*вообще кажется, шо я всех достал, не весьма, но труднотерпимо...
(
видимо, сезонно - на полнолуние... а может правда*
это была бессмысленная реплика. дале осмысленней.
30 частей собственно имперзцев
пролог - здесь ingadar.diary.ru/p93030149.htm
раз здесь ingadar.diary.ru/p93149876.htm
два здесь ingadar.diary.ru/p93264326.htm
три здесь ingadar.diary.ru/p93336170.htm
четыре здесь ingadar.diary.ru/p93399476.htm
пять здесь: ingadar.diary.ru/p93465902.htm
шесть здесь: ingadar.diary.ru/p93496607.htm
семь здесь: ingadar.diary.ru/p93872405.htm
восемь здесь: ingadar.diary.ru/p93989897.htm
девять здесь: ingadar.diary.ru/p94079450.htm
десять здесь: ingadar.diary.ru/p94149881.htm
одиннадцать ingadar.diary.ru/p94192358.htm
двенадцать: ingadar.diary.ru/p94285343.htm
тринадцать: ingadar.diary.ru/p94389233.htm
четырнадцать: ingadar.diary.ru/p94446461.htm
пятнадцать ingadar.diary.ru/p94507145.htm
шестнадцать ingadar.diary.ru/p94742456.htm
семнадцать ingadar.diary.ru/p94877555.htm
восемнадцать ingadar.diary.ru/p94984913.htm
девятнадцать ingadar.diary.ru/p95084954.htm
двадцать ingadar.diary.ru/p95122922.htm
двадцать один ingadar.diary.ru/p95726024.htm
двадцать два ingadar.diary.ru/p95865359.htm
двадцать три ingadar.diary.ru/p95992943.htm
двадцать четыре ingadar.diary.ru/p96133610.htm
двадцать пять ingadar.diary.ru/p96658964.htm
двадцать шесть ingadar.diary.ru/p96846653.htm
двадцать семь ingadar.diary.ru/p99403487.htm
двадцать восемь: извините все ingadar.diary.ru/p99552044.htm
двадцать девять ingadar.diary.ru/p99971609.htm
тридцать: ingadar.diary.ru/p103006088.htm
часть первая эпилога:ingadar.diary.ru/p104538746.htm
сноска: извините, я настолько сомнительный передатчик, что и имя перепутал. Господина коменданта зовут не так.
редактироваться будет, скорей всего...
да: прошу прощения, лексика
прикладное социо... и не только
***
Я сейчас скажу – мне повезло с преподавателями, Лён. Но мне повезло и с языком. Начни я учить его потом – боюсь, пришлось бы мне, как моим одногруппникам, кровью и вывихом всех извилин пытаться осилить эту громаду. Основной общий этих чужих – средний фаэ – с точки зрения объективного взгляда, язык очень сложный. Какой стороной ни поверни – хоть эта его иероглифическая письменность, хоть произношение, хоть система времен… Про специфику лексики вообще промолчать – иначе можно считать, пока не чокнешься, сколько там внутри одного языка – языков отдельных…
Но… мне его дали вовремя. Он как нельзя более уместился в голове того возраста, где коды, шифры, тайны – свои смыслы за самыми невероятными знаками. Где втайне подозреваешь, что все по правде говорят на языке своем и отдельном – ребята родной компании и с чужих, муниципальных улиц, и на совсем непонятном и третьем – компания сестренки Син – девчо-онки – и старшие. А тем более взрослые, а тем более господин директор, а уж что там на первых побережных гостевых линиях… В голове просто и понятно, что все и должны говорить… по-разному.
Просто и понятно – как штрихи подобранной палочкой по пыли на пустырях Скальных равнин – вечное место всех наших игр, «вот это – мы, вот это – цель, и вот мы двигаемся»… Вот, ошибся, было же время, когда эта заковыристая, рисуночная письменность для меня значила – войну. Ту, в которую играют так многие в свои мелкие годы. Тонкие, «паучиные» лапки знаков – по стенам, по пыли, вдоль входов и лазов в колючие «бастионы» шшидды. Странно только сейчас понимать – он нас тоже учил, невзрослый Терьо… категорически отказывавшийся принимать на себя роль командира в тех играх, а как нам хотелось… даже «противникам». «Я лехта, - очень серьезно объяснял он. – Мне нельзя. Будет… не по правилам». И – надо же – вот сейчас как ушами слышу дальше – это Вайцек, со второй улицы, из частых командиров в этих… битвах в колючих лабиринтах шшидды – сердито: «Ты большой!» - и как смеется Терьо, выпрямляясь во весь рост: «Я большой. Я пробовал. Учиться интереснее».
…Вайцек, кажется, потом по оборонительной программе пошел поступать. Может быть, сейчас где-то на здешних фронтах воюет.
Знать бы тогда, как придется это вспоминать.
С кисточкой я тоже как-то справился…
***
Бумагу сначала интересно подержать в руках. Она странная, плотная, шершавая, чужая… Светло-светло серая, как старые корни на солнце. И тоже теплая. Серьезная. Поэтому положить ее, а потом окунуть кисточку и в первый раз провести – знак… А не так, пробовать, как держат и как рисуют. Страшно.
Как они одинаково говорят – лицом, движениями – маленькие, в первый раз берущиеся – написать. И здесь тоже:
- Не бойся, Нэта, - голос теи-лехта поддерживает раньше, когда еще не решился взять кисточку: только-только понял, что страшно. – Это медленное время. Очень-очень медленное. Как растут горы. Торопиться совсем некуда. Только одно… ты разрешишь?
- Да, - оторваться, посмотреть – точно зная, что без разрешения она ничего не сделает.
Прикоснется – и повернет, спину поправит. Скажет – по-другому:
- Чтобы говорить с горами, нужно держаться твердо. И удобно. Вот так, где-то. Дальше ищи сам, как тебе хорошо...
И ладони отпускают, оставляя наедине с чистым листом и будущим смыслом. Сейчас - вдохну, выдохну и возьмусь...
- Вы думаете - ему пригодится умение писать... вручную? - почти над головой, но отдельно от состоявшегося пространства говорит Шарех. И добавляет еще. - Ваш любимый кофе, лехта Таалиор. Составите компанию?
- Да, благодарю Вас... Нэта, я буду рядом, - и дальше отдельным. - Я не знаю. Но ему интересно...
"Уголок для завтрака", где расположились кофейные чашки, стал одним из "смысловых центров" современного в пространстве нижней студии. Логичный источник чего-то вроде повторяющейся игры, которая никогда не надоедает. Быстрой: Таарь опробует ладонью высокий прозрачный барный стул, покачает, сдует с руки неведомую оценку. И, под улыбку Шареха, возьмет со стола чашку и сядет на скульптурный камень, завершающий край ограждения "уголка для завтрака". Разве что не повторит сказанного в начале той игры: "Он, конечно, декоративный элемент, но... Вы извините, можно?"
Совсем другое скажет:
- И... что Вы хотите у меня спросить?
- Честно говоря, лехта Таалиор, меня мучает вопрос, - он отхлебывает кофе, - а насколько в наше время вообще... актуально уметь писать вручную? Неужели вы так всегда пишете?
- Иногда, - отзывается лехта. - Вкусный кофе. Есть вещи, которые надо передать быстро, тогда... писать вообще не нужно. А есть те, которые правильнее записывать. Иногда в четыре цвета. А иногда - на камне...
- Но насколько я знаком с вашими техническими инструкциями... - он оставляет паузу, но собеседница не подхватывает, молчание тянется - сколько-то, и продолжать приходится ему же. - Вы все обозначаете именно этими... иероглифами?
-Да. Это наш общий язык, - пальцы подбирают в воздухе, - нормативная запись. - И жесту придется перерасти в несдержанный - крылом - плеск на следующем вопросе:
- Зачем? - и ждет, пока она соберется - на полное, искреннее недоумение:
- Что - зачем?
- Так... Насколько я знаю, у вас есть вариант нормального буквенного алфавита, которым пользуется Ваш… нижний фаэ?
- Есть, - легко отвечает храмовая – она почти улыбается. – На новом языке новому миру не всегда просто разговаривать. Особенно записывая.
- Лехта Таалиор, я понимаю, вам всем представляется нормой…закрепленное на уровне языка социальное неравенство, - всем видом и интонацией исследователь Шарех показывает, сколь для него это – вещь чудовищная. – Но, - потом он старается вежливо улыбнуться, - не проще ли запомнить примерно тридцать символов, чем… сколько у вас там знаков в вашем «среднем»?
- По какой степени… насыщенности смысла считать, - отзывается лехта. Ставит чашку на пол рядом. Отпускает с ладони. – Их... трудно точно посчитать. Много. Да, конечно проще. Потому новые земли с него и начинают врастать… Чтоб впоследствии суметь говорить – и записывать тоже – на нашем общем. И быть принятыми…
Он перебьет:
- То есть… вы считаете эту избыточную усложненность более прогрессивной?
Чашку она – вовремя поставила. Этот открытый плеск жеста можно понять и совсем не зная языка движений. По взгляду. По скорости. «Не понимаю».
- Хорошо, - на этот раз ему удобно смотреть привычно – сверху вниз, с высоты барного стула. – Видимо, в том, чтобы тратить годы на заучивание тысяч всех знаков вашего «общего среднего» вы находите какой-то высокий смысл?
- Годы – это долго. Если начать учить вовремя – это как Нэту, если ему будет интересно – ко второму имени… к вашему «подростковому возрасту» общий выбор смысла осваивают все. А дальше – уже сколько вместит. А смысл… есть, конечно.
- Только вы не можете его объяснить, - раздельно цитирует Шарех. А в ответ ему – внезапно, негромко – смеются:
- Извините. Могу. Я – лехта, ньера Шарех. Я Каноны Знаков – от первой, ученической кисточки до Листа и Арки могу рассказывать. В любой срок с любого места. Очень долго:
пока вы с непривычки не заснете...или я не опустошу голову - об то - как же это переводится. Канон Листа и Арки…, - оценивает она движением: ладонь подбрасывает что-то в воздух, ловит, прогибается: тяжело, не удержать. - Я могу, но лучше - просто посмотрите на своего сына.
Нэта сидит. Он занят. Он увлечен совсем. Строит - скалу и гору. Но - так ли взгляды взрослых попали, просто - так получилось... Только - и вот, совсем не тем получается движение, и наискосок, слишком - оказывается лишняя черта за движением...
И рядом уже - тихое - Таари:
- Ой, Нэта... У тебя сейчас… другая гора получилась. Эта - страшно быстро растет.
Голос накрывает - полностью и просто - угрюмую необходимость проговорить:
- Это у меня случайно кисточка сорвалась.
И разумеется, необходимость услышать вслед:
- Нэта... ты как всегда такой неаккуратный!
- Со временем это бывает, Нэта, - говорит храмовая, - оно срывается. Случайно. И то, что держит горы, начинает... быть в заметном времени. Там же живущим - это страшно...
- Не хочу страшно! - говорит Нэта, - А где тут время?
- Сейчас... Смотри, говорит лехта - и пристраивается на полу, рядом с его ученическим местом. – Вот у тебя камень. Кость земли. Опора, - ладонь скользит – над первыми чертами на бумаге, совсем близко – и все-таки не прикасаясь. – А это время. Время, в котором они стоят и говорят. Долго. Но если время начинает двигаться быстро... – вот сейчас пальцы отслеживают сорвавшееся движение кисточки, - совсем неправильно быстро... Тогда огонь рвется к небу в коротком времени – и камни горят. Гора получается, - ладонь ловит из воздуха, что сказать, но не вылавливает. Дальше Таарь растеряно, - огненная. Которая плавит камень…
Что можно почти по-взрослому ей заметить:
- Таари, мы уже учили… про вулканы!
- Да, - она подхватывает слово. – Правильно. Спасибо. И… что ты теперь будешь делать – если не хочешь… страшно?
Бумага, конечно, чужая… настоящая – и все-таки рука первым делает естественное движение – отбросить, смять. Только это вот движение лехта ловит. Останавливает, не спросив.
- Так… можно, - серьезно говорит тетя Таари. – Смять и начать сначала? Но если браться рассказывать – хотя бы на камне… с камнем так поступить будет сложнее. А с миром… Ты… не хочешь попробовать по-другому?
- Я…! – сердито говорит Нэта. И дальше быстро. – А как? – признаться можно… нужно. – Я не знаю.
- Можно…пробовать. Разрешишь – тебя еще повести?
Дальше тихо. От рабочего места исследователь Шарех точно ничего не слышит. Об этом теи-лехта Таалиор просила – с самого начала, когда согласились родители, что Нэта будет учиться чужому языку. Именно попросила - с негромкого: "Можно я вас... попрошу?" - не вмешиваться во время занятий - насколько это возможно. "Если, - и дальше еще осторожней, - Вы, ньера Шарех, не опасаетесь, что так Нэта усвоит чуждую... модель мышления", - слова голос подбирает - так, словно идет по скользкому. "Я полагаю, он слишком маленький, чтоб понимать настолько серьезные вещи", - своим преподавательским отзовется Шарех.
Насколько это возможно - и не вмешивались. Просто Нэта вдруг говорит громко, на всю квартиру:
- Огонь - как опора? Так не бывает.
И исследователь Шарех прислушивается, что ответит негромкий голос:
- Бывает, но не сразу. Самый прочный камень - тот, что однажды плавился. А здесь - смотри. Вот у тебя огонь - искра - пламя, что движется вверх - а вот у тебя мир... Сдвинь чуть-чуть - и будет катастрофа, плывущие опоры и огненные реки... Но пока оно вот так - мир стоит. Кажется, у нас получилось..
- А как это читается? - звонко спросит Нэта и уже тише - попробует сам. Его поправят.
- Не совсем. Здесь рассказан небольшой огонь. Искра. Илль-реин...
Только он уже смотрит - на получившееся. Первый уже не чистый лист - и знаки... знаки, которые можно сложить, глубоко задуматься, засопеть и вдруг понять:
- У нас... колыбельная получилась?
- Да, колыбельная, - и напевает, собирает мелодию хорошо уже знакомой маленькому Нэте песенки: слушал от нее же, когда был куда поменьше... - И пропись, - это она уточняет подошедшему уже Шареху. – «Что растит и держит горы - то, что огонь стремится ввысь и небо смотрит сверху»...
***
Кто из нас думал тогда, что мне придется читать вот так, Лен?
Сейчас меня уже меньше просят. Часто было - когда здесь только-только начиналась осень. И на исследовательской базе завершал свою работу мой в чем-то коллега. Исследователь-практикант Инженерной школы - каких-то там цифровых кодов, с Первых Колоний - Петер Сальх... чаще его тут поминали по прозвищу. Извини, Лен, звучит оно "Коньякнахуй". По слухам - господин комендант так его приложил. Грязно ругался он правда - через два слова на третье. Бессмысленно и однотипно. Как говорит, чтоб представить, добавляй по вкусу – я дословно не буду.
Он иной раз и в информ-центр заваливался. А приехать на исследовательскую базу я и просто не мог - без того, чтоб обойтись без громового оклика: "Эй, лингвистик!"
Четко помню – вот на первом самостоятельном туда визите, эту штуку им при мне на озера привезли, на отдельном транспортном вездеходе - земля под катками надолго просела. Он сказал, что из лесов, сороковой квадрат отделенного, "там, где хоромы". Когда-то она летала... Помню как стоял, оглядывал эту структуру - черно-синее, громадное, еще на грузовой платформе. И гадал - а это точно гражданское?
На вопрос Петер Сальх – мне он уже знаком – высунувшийся из кабины этого "веера" - ржет:
- Ну, если ты из нее вытащишь, что у нее с вооружением и где припрятано - тебе премия, с тебя проставиться! Хэй, хочешь практики, лингвистик? - я согласился, конечно, и он дальше. - Карабкайся сюда, я ее распинал - подскажешь, что там матерится? На мины трижды проверно, не бойся!
Я согласился, конечно, он еще выдает: "Подтягивайся! ...кто их разберет, где тут подъемник!" Разобрал это не помянутый им на самом деле...орган, а я - искал, за что зацепиться, нашел - и даже чуть с платформы не сверзился, как что-то поехало под рукой...лесенка. Сверху уже накроет:
- Поздравляю! Первое полезное открытие в твоей жизни! О, хочешь бонус, лингвистик?
Я как раз перевалился через борт, он выпрямился откуда-то снизу. На протянутой ладони... Я сначала подумаю: деталь? - потом: оружие... спортивное? - что-то вроде стрелки дартса с обломанным острием. Присмотрюсь - нет, дорисовано еще - тонкими линиями, явно декоративными, что-то... обводы. Игрушка? Моделька чего-то летающего. Не узнаю. Я здесь четвертый день... И еще не успел внимательно проглядеть хроники битвы за систему Тен-4.
Да он мне и вспомнить не даст:
- Под сиденьем нашел, завалялась. Мне ни к чему, а в ваш "культурный компонент" (матерится он доброжелательней) пригодится артефактик? Не шугайся, не взорвется.
Я заберу у него...артефакт. И, по непривычке еще - что такое Коньякнахуй - отзовусь:
- Я не боюсь. Я думаю.
- Думаю... - передразнит он меня. - Вашей специализации думать природой не положено. А теперь вот скажи мне - что эта красота мне высказывает... часто...
Знать бы тогда, что я буду читать те знаки вот так. Места много, полукруг, два сиденья, мне скорей напоминающие медкабинет. По количеству... пристегнутого у ним странного. Еще есть место, где стоять и обширному Петеру, и мне... Даже если сдвинутся верхние прозрачные… ленты купола, отделяя нас от мира – разве что сесть Петеру придется.
А – как это назвать, экраны – в технике странные. Узкие, высокие, прозрачные…конструкции. Сразу и не сообразить – вот если ты не стоишь над, а сидишь в этих креслах – как с них что-то считывать? Я по правде так и не сообразил…
Прозрачные…и символы там проявляются – как цветная вода. Знать бы, что придется вот так понимать. С трудом переводить восприятие на вариант «технического» прочтения… Общее состояние… Вам именно вот это? «Это он… запрашивает параметры личного внутреннего…»
- «Личного внутреннего» - чего? – мрачно интересуется Петер. Остается ответить:
- Не указано, - и не удержался. – Они полагали, что и так должно быть понятно…
В ответ мне выматерятся – что полагают об их способности думать, и, как ни в чем не бывало, ткнут в символы:
- Это я уже выучил – недостаток топлива, верно?
- Заряда, - поправлю я…
- Вот на таком летать, что с гюрзой взасос лизаться, наверно, - выдаст он неожиданно, - и страшно, и никакого удовольствия… Но, - и отпустит следующую ругань, - попадись мне тот мужик, кто эту конструкцию придумал – эх, ни…чего ты не поймешь, лингвистик! А вот дать бы ему в рожу - за такую степень безопасности разработки... А потом - да я полжизни готов втыкать, понять бы - как эти прежние такое придумывают! - а дальше, Лён, ты извини, что цитирую его без купюр. - Бляди! - с выражением прозносит Петер. - Жирные, тупые, зажравшиеся бляди! Позиция нашего, еби ее, научно-политического курса. "Тупые варвары, которым в руки попали высокие технологии". Дока-азывайте! И хуй я теперь хоть с кем из них нормально поговорю! Черт, бля, лично из преисподней, в руки им вот такое умение думать, бля, головой вытащил!
Его обрывает насмешливый вопрос - откуда-то от платформы - легко смеются:
- Ты веришь в черта, Пит?
- Верю в кредитную карту "Траст-банка", и в то, что завтра мы проснемся с ниебического похмелья, а еще в то... Эй, Юта, не сбегай, - смеется он, и - точно, Лён, забывает ругаться. - Подойди ближе! А еще в то, что предел моего счастья - получить мои практикантские - и оказаться на самом дальнем углу Галактики - и не важно, что у нее нет углов! - в тот самый час, когда эти господа таки встряхнутся и поймут, как нам навалять... И ради этого я готов поверить не только в черта, но и в ебану мать и в твои вонючие носки под дверью душевой...
Лен...а я ведь дословно - добуквенно - повторял за ним тогда: "И...как я теперь хоть с кем из них нормально поговорю?"
***
Вечер там прекрасен – на весенних линиях Приморского центра. Синее, высокое небо - и в квартире распахнуты все окна: сегодня ветер с моря слышней и приятней квартирного микроклимата.
У Нэты сейчас отдельная приятность, детская: благополучно отчитался за успехи на второй письменной ступени – и явно не хотел пропустить такую погоду: лучшая на свете весна, свобода, приятели и бастионы шшидды ждали. Но для полной очистки совести надо спросить и оставшегося преподавателя: "Таари, а перед Вами мне - когда отчитаться?" - она улыбается - весело и открыто – и переходит на изучаемый фаэ: "В "найди нас" играть торопишься?" - "Ага..." - "Встретишь Терьо, поболтаешь - он мне расскажет. Беги!" - и Нэта следует совету, и на бегу уже переводит негромкое - так отпущенное вслед: "Детских весен всем насыпают мало..."
- Надо же, как он увлекся: по доброй воле отчитаться захотел, - оценивает исследователь Шарех. - Я-то считал, что его не заставишь заниматься... - и возвращается к проверке свежесданных проектов - в Высшей школе Айль-Саанрема - свои отчеты.
Теи-лехта сидит там же, на ступеньках подиума. И даже вышивает что-то похожее... Тоже - по темному... Только теперь сделанной работы много больше. Теперь хорошо видно, что - перья. Яркие, невиданной птицы - неожиданный насыщенный изумрудно-зеленый. И серебро.
- Мне - не удивительно, ньера Шарех. Дети любят играть словами. И от того, что они скажут - Многоликий не отвернется.
Он выслушивает - так это бывало уже не первый раз - скептически жует губами, словно что-то очень невкусное и ошибочное.
...Так он удивляется давно. Наверно, с того времени, как узнал, как правильно называть это вот "культурное представительство" файдайр, что открылось на Айль-Саанрема почти вслед за торговым. А также - что примерно обозначает принятое обращение к собеседнице. Можно сейчас и припомнить, как она - ладонью - подбирает слова: "Лехта - это... статус... звание?.. Буквально - это "Тот-кто-служит"". Историческое слово "сан" ей придется объяснять - и самому вспоминать. Чтоб улыбнулась: "Да, примерно похоже..." Дальше было отдельно: "Конечно - там, где есть наши люди - тем более на не открывшейся нам земле - там обязательно должны быть мы. А еще - но мы это правда умеем лучше всех. Делиться. Своим языком и культурой. Нам... разрешено".
Исследователь Шарех удивлялся. В том числе вслух. В том числе и сейчас. Проверка проектов подождет.
Он быстро остановит свою работу, встанет... И, поднимаясь с другой стороны на ту же раковину подиума обеденного уголка заговорит:
- Знаете, лехта Таалиор, что меня в вашем обществе...неимоверно удивляет?
Взгляд она освободит от работы - искоса, вверх - и приглашающий к беседе жест: "Да?"
- Как цивилизация, дожившая до межзвездных перелетов, умудрилась сохранить в неприкосновенности такой атавизм древних времен как вера в бога… Или – как это звучит на вашем?
- Межзвездных перелетов… - задумчиво взвешивает лехта, - а, это ваша странная транспортная система…
- А по существу? – нетерпеливо говорит Шарех, делает пару шагов по подиуму и останавливается рядом.
Мгновение держится тишина, а потом… Руки взвешивают – над работой – проверяют, что подобрать. И звучит – чужое, медленное-медленное:
- Vorg'h faj'i zu saen Lh'ien'nai, - скорости хватает, чтоб накрыть и дальше, сделать другим звук привычных слов, - «доверяю себя Единому»?.. Только… у нас это не звучит. Вот так – вслух перед всеми. Совсем редко – даже перед совсем близкими. Это очень… - и подчеркнуто подбирает слово, - интимное понятие… Мне… отдельно так говорить и не нужно: понятно – я лехта. Знаете, мне тоже – совсем удивительно.
Он останавливается у обеденного уголка, опирается. Собеседнице приходится развернуться:
- Что вам удивительно?
- Ньера Шарех – а вы верите, что вы есть?.. что дышите, что у вас кровь течет? Вот… о чем-то таком вы меня сейчас и спросили. Что для меня – совсем я: всей собой – знаю…
- Но все, что я знаю, я могу и доказать, - смотрит он удобно, сверху.
- Даже «общественные законы», которые вы изучаете? – спросит лехта, но вопрос накроет новая реплика:
- То, что «течет кровь», - он явно цитирует, - показать точно… нетрудно.
- И это нетрудно… то, почему мы верим – и что мы делаем… и зачем, - тихо говорит собеседница. – А вот понимаете, ньера Шарех – вам, к сожалению, не могу, – на миг она возвращает взгляд к работе, потом снова – смотрит на собеседника и так ярко улыбается. – Вы меня дразните. Мне… ужасно интересно попробовать посмотреть, что у вас там за берега внутри и какие тени – и как вы вообще такие живете? Но – не могу.
– Потому что я «вам не принадлежу», - он цитирует снова. Получает понятный согласный жест. И продолжает. - Даже если я в порядке эксперимента соглашусь?
– Даже если... Нам… нельзя.
– Почему?
– Ну почему нельзя из любопытства входить в чужой дом? Даже если у него открыта дверь? Потому что так нельзя. Чужой дом… - и тихо смеется. Это лучше про себя – стежок за стежком, изумрудным по темному: «А если еще и не знаешь, где там расставлены хрупкие и ценные вещи… и просто сомневаешься, достаточно ли крепки у этого дома стены и просторны входы, чтоб ты мог войти…»
Она быстро – мгновенно – перестает смеяться. Хотя спрашивает исследователь Шарех дальше также легко:
- А если, скажем, меня припечет – такого чужого – и придется к вам обратиться… за помощью – вот так придти и попросить?
- Извините, - это очень спокойный голос. И стена. Каменная и твердая. – Я не буду это говорить, - и – не в работу, это и внутри себя не надо – не в доме, не здесь и ни вообще – что те, кому «приходится» - своими ногами и своей головой приходят – очень редко.
- «Нельзя»? - снова цитирует Шарех.
- Совсем нельзя, - с ним соглашаются. Что-то еще собирают – руки из воздуха – и все-таки она говорит дальше. – Мы с вами давно говорили, ньера Шарех. Про слова и образ мира. Помните, про камень… Что если даже все единогласно решат, что он взлетает вверх – он все равно будет падать. Просто в картине мира могут случайно поменяться местами верх и низ…
- Помню, - он точно отслеживает напрасный и неуклюжий перевод темы, - это были… интересные рассуждения.
- Просто, ньера Шарех, я… знаю – что когда совсем очень надо камень снимется с места. И полетит вверх. Только совсем очень надо – оно бывает очень редко. К счастью. Потому что обычно оно и очень страшно.
![:kaktus:](http://static.diary.ru/userdir/0/0/6/7/0067/54205389.gif)
@музыка: я успею, мой маленький, я добегу, я почти уже здесь - я уже скоро
@настроение: еб...ударенное
@темы: сказочки, рыбы небесные, Те-кто-Служит, Тейрвенон
мне кажется, я теперь понимаю немножко больше)))
и продолжение будет) ой, будет...
*шепотом: ну...я старался*
действует, однако
...мне тоже хочется...
меня они уже совсем заболтали....
...а если камень сам очень хочет полететь вверх - это ведь тоже страшно выходит...
ага. как любое изменение порядка с того, что должно быть - на то, что может быть.
(ой...выключите эту логику в моей голове!)))