находят туманную тропу, но удержаться на ней не могут. И если не смилуется над ними Хозяин Сумерек, они утонут. В вязкие пустые земли, где быть им вечно. Поверье, как многие, имеет основания. Очень неудачно пошедшие в посмертии падают сюда. Если им не повезет быть съеденными раньше. Я серьезно говорю повезет. На отмелях ничего не течет. И остаться там можно вечно. В чем-нибудь очень... невыносимом. Я туда доходила дважды. Средняя дорога для сильного и безумного taer. Это не то, что я хочу сейчас помнить... Не то, что когда-то забуду... - голос удерживает интонацию: не продолжать ли? Не продолжает. Отряхивается. - Мне случалось видеть живых, что в полный срок отчаянья дотягивались до Пристаней пустых корнями. У лехтев крайне мало действий, разрешенных без согласия пришедшего к ним разумного. Однако при обнаружении так глубоко и плохо прорастающих корней настоятельно рекомендовано просить обратиться к специалисту jiiri zu-alh'h: тому-кто-выпускает-воду-у-корней. При невозможности рекомендовано оказать возможную помощь. Попасть жить вот это заживо… - Льеанн смотрит очень далеко и мимо. И передернет ее очень заметно. – Я не верю, что это может быть. Я на это смотрю. Мне в руки идет редчайшая практика: профессиональная помощь zu-toёra, необходимая для живого человека. А я… хоть ответь своему Богу, что не запрашивала. – Дотягивается еще до чашки, отхлебывает жадно, слышно. - Это как… чем – сколько – надо давить? На живого… маленького. Не понимаю.
- Но вы… Ты ведь ей сможешь помочь?
- Это уверенность, Саайре?
Взвесить:
- Нет. Надежда. Ну… вот же она. Спит. Тепло, - слово не удерживает. На родном. – Мышененок.
- Хороший зверик, да? – тихо выговаривает Льеанн. – Она меня попросила. Я должна. А я еще не знаю. Пока она спит. И там тоже спит. Не скажу, за сколько. В безопасности. А я пытаюсь понять, как такое можно сделать с живым. И не могу понять. Только... что вести ее обратно будет очень долго и трудно. Если... она захочет назад. Я и этого точно не знаю, - и отпускает - с одной руки, чтоб на девочку не попало, такое... Неуверенное. Совсем не для Наставника.
Собирать слова. Собрать в спокойное:
- Лехта Льеанн, насколько я понял из мне доступного мы... ну, на Далии, с двусторонней граничной, тоже были... последствиями уникальной разработки. Но вы справились - вот я.
Она роняет - поверх. Как жест. Если не хуже:
- Вы хотели назад, Са-ай. Очень хотели. Как лехта lierh-aef - знала. Обычно… очень слышно. Кто очень хочет остаться в живых.
Это принять, впитать и голосом перекрыть:
- Значит, справитесь. Мы справимся. Обязательно.
А она поймает на руку. Внезапно:
- И ты?
Оглядеть, как свернулся этот серебряный клубок. Тонкая, светлая ладошка, вот краем глаза - кажется прозрачной. Выпалить:
- И я. Если разрешите, - задуматься, пережидая тишину, и озвучить ей - ее же. - Раз такой вариант практики идет в руки - возможно, нужно.
Смотрит. Взвешивает что-то на ладони:
- Ты очень опрометчиво обещаешь, Са-ай. - Устала. Очень устала. Так, что это видно. Но когда она сейчас пытается улыбнуться - почти не страшно. - Но я тебе благодарна. Пусть Те, кто Выше тебя слышат, - дотянется до кружки-поильника, глотнет, еще глотнет. Выдаст. - Все выпила. Завари пожалуйста еще.
А можно попробовать и отозваться:
- Льеанн, а не много?
- Тоже отслеживаешь? - улыбается. - Нет. Возвращайся... можно с быстрокипятильником. Нормы расскажу.
предыдущее тутwww.diary.ru/~ingadar/p151687301.htm
www.diary.ru/~ingadar/p152808500.htm
www.diary.ru/~ingadar/p153213902.htm
www.diary.ru/~ingadar/p153377348.htm
www.diary.ru/~ingadar/p163459107.htm
www.diary.ru/~ingadar/p163516211.htm
www.diary.ru/~ingadar/p163545343.htm
www.diary.ru/~ingadar/p163614154.htm
www.diary.ru/~ingadar/p164256663.htm
www.diary.ru/~ingadar/p164336332.htm
www.diary.ru/~ingadar/p166672421.htm
www.diary.ru/~ingadar/p166731112.htm
www.diary.ru/~ingadar/p166776460.htm
www.diary.ru/~ingadar/p166811911.htm
www.diary.ru/~ingadar/p167029819.htm
www.diary.ru/~ingadar/p167134640.htm
www.diary.ru/~ingadar/p167157328.htm
www.diary.ru/~ingadar/p167296853.htm
www.diary.ru/~ingadar/p167617147.htm
www.diary.ru/~ingadar/p169230304.htm
www.diary.ru/~ingadar/p169322053.htm
www.diary.ru/~ingadar/p169371159.htm
www.diary.ru/~ingadar/p169403017.htm
www.diary.ru/~ingadar/p169507057.htm
www.diary.ru/~ingadar/p169701769.htm
www.diary.ru/~ingadar/p169813399.htm
Еще немного. в общем, бытового неинтересного. ну, я предупреждал
про девочку…Саайре о том сумасшедшем предрассветье помнил сначала голос. Два голоса. Которыми лехта Льеанн говорит. Временами одновременно. Первый, спокойный. Командует. О сухом и теплом. «Доставили. Хорошо. Медики? – благодарю. Да, возможно понадобитесь. Вот так и шла. Купальни – в Доме Трав? Возмножность регулировать температуру воды есть? Прекрасно. Да, думаю стоит. Очень стоит. Нет, вам лучше не надо. Сама донесу. Показывайте». Еще голос выдает отрывисто, в нарезку, ответы – на вопросы, которые все же срываются. Да, девочка. Живая. Нет, не знаю, что с ней было. Да, должна помочь. Согреть – сначала.
А второй голос – отдельный, еще тише, осторожней – и такой полный, добрый… по-настоящему (мысль глупая: на Изнанке он точно должен светиться) – такой, что – горе, горькое мое горе – оживает внутри, скребется… Выговаривает, напевает, плетет колыбельку, говорит мелкой, то-оненькой – перешибешь – совсем серебряной девочке… Совсем мало слышно, потому что только ей. Плетет, не отпускает. Где она – и что она сейчас в безопасности, и сейчас будет совсем тепло…
А девочка невысокая, тонкая, из принесенного теплого – покрывало что ли, шерстяное, с мехом, громадное, смотрит детенышем ночного мыша из гнезда, шкурка чуть на глаза, лохмами, светлая такая, в серебро – и глаза ночного зверя, большие – а как не видит. Только у мышененков темные они, а у этой тоже серые, светлые, переливаются. Холодно ей. Еще б. Губы… совсем наверно не шевелятся.
Но голос девочки Саайре тоже слышит. В первом теплом, непродуваемом месте, в информаторской сторожевого. Конечно, увязался. Пока скатился, они успели найти самый теплый угол, девочку уже почти переодели. Что там плетет ей негромкая колыбелька? Она… теплая. Что ты здесь, в нашем доме, в храмовом квартале, и какая бы тварь за тобой ни гналась, она не сумеет переступить нашего порога и нас самих? Одновременно лехта Льеанн поднимает глаза, взглядом ловит, руки заняты – взгляд разговаривает: «Вот видишь…» И дальше шепотом выпевает колыбелька. Спрашивает. Кажется – как, одеяло не очень колючее?
Смотрит. Мышененок серебряный. Голос дрожащий, тихий, и такой… как прозрачная вода: «Я… не понимаю». А потом девочка медиков испугается. Хмурая спросонья черноволосая старшая медблока квартала лехтев лехта Нэсха эс Кайверн айе Ставиште-рьен помогает переодеть девочку в теплое и говорит по ходу, что ее обследовать надо. После такой дороги. Та смотрит. Глазищами. Мелкий мышененок, не умеющий вовремя нырять в норку. То, что она вот так, беззвучно пятясь, выговаривает - и не услышать. Пока Льеанн не переведет:
- Не надо? Хорошо, Искорка. Бояться тебе сейчас... вредней будет. Простите, ниери Нэсха - Искорка вас сейчас... очень плохо видит. Дня два, три - под мое слово. Хорошо? - лехта Нэсха передает жест "да я вам доверяю". А лехта Льеанн договаривает еще... отдельно. - А как сейчас маленькая на личном внутреннем видна - сами видите.
Любопытство... по правде, недостойное. А ты ж его удержи. Это как взгляд бросить - про что сказали. У Саайре и не получилось. А никак. Смотришь на девочку, а видишь, что никого нет. Отсутствие любого присутствия. Так вообще быть не может.... Может, и бывает? - по тому, как сейчас уверенно лехта Льеанн говорит: "Соберется".
Дальше Яржэну командует. Этим, первым голосом. Чтоб на опорное садился. "Здесь я, похоже, нужнее. Если что вдруг - сообщайте. Но думаю, мы все встретили".
Вслед, до Дома Трав, Саайре тоже увязался. Спрашивал: "А можно?" - ломтиком голоса: "Пригодишься". Недалеко, вниз. По той лесенке, где впервые с Изнанкой переглянулся. В низу лесенки - дом. "Налево", - это встречающая командует. За левой деревянной дверью пахнет теплой водой. И ароматно. Пришли. Купальни. Это и выпеваемая колыбелька замечает.
Там резное дерево и теплый серый камень, и окон совсем нет. Тихо - и очень слышно. Лехта Льеанн девочке объясняет, что здесь купальня, вода теплая, хорошая, согреться. Спрашивает, прикасается осторожно... рук-то не отпустив. Что дальше согреваться надо. Очень. Если ты хочешь – сейчас помогу раздеться, провожу и оставлю. Чудо серебряное, вот начала из покрывала разворачиваться, и услышала, уронила, полетел меховой край по полу. За руку Льеанн хотела взять, не дотянулась... руки положить не решилась. Голоса вслух не слышно, это колыбелька Льеанн сильно отзывается:
- Не оставлять? Хорошо, - и поднимает голову, на них смотрит... прямо смотрит. - Са-ай, пожалуйста... Ниери, примете помощника? Надо правильного теплого питья сделать, чтоб совсем согрелась. Я могу на вас рассчитывать? – и еще взвесит. – Да, думаю сладкое. Искорка, надеюсь, ты любишь сладкое?
Дверь – похоже, самой купальни, деревянная, цветные стеклышки – прикроет Саайре от очередного прозрачного, капелью: «Не знаю… А я – должна?» Не очень прикроет. Саайре помогал, бегал по второму этажу дома, запоминал: резное дерево и запахи, травы здесь действительно – живут, Наставницу, когда выберется, точно сюда надо, с головой уйдет, надолго. Это говорил – и встретившая, хозяйка дома, улыбалась. И собирала – травы, горячая вода, мед – пахнет узнаваемо: солнцем и степью. Бегал, помогал, казался себе неловким – рук внезапно как больше, чем надо, в них путаешься. Утро, но светать будет нескоро, время сонное. Вкусное питье получается, лечебное - «благословенная травка», липовый цвет (за ним пришлось лезть, тогда и чувствовал себя таким неловким), сушеные ягоды – медовое, летнее – правильное: если бы у той колыбельки был бы запах – так бы она и пахла. Уютное, сонное. Заметно принюхивается, думает, не иначе, тоже заметно, потому что хозяйка дома – высокая, светлоглазая, с длинной темной косой смотрит и улыбается. Говорит: «Согреться, пить полезное и сладкое, а потом поспать – правильно?». На этом она исчезает с питьем. Сам решил не идти, ну, что лишнему мешаться.
И возвращается – без улыбки. Ставит чашку, останавливается, отпускает куда-то очень высоко оценку. Что так совсем неправильно. Говорит потом. Вслух, но на внутреннем – сказанное вслух отдельно поставить проще. Очень… открыто:
- Она правда не понимает. Хорошо ей, тепло, холодно, вкусно? Кто… зачем такое с ребенком сделали? – отряхивает с обоих рук, и потом уже. – Ниери Саайре, вас тоже Наставница зовет. Сейчас – я только девочке спальное возьму.
Остаться здесь предложила она же. Лехта Трэстинка, хозяйка Дома Трав. Что еще куда-то передвигаться после местной купальни – дело лишнее, а свободные личные места для жизни в доме есть. А еще здесь тихо. Когда восстановительных мероприятий не требовалось, те, кому в дни больших приливов Изнанки требовалось находиться в безопасном месте, могли получить приглашение в этот дом. «Да, я слышу, - отозвалась Льеанн на объяснения. - Ниери, вы понимаете - возможно, дому придется восстанавливать эту безопасность". - "Вы с этим справитесь?" - только спросит лехта Трэстинка, подливая теплого питья девочке в чашку. Еще просит... маленькая. Надеюсь все-таки ей вкусно. "Я не могу сейчас точно ответить", - очень ровно взвешивает Льеанн. "И ладно, - отпускает с ладони хозяйка Дома Трав. - Оставайтесь".
…А еще эта странная девочка очень испугалась спать. Взяла принесенную спальную рубашку, звериками вышита... с рыжими кисточками, погладит: "Мохнатики", лехта Льеанн подбирает сказанное, почти незаметно, пальцами. А потом девочка завернется так. И сидит. На скамейке в купальне. Долго. До негромкого лехта Льеанн: "Искорка, как я вижу, ты дремлешь? Будешь спать?"
...И страх. По-детски открытый, по-невозможному огромный страх в глазах. Внутрь себя такое: "Не-ет..."
…А мир вдруг был выпуклым. И щекотным. Странные незаслуженные слова наполнялись – внезапно – цветом, становились… почти как не отдельно. Можно пощупать. Попробовать почувствовать. Холод. Одеяло. С мехом. Мех щекотный. Теплая вода. Она пахнет. В ней… наверно в ней правда хорошо. Я греюсь.
…Я ее вижу. И мир вокруг вижу. Она в коричневом. Устойчивая и шершавая. Она говорит и мир наполняется. И твердый. Она светлая – светлая – светлая… И ничто пока никуда не утечет, и можно сесть, просто вот сейчас (на полу плитка – четыре цвета – темно-красный, синий, еще два светлее – я забыла) посидеть, еще посидеть, ведь можно…
У нее голос. Тоже пахнет. Сейчас – медом.
- Искорка… Будешь спать?
Нет!
Она тоже ничего не поймет. Никто. Этого не бывает. Она тоже не увидит. Их никто не видит. Но стоит заснуть – они опять придут. Уже совсем.
Потому что когда-то помогало. Очень давно. Но когда только начиналось. Не спать. Долго-долго совсем не спать и комната остается цветной и плотной, слова настоящими. Еще совсем чуть-чуть оставалось памяти, что это было.
Но глаза все равно закрываются. А внутри сна - комната. Та же самая. Только проступает сквозь светлый камень стены имя. Ее. Детское. Видно каждый знак, а не прочитаешь. А в них гвоздики. Еще блестящие, новые. И копится, течет с потолка туман – серый и бесцветный, он растворяет слова и цвета, медленно, не сразу, утекает вместе с тем, что было. А потом приходят они, которых не бывает, приносят с собой тяжелые глиняные кувшины, собирают туман – длинные, бескостные руки, укладывают внутрь, запечатывают крышки. Цвета и слова не возвращаются. Никогда.
…А сейчас?
Тогда еще наставало утро. И можно было пытаться рассказать. Слова были. И люди. Слова уцелели. Они блестели – как гвоздики, которыми приколочены знаки имени. Как многие другие слова. Они так на стене и остались. Говорил сначала женский голос, что ты снова врешь и сочиняешь, а «такой взрослой девочке врать не пристало». Другой, который смеялся, был потом – а еще был ощутимей и ближе. Его было очень, очень много. Это отдельное: «Все выдумываешь, чтоб показать себя интересной? И даже выдумывать не умеешь. Который раз одно и то же…»
А они, которых не бывает, приходили. Запечатывали кувшины. Они были – которых не бывает. Она была не должна.
Потом однажды утро не настало.
Спать?
…А она стоит рядом… светлая, светлая устойчивая женщина. Рубашка золотится от этого света, по искорке по складкам полотна, вышивку показывает – того же цвета ниткой… Женщина… она – стоит – рядом – на том же самом берегу. Где плотный песок и море – и все одного цвета? Нет. Не том же.
Берег цветной. Трава растет. Щекотная, хрусткая, колкая под непривычными босыми ногами. Земля теплая. Выше, на гребне, трава другая – зеленоватые, серебряные волны на ветру, мягкие. А моря больше совсем нет…
- А, они, - совсем равнодушно оглядывается женщина. – Вижу. Они сюда не подойдут. Рядом со мной им слишком насыщенно и светло. А я буду рядом. – И ветер, теплый, солнцем наполненный ветер, живой, травами пахнет. – Извини, я не могу понять, какой твой дом и насколько он устойчивый - разрешишь мне предложить свое гостеприимство?
И еще шаг, и еще – течь вслед, за женщиной, в трех шагах внезапно – видно – прорастает… шатер? – шерстяное, круглое – еще дымом пахнет, не только солнцем, а по шерстяному – орнамент: синее, красное… Слово получается, оно настоящее, оно теплое и шершавое – как у этой женщины руки. Идешь. Одна. А она все равно держит. Слово «безопасность». Можно спать, можно – спать и видеть, пока течешь и глаза закрываются, что все это – свет и степь, и дом, и ветер, пахнущий травами, и ручей – туда, за волнистую гряду, в овраг – все это одновременно эта женщина… И не одна она… До нее было много живых, они приходили, оставались и оставляли, становились прядями травы на ветру, запахом дыма, прядями шерсти в этих странных стенах; и женщина может перебрать – долгой-долгой колыбельной, по именам, кто ткал эту землю такой – живой. Она настоящая. Плотная. Цветная. Слишком живая и прочная, чтоб где-то на уголке нашли себе место те, кто ткут и собирают бесцветный туман.
А если лечь – земля чуть-чуть качается. Колыбелью. На вечной воде этого берега – что далеко, далеко, далеко… Ты в безопасности.
- А теперь спи, Искорка. Хорошо спи. Я здесь.
Сплю?..
А лехта Льеанн просто берет – осторожно-осторожно, каждый движением спрашивая – эту испуганную девочку снова, на руки. Слухом не слышно. Другим. От безмолвной колыбельной тоже пахнет теплом и медом. И она действенная. У самого Саайре глаза слипаются почти. В общем неслышном ритме, которому послушно все, вплоть до своего дыхания, жест оказывается громким. Даже если на него только-только освободили ладонь: «Куда нести?»
Поднимутся. Комнаты похожие - те же светлого дерева стены, темные балки, объемные спальные уголки: на лежанке маленькой и где спрятаться будет, угнездится - в теплый ворох, еще рукой по одеялу проведет (...оно мох-на-тое...). А руки Льеанн так и не выпустит. И безмолвная колыбельная не прекратится. Саайре зашел, сел у двери на лавку, и еле встряхнулся. Как окликнули:
- Да, ее нельзя отпускать, - взвешивает Льеанн - в тишину, самой себе. Вопрос получается некстати:
- Почему?
- Утечет. На Изнанке - утечет. Из живых вообще. А я так хотела выспаться... Са-ай, если ты здесь... Я тебя попрошу - наше, горькое, пробуждающее заварить сможешь? У уважаемой хозяйки травы попроси. Не найдется - до моего мешка сбегай, хорошо? Ты извини, я...
Но Саайре уже сорвался (пол деревянный... а громко не стучит). А спать эр’мэи Льеанн явно хочется.
И пока бегал - не думал. Что возвращаться ему придется - в то, что долго, долго будет вспоминать, как страшное. До гостевого дома, за мешком, к счастью, не пришлось. Но хозяйка дома предлагала - потом совсем сюда перебирайтесь. Не сейчас, смотри, что на улице. А за окном скулил ветер, стучался и было белым-бело... Правда с хозяйкой Дома Трав чуть дольше, чем надо бы, решали - что это такая за полынь, «и чем она бодрит... Ладно, у твоей Наставницы спрошу».
За окнами мело совсем белым, метались ветки, над ними - искоркой - светил ночной фонарик. Беззвучная колыбельная обрела звук, странный - не громче ветра за окном, тягучая, горловая перекличка нескольких звуков. Если и слова, то совсем неузнаваемые. Льеанн сидит у лежанки, девочка спит, сопит – клубок свернувшийся. А руку так и не выпустила. Тонкая, белая – как светится, маленькая такая в крупной ладони Льеанн.
Посмотрит. Поблагодарит еще – взглядом, движением пальцев, правильно кружку закрытую взять догадался, поильник. Возьмет, отхлебнет – вторую руку не отпускает. Встряхнется чуть. Крепко, похоже, заварил. Еще раз поблагодарит. И снова прорастет колыбельная, голосом, два-три звука, близкие, перебирает голос, тянет. Сесть в уголок на лавочку, дремать…
И не ждать совсем, что песня оборвется. Голосом. Негромким таким:
- Когда я найду того, из-за кого это получилось – я привяжу его у колодцев.
Теи-лехта. Эс Хэрмэн айе Ойхо. Так спокойно, что даже проснулся. Как раз - услышать:
- Са-ай, я тебя попрошу. Или иди в комнату рядом и там спи. Или... я буду благодарна, если ты со мной поговоришь.
- Я... да, - слезть с лавки. Подойти. Приглядеться, где сесть рядом на пол. Сначала тихо-тихо спросить:
- А мы... ее не разбудим?
- Не должны, - уверенность голос набирает медленно. - Мой бессмысленный расход эмоционального ресурса может разбудить ее быстрей. И неприятней. Я очень хочу убивать. Сожалею - не знаю кого.
Тогда сесть рядом. Заговорить осторожно.
- Льеанн, я могу спросить - что с ней случилось?
- Можешь, - вдохнет, выдохнет. Заговорит дальше. - Мне бы это в слова уложить. Она умеет полностью – физически – находиться на глубинных слоях Изнанки… предположительно на Пристанях Пустых. Чтоб ребенка - живого ребенка загнать в те слои Изнанки... куда бы я и в посмертии... крайне не рекомендовала бы провалиться, - запнется, увидит, как взлетит рука Саайре вопросительным жестом. - Помойка, Саайре. На глубоких слоях Изнанки, там, где ее вода по трещинам ушла в другие слои, часто от специфических взаимодействий с миром живых - образуются... помойные кучи. Пристани пустых. Мели отчаянья. Знаешь, есть поверие, что те, кто жили в жизни много лишнего и недостойного, в посмертии находят туманную тропу, но удержаться на ней не могут. И если не смилуется над ними Хозяин Сумерек, они утонут. В вязкие пустые земли, где быть им вечно. Поверье, как многие, имеет основания. Очень неудачно пошедшие в посмертии падают сюда. Если им не повезет быть съеденными раньше. Я серьезно говорю повезет. На отмелях ничего не течет. И остаться там можно вечно. В чем-нибудь очень... невыносимом. Я туда доходила дважды. Средняя дорога для сильного и безумного taer. Это не то, что я хочу сейчас помнить... Не то, что когда-то забуду... - голос удерживает интонацию: не продолжать ли? Не продолжает. Отряхивается. - Мне случалось видеть живых, что в полный срок отчаянья дотягивались до Пристаней пустых корнями. У лехтев крайне мало действий, разрешенных без согласия пришедшего к ним разумного. Однако при обнаружении так глубоко и плохо прорастающих корней настоятельно рекомендовано просить обратиться к специалисту jiiri zu-alh'h: тому-кто-выпускает-воду-у-корней. При невозможности рекомендовано оказать возможную помощь. Попасть жить вот это заживо… - Льеанн смотрит очень далеко и мимо. И передернет ее очень заметно. – Я не верю, что это может быть. Я на это смотрю. Мне в руки идет редчайшая практика: профессиональная помощь zu-toёra, необходимая для живого человека. А я… хоть ответь своему Богу, что не запрашивала. – Дотягивается еще до чашки, отхлебывает жадно, слышно. - Это как… чем – сколько – надо давить? На живого… маленького. Не понимаю.
- Но вы… Ты ведь ей сможешь помочь?
- Это уверенность, Саайре?
Взвесить:
- Нет. Надежда. Ну… вот же она. Спит. Тепло, - слово не удерживает. На родном. – Мышененок.
- Хороший зверик, да? – тихо выговаривает Льеанн. – Она меня попросила. Я должна. А я еще не знаю. Пока она спит. И там тоже спит. Не скажу, за сколько. В безопасности. А я пытаюсь понять, как такое можно сделать с живым. И не могу понять. Только... что вести ее обратно будет очень долго и трудно. Если... она захочет назад. Я и этого точно не знаю, - и отпускает - с одной руки, чтоб на девочку не попало, такое... Неуверенное. Совсем не для Наставника.
Собирать слова. Собрать в спокойное:
- Лехта Льеанн, насколько я понял из мне доступного мы... ну, на Далии, с двусторонней граничной, тоже были... последствиями уникальной разработки. Но вы справились - вот я.
Она роняет - поверх. Как жест. Если не хуже:
- Вы хотели назад, Са-ай. Очень хотели. Как лехта lierh-aef - знала. Обычно… очень слышно. Кто очень хочет остаться в живых.
Это принять, впитать и голосом перекрыть:
- Значит, справитесь. Мы справимся. Обязательно.
А она поймает на руку. Внезапно:
- И ты?
Оглядеть, как свернулся этот серебряный клубок. Тонкая, светлая ладошка, вот краем глаза - кажется прозрачной. Выпалить:
- И я. Если разрешите, - задуматься, пережидая тишину, и озвучить ей - ее же. - Раз такой вариант практики идет в руки - возможно, нужно.
Смотрит. Взвешивает что-то на ладони:
- Ты очень опрометчиво обещаешь, Са-ай. - Устала. Очень устала. Так, что это видно. Но когда она сейчас пытается улыбнуться - почти не страшно. - Но я тебе благодарна. Пусть Те, кто Выше тебя слышат, - дотянется до кружки-поильника, глотнет, еще глотнет. Выдаст. - Все выпила. Завари пожалуйста еще.
А можно попробовать и отозваться:
- Льеанн, а не много?
- Тоже отслеживаешь? - улыбается. - Нет. Возвращайся... можно с быстрокипятильником. Нормы расскажу.
@темы: сказочки, Те-кто-Служит, Тейрвенон, Тильсенн
-
-
07.12.2011 в 16:38-
-
07.12.2011 в 17:37дальше будет
-
-
08.12.2011 в 00:19-
-
08.12.2011 в 00:28хотя и не у колодцев, конечно. но там будет громко и много.
девочка хорошая, да.
-
-
09.12.2011 в 17:55-
-
09.12.2011 в 20:17-
-
09.12.2011 в 20:21в общем, из живого человека хотели сделать нечто гм... нехорошее
-
-
09.12.2011 в 20:39Люди, вы мозги мои большой ложкой едите. Я с вами думать стал чем-то, чем не умею.
Black_Anna a.k.a. Gaellio, а... зачем? В целях эксперимента?
И спасибо.
-
-
09.12.2011 в 21:02-
-
09.12.2011 в 21:06