А сегодня была война...

Страшно.

---

в общем, это о них

...но пока про день сегодняшний.
Да, я некачественный. Мне домашнее задание - рыб рисовать. А я...

А я немного посмотрел и понял, как это - когда солнце бьет насквозь. Танец под "Неополитано" в плеере - (я хочу 23 на Калугина.........) - в количестве одно солнце, один плеер, одна рука (ибо во второй пиво), одна я.
Скорей всего некачественно. Но - было. Но кажется по фиг.

Не один. Собака дома.
Огонь горит.
Но совсем такое - насквозь - не страшно.

Зачем я здесь и зачем я им - не знаю.
Но - рассказываю.

30 частей собственно имперзцев//первой части рыб небесных

пролог - здесь ingadar.diary.ru/p93030149.htm
раз здесь ingadar.diary.ru/p93149876.htm
два здесь ingadar.diary.ru/p93264326.htm
три здесь ingadar.diary.ru/p93336170.htm
четыре здесь ingadar.diary.ru/p93399476.htm
пять здесь: ingadar.diary.ru/p93465902.htm
шесть здесь: ingadar.diary.ru/p93496607.htm
семь здесь: ingadar.diary.ru/p93872405.htm
восемь здесь: ingadar.diary.ru/p93989897.htm
девять здесь: ingadar.diary.ru/p94079450.htm
десять здесь: ingadar.diary.ru/p94149881.htm
одиннадцать ingadar.diary.ru/p94192358.htm
двенадцать: ingadar.diary.ru/p94285343.htm
тринадцать: ingadar.diary.ru/p94389233.htm
четырнадцать: ingadar.diary.ru/p94446461.htm
пятнадцать ingadar.diary.ru/p94507145.htm
шестнадцать ingadar.diary.ru/p94742456.htm
семнадцать ingadar.diary.ru/p94877555.htm
восемнадцать ingadar.diary.ru/p94984913.htm
девятнадцать ingadar.diary.ru/p95084954.htm
двадцать ingadar.diary.ru/p95122922.htm
двадцать один ingadar.diary.ru/p95726024.htm
двадцать два ingadar.diary.ru/p95865359.htm
двадцать три ingadar.diary.ru/p95992943.htm
двадцать четыре ingadar.diary.ru/p96133610.htm
двадцать пять ingadar.diary.ru/p96658964.htm
двадцать шесть ingadar.diary.ru/p96846653.htm
двадцать семь ingadar.diary.ru/p99403487.htm
двадцать восемь: извините все ingadar.diary.ru/p99552044.htm
двадцать девять ingadar.diary.ru/p99971609.htm
тридцать: ingadar.diary.ru/p103006088.htm


начало эпилога//части второй//глазами того, кто напротив
раз:ingadar.diary.ru/p104538746.htm
два: ingadar.diary.ru/p106762055.htm
три: ingadar.diary.ru/p108566069.htm
четыре: ingadar.diary.ru/p110210015.htm
пять: ingadar.diary.ru/p113253614.htm

гм. это все-таки будет короче. ну ладно

жалко палку, бьет по псу

***
Мир трескаться начал чуть раньше, чем началась война. Я правда и тех событий на Айль-Саанрема не застал. Это был первый мой год - в Лингвистическом профессиональном, очень... трудный год. Пока привыкал одновременно - к одиночеству, к долгому и вязкому холоду - и к принятому режиму работы и аттестаций, все же - по непривычке - вкладываясь больше, чем следовало. Так, что иной раз сил выбраться на мгновенный выход в общую сеть, с родными пообщаться - не оставалось. И то: пользоваться учебными мощностями - для «нырков» на дальнюю передачу в личных целях не то, чтобы запрещено, но "настоятельно не рекомендуется". А за личные индивидуальные счеты... Запрашивают - на Эйяхайме – на Северных-то - за "личные счеты" - так, что мне никаких средств бы не хватило.
А они, Лен, чужие… храмовые - поступали примерно так же, как я вот сейчас тебе. Они писали послания. Хорошо так, подробно. На близком расстоянии - на их языке это... довольно много значит. А еще помню, отдельно, как объясняла мне - вот под старшую школу - Таари... про связь. Что им вот так привычней. Вдумчивыми, отдельными посланиями. Прямая мгновенная - связь, конечно - у них тоже есть, но она... Для необходимого - я так понял...

А потом пришел средний - зимний триместр (сам помнишь, сколько там зима - и какая), самый первый - как раз нагружают разнообразным фундаментальным экономическим... знанием. Выносил я его с трудом. По нагрузке и по температуре. Потому... не "не удивился" – я к стыду своему почти не заметил, что послания-то перестали приходить…
Я и на ту новостную ленту нарвался случайно. Вынырнул из сдачи испытаний – как из-под самой темной и тяжелой воды. Выхода на связь я бы совсем не потянул… но за новостные ролики по всем окрестным системам, как ты понимаешь, лишнего не запрашивают. Что там творится, дома-то…
Дома уже была весна. Дома – творилось.
Далеко. В глубине. В крохотных свернутых квадратиках необязательных новостей. Обязательной - как сейчас помню - было раннее открытие дайвинг-сезона "цветения рифов" в нашем море. На этот квадратик же я и указал случайно... "Хулиганская драка, могущая повлечь межцивилизационные последствия" - послушно отметил скучный анонс официальных новостей. Я озадачился. Я захотел подробнее. И дальше... мне пришлось вкладывать дополнительные средства в личные выходы сети. Потому как я потребовал полной подписки на новости.

Наверно, ты хочешь спросить, узнавал ли я Терьо тогда – в тех новостях о и на том суде. Узнавал – отвечу я. И знаешь – верил. Оправдывал, если хочешь.
Вот ты, Лен, говоришь, что человечество в общем, прогрессирует – неизбежно расплачиваясь за это повышением удельного веса глупости. Что чудовищные пережитки средневековья уходят в прошлое – и да, развязать войну за территории могли только варвары файдайр – с соответственным менталитетом… А мы-то в целом становимся понятливее, образованнее и несколько гуманнее – из правил общежития и разумного эгоизма, усвоенных любым нормальным независимым человеком. Наверно, ты очень прав… исторически. Но на обочине следования независимого человечества путем разума и самоорганизации откуда-то берут и возникают «четыре подростка в возрасте тринадцати-пятнадцати лет», которым… Лён, я наверно тоже – варвар, подходящего слова подобрать не могу – что им? – интересно? – поиздеваться над беспомощным мелким зверенышем. Щенок был.
А что местом они выбрали пустошь за муниципальными – как раз неподалеку от невысоких стен «культурной миссии» - это им и вышло боком. «Я не могу, чтоб у стен моего дома убивали неспособного сопротивляться…»

Да, конечно – я помню до сих пор, пофразово, с голоса. И да, я узнавал Терьо. В том, что эта фраза была сказана и на нашем по-другому – куда более близко и открыто, чем ровное: «Эти… человеческие существа нуждались в уроке. Сожалею только о том, что не имел возможности преподать его раньше. Возможно, в другой форме». В том, как ровно – подробно – «без сожаления и гнева» - повествовал о «содержании» преподанного урока. Так, что на действия в состоянии аффекта захочешь – не спишешь. В знакомой чудовищной честности. Драки, на которую напирали новости, в общем, не было – «человеческих существ» отлупили… впрочем, это слово тоже не подойдет – к поведению и голосу. «Поучили». Точно – болезненно – и безжалостно. И надолго. Потому что обязательная компенсация пострадавшим, которую Терьо присудили выплатить в числе прочего – в общем, весьма… обязательна. Всей требуемой починки физиономий явно не покроет.
В том, что говорили представители… пострадавших – я его тоже узнавал. А ведь явно хотелось – и столь же явно не моглось ответить по-другому. Да – подошел чужой, спросил и удивился. Послали. Попросил. Прекратить. Потому что так не делают. Понятно, владелец собственности может использовать ее по своему... неразумию. Ответил, что сделает. И еще сделает. Взялся за камень и даже успел бросить. Дальше было быстро.

Рассказывал не этот, младший... В стороне мол стоял, смотрел. Огреб со всеми. Но меньше. Этот... хозяин щенка и ко времени суда общался через представителей: лицо ему еще собирали. Языкатый был... наблюдающий. "Я не верил... что человек может двигаться так быстро и так... бесстрастно. Как будто... угодил в дробилку". Было больно. Потом "дробилка" внезапно остановилась. Оперла наиболее пострадавших о наименее. И скомандовала убираться. И еще - за каким поворотом станция помощи. "Если бы мы могли - мы бы побежали". Да, я бы на их месте полумертвым бы удрапал. "Но я увидел...- добавлял этот... свидетельствующий. - Как этот... говорил собаке. Так... страшно было..." "А почему вы не сбежали?" - спрашивали у него еще зачем-то. "Я не успел, - отзывался он. - Мы не поняли, что можно... Все было очень... быстро".

Да. Я узнавал Терьо. А как нечеловечески стремительно он может двигаться, и какой он сильный, на самом деле я знал давно. Очень.
Жизнью - не жизнью, но целость своей головы и многого другого - я ему обязан. Перед этим, правда, своей глупости - что с этой головой чуть было не распростился.

По скалам у Радужных гор, тех самых - где был мой деньрожденный пикник, мы не лазали. Кто б пустил в туристическом парке второго разряда - просматриваемом, то есть, насквозь заниматься небезопасными действиями? А в специальных развлекательных парках тоже. Они гостей с побережных гостевых линий ждут, а местным обитателям... "Это очень дорого и очень опасно!" - сердились родители. "Очень опасно, да-да-да, - помню, как перед тем походом дразнился Вайцек. - Три инструктора, и на каждую кость - по шесть систем поддержки передвижения и слежения... Лежи, все за тебя сделают! Нет, мы пойдем на Гранитный. Только чтоб никому..."
…За что мой лучший друг детства так скверно ценил страховочные системы, я тогда как-то и не подумал выяснять. Вайцек тогда еще высмеял, внезапно и безжалостно, как умеют в детстве – за мое негромкое, что если на камни, надо бы наверно о защите подумать – о хотя бы простейшей, поясной. Мне много что разъяснили, предложили родиться у этих… гостей наших первых линий – и еще всякого разного, чтоб можно было быть маленьким, трусливым и по скалам передвигаться исключительно лежа на подушках и поддержках. В общем… Трусливым быть очень не хотелось, а пойти на Гранитный… если хочешь: «все доказать» - очень.
А вот когда и как с нами увязался Терьо – вот не помню совсем. «Он ни-ког-да не проболтается», - это помню, поучительно дразнился нам наш командир. Шли мы без разрешения, это точно. Кто бы нас пустил… Выйти с первых линий, заплатить какие-то – и по мальчишеским меркам смешные деньги – за подумать только, рейсовый транспорт, рабочую «вертушку», долго и медленно трястись где-то в пустынных окраинах – чуть ли не до ресурсных поселков. Каждого поступка хватило бы. А сам Гранитный… Скалы, неровно – не природой, похоже, срезанные ступени, глыбы и осыпи, остатки чего-то производственного… Родителей перекосило бы, увидь они этот «скалодром».
Но… есть вещи, о которых в то время не думаешь совсем, а если и думаешь – как о тех страховочных системах – то они остались далеко, в мире, где я никогда бы не сел на рабочую «вертушку»… Сейчас – игра, и мы есть – и мы исследователи этого нового мира и надо спуститься на дно котловины, к неоткрытому озеру и новым землям…

Одного я вот так и не понял – с чего местность называли Гранитным? Камень совсем другой. Белый, местами сыпкий, слоистый… И неплотный, не слитная скала, иными местами трещинки, песок.
Навернулся – ты правильно догадываешься – я. Верней, почти навернулся. Падал бы долго, обрывы там высокие. А катился бы…или отвесно – разница была, конечно. Нам потом объяснили.

Это внезапно. Время действительно останавливается. Голова почему-то держит, как гремит вниз, шуршит осыпь – и первым летит тот камень, вывернувшийся под ногой, как внезапно теряется вес… И возвращается. Зрение не помнит. Ощущение. Глаза я, что ли, закрыл… Внезапно и больно – словно всей тяжестью отдельно…и приходится на руки. И на пояс. И только вспоминая этого… свидетеля я сейчас назову: да, я тоже себя почувствовал – в нечеловечески сильном. Только… мягком. Банкой на конвейере. Поймали. Перехватили. И как-то переставили на нужное: безопасное место.
Но... я не очень помню, как. Потом лучше помню. Я стою. Плечо саднит, ноги стоять не очень хотят. На той плошадке в хвойниках, об которую имел все шансы грохнуться. А над ухом - Терьо. Ровным: "Дыши. И еще раз дыши. - Так же ровно. – Озеро внизу видишь? Траву на берегу видишь? Какая она?" - "Ззеленая," - выдавливаю я из себя. "Так вот, дыши так, чтоб понять, как она пахнет", - улыбается над плечом Терьо. Стоит рядом. И, кажется, все еще держит. Хотя руками говорит: смотрит, как я там плечо себе ободрал. Я... не знаю, но стоять мне все легче. Пока я все сильней принюхиваюсь, так чем же... И наконец: "Я только озеро... унюхал". "Это хорошо. Теперь спускаться сможете?" - он переходит на другое обращение, и - как это объяснить? - меня снова накрывает пространство игры. Где мы - исследовательская партия, неизведанное озеро и скалы... И мне уже не так страшно.
Но все-таки страшно. Спускаться. «Сейчас, я еще немного вдохну и постараюсь», - говорю я. И еще помню: «Но я никак не могу унюхать, чем пахнет трава у озера…» «Извините, эр’тиер Нэтаньэль, - очень серьезно продолжает Терьо, хоть и смеется. – Там… в основном пушица растет, она ничем не пахнет. Так просто… проще объяснить, насколько глубоко дышать».
Мы спустились. Чуть позже, чем остальные. Ярко, чтоб их всех – помню как смотрит Вайцек на самодельную «поддерживающую систему» (Терьо соорудил на месте – там, на площадке – пока я дышал – какое-то подобие… я говорил: в этот пояс помещалось все). Как очень, очень ровно рапортует ему Терьо о непредвиденной задержке – да, командиром был Вайцек – для того времени – «как всегда». Как громко, со внезапными «выстрелами» горят сухие стебли той самой пушицы – толстые, пустотелые, с перегородками – тогда пахнут: едким дымом горящей травы…

А еще мне казалось, что был вечер. Сумерки уже. И огонь светил. Хотя конечно день был. С ярким солнцем. До сумерек – при том, сколько нам возвращаться и как – мы бы там явно не досидели. Игра, Лён. Пространство игры, которое вот с этим – чужим – нашим другом чуть-чуть смещалось в сторону чего-то… настоящего. Иногда – страшно настоящего. Тогда вот…
Непривычно молчаливый «медик» нашей «партии». Терьо заговорит совсем под конец нашего «важного исследовательского совета». Внезапно. Я помню его ровное, другое «Извините». Гораздо лучше, чем то, что он говорит сначала. Что-то там… считает необходимым дополнить… обязательные навыки. Случись еще непредвиденные задержки. В его отсутствие. Если мы согласны, конечно. Первым, помню, соглашается Вайцек. И еще – что это тогда Терьо немного становится… обычным с нами, улыбается: кого бы наглядным пособием выбрать… ладно, меня. Я буду очень говорливым пострадавшим.
И действительно, дополнил. Вот так, с ровного места. Менее наглядно, чем было бы… на самом деле. Что было бы - если бы некому было меня перехватить на склоне. И что мы, с теми знаниями могли бы сделать – с таким вот навернувшимся... И что делать... в силах любой. Да. Немного.
...И очень наглядно было. Не понимаю, как. Это все равно отдельно было. Даже когда "жертва" ехидно выдавала: "Ну... я почти умер". Когда начиналось все сначала. Да, я хорошо запомнил - в итоге. Это было... первое наглядное занятие. Да-да, я именно оттуда знаю, как справляться со свернутой кистью, не приплачивая автоматической медслужбе. Так что работе руки вовремя ты обязан... чужим.

А еще... я помню. Это страшно. Это... познавательно. И нужно. А еще я твердо знаю, что это вот - то, что сейчас Терьо - это игра такая. И он зашевелится... и выскажется. Страшно. Почти по-настоящему, но все-таки понарошку…
А еще я помню, как меняется, кривится наш бесстрашный командир Вайцек – в процессе того же объяснения. Страшно... Он у меня совсем не складывался тогда со "страшно". И внезапно, когда Терьо - сейчас заметно, что вся эта демонстрация рухнувшего со скал - понарошку - еще не выпрямившись, усмехается: "Ну вот, ты третий раз меня убил!" - я слышу - сорвавшийся, скрежетом по звонкому, со слезой... Что - мне?
- Кракозябра кривоногая! Слепыш! Растяпа! - и внезапное, подавившись. - Нэта... я... - и в небо, тыльной стороной ладони как с размаху стряхивая слезу. - С-спасибо. Что ты жив.
- А вот теперь хватит, - говорит Терьо, и слышу - как явно отряхивается Вайцек. И еще, как тихо, на требовательный жест.
- Да. Да, я понял.

...это потом я, чуть пугаясь, отрапортую - нашему командиру:
- Я ему ничего не говорил.
- Я знаю, - отзовется Вайцек. - И он тоже. Никому. Из взрослых... Ну что, он так не догадается? Какой он... - и четко помню, чертит в пыли носком черточку за черточкой: беги сюда... - настоящий, а?

А дальше уже привирает моя память: потом было. И мы старше. Потом – но почему мне кажется – тогда? Странные, по другую сторону времени сумерки – в яркий солнечный день, в глубине Гранитного… Отсветы – того огня… на том, как вспоминает и легко так оценивает Терьо:
- Просто есть вещи, которые однажды надо сделать. А потом совсем не обязательно говорить. Они обычно… глупости, - и смотрит вверх, мечтательно так улыбнувшись. – Я вот там, возле первого взрослого имени, школьную лабораторию взорвал…
- Как? – выдыхает у меня над ухом Вайцек и смеются ему в ответ еще заметнее:
- Я по итогам… пообещал не разглашать состав эксперимента.
- Жаль, - оценивает Вайцек. – Сильно потом влетело?
- Влетело? – он удивляется так целиком, как только Терьо и умел. – Нет. Зачем? Сначала руку собирали – я еще молодец, о маске подумал, а на прочую безопасность плюнул – тоже… А потом – построил меня наставник Сайно – что взрыв-то ты устроить уже умеешь, теперь напиши мне подробно все реакции, в результате которых наша лаборатория пришла в столь печальное состояние – и почему. А после - иди учись стеклить окна. Там западные, нерабочие, с витражами во всю стену… На три жизни вперед научился. А… ну еще пришлось потом думать, из чего и как утраченный ресурс восстанавливать…материалы всякие. Ну и мелким помогать преподавать пришлось. За все нерабочее время, мной обеспеченное… Тогда мне, наверно, и понравилось…
- Тоже мне, пре-епод, - помню, дразнится дальше Вайцек.
А еще хорошо, уже отдельно помню, как мы почти уже совсем взрослые – в выпускные годы – это вспомнили. Тогда как раз Гранитный завалило. «А помнишь, как мы…» Помню – и тоже крепко держал в голове, пока смотрел эти новости… пока все смотрел. Как Терьо умеет быть серьезным. «Есть много способов объяснить, чем пишут правила техники безопасности... но только один наиболее действенный. Только надо быть уверенным - как в небе уверенным - что сумеешь успеть раньше. Вот и все."

Я смотрел новости. Я смотрел на этого - взрослого, другого, он ронял слова как камни с высоты - много большей, чем те скалы у радужных водопадов. С чудовищной уверенности знающего, что сделал правильное... и не торопится понимать, что тут - основание для обвинения. Бесконечно-спокойным: "Я сделал и готов отвечать". И все равно хотел спросить. Терьо... Я не мог, я и сейчас - не могу называть его полным именем - не оттуда я смотрю: от меня будет звучать куда неправильней.... чем выговаривали все новости: таи-лехта Кеильтаор эс Винтаэр айе Ниинталь-рьен …Жестко, как нижним фаэ – смазывая, на «эй».
…Скажу – и вздрогну. Слишком крепко оно в памяти связалось с другими новостями. Там ты уже, Лён учил – думать отстраненно.
А пока – я мог… Смотрел – и спрашивал про себя: Терьо, это ты тоже посчитал тогда – наиболее действенным способом объяснить? Мелкий-то, рассказчик – он слышно было, как боялся. Даже сказал, что лучше б мы остановились. Или… посчитать ты тогда не успел?

Но так и не спросил.
Да, я, пошел их навестить. В отдых после первой летней практики – я как раз стал располагать средствами, чтоб побывать дома… Да, после. А что?
То есть – «что», конечно, было. «Человеческая жизнь у нас ценится все же дороже собачьей», - как с торжеством заявлял позирующий на фоне стеклянных углов – нашего, на Приморских линиях, Отделения Правосудия – господин общественный обвинитель. И еще помню, как добавлял под конец интервью («Златка», тридцать шестая частная станция новостей, точно) – что этот… чужой гость легко отделался. Объем финансовой компенсации, какое-то время подробного надзора… Завершение процесса я смотрел подробно, урвав время у аттестаций – и немало. Только честно, лучше помню, как выслушивает это Терьо… чем точные цифры компенсации. Слышал, порядок был – поседеешь. В общем, догадываюсь… Прикинуть хотя бы оплату медпомощи, что скорей всего сгрузили на виновника, а это наше Айль-Саанрема: рассчитаться сразу и по полной – выйдет, что умереть дешевле.
Не спрашивал я у них. Ну – как про такое спросишь?
А про вторую половину мне напомнили. Что стоит трижды подумать оправдавшему надежды семьи успешному студенту Высшей школы дипломатического корпуса – нужно ли навещать социально ненадежных, попавших под строгий надзор. С одной стороны, конечно, практика, с другой – сам понимаешь, на будущую репутацию это может и лечь – ну не пятном, так пятнышком. Легло, не иначе, да? Я подумал. Один раз. Еще один раз – подумал вслед за вопросом мамы: «Нэта, ты думаешь, им сейчас – до тебя?» Дольше – было довольно трудно перемахнуть и выйти на связь. Работала и мгновенный выход, значит – хватало чем поддерживать.
А мне обрадовались. Это… очень близкий жест. Приветствия, радости встречи… Так что перемахнул я единым выдохом: «Таари… я приехал. Я хочу вас навестить…» И мне сказали, что будут рады.

И рады они мне были.
Я не спрашивал, Лен. Не мог. Не хотел. Нам и так было, о чем говорить – много, долго – о моей учебе, о холоде на Эйяхайме, о том, кто мне преподает… Помню, как удивлялся – мир же у них, весь – там количество единиц территории только нам открытых – ну, зашкаливает. А из названных мной преподавателей-фай… Двух они назвали, узнали совсем – по манеру разговора, так, что еще сильно растерянного меня насмешили. Еще у кого-то узнали – второе имя, «Семью и землю»… Я удивлялся. Я тогда еще не выучился до правоты афоризма, что мир большой, а дипломатический корпус – маленький. Но знаешь… и у нас так внутри не знают.
Не спрашивал. Заговорился. Уверен, и им было интереснее. А еще… Там было хорошо. Все равно хорошо. Словно все, что бы то ни было неподъемного в мире, оставалось даже не у дверей. У калитки сада, знакомого мне с самого детства. А внутри, где шуршит ветер, где Терьо сидит и увлеченно превращает кусок деревяшки в какую-то крылатую тварину, а ветер сносит стружки в траву – хорошо… Как будто совсем ничего не изменилось.

Но изменилось, конечно же… Терьо, который в хороший осенний день остался в саду – и вокруг не вьется привычной мелкотни… Правда, тварина та предполагала быть носовым украшением. К лодке. Сильно сомневаюсь, что делал ее только – лишь бы делать… Да и видел я еще – прибегающих в тот садик.
А самое главное «изменилось» встретило меня еще до калитки. Забор там невысокий, ниже пояса, но зелень у забора вымахала – часто и не видно, что там. Кто там, за забором, заворчит, глухим, зверьим… Не угадаю – вот голос Терьо вслед – что все ничего, Мелкий, свои…

Шайлендцы плохо лают. Даже не чистокровные, а этот явно был помесью. А хороший вырос зверь – та самая собака. Рыжий - не шайлендская острая морда и уши, но густая, на две ладони в глубину - пока там до него самого достанешь - шерсть вполне по стандартам породы. И ростом уже - походил. На вполне породистого. Ну, до пояса мне не дотягивался. Пока еще. На беззащитного щеночка он уже не слишком-то походил. Но они быстро растут, шайлендцы Правда - по виду, по выражению морды, ага, по тому, с какой готовностью бросался зверь играть с Терьо... Видно было - молодой зверь. Выученный - и молодой. И невероятно довольный своей собачей жизнью. А еще... так невероятно похожий на своего хозяина. Нынешнего, да. Терьо. "Про "возврат частной собственности" они, на свое счастье, не заикнулись" - это была одна из немногих фраз, сказанных им про происходившее. "Собственность" в это время растянулся рядышком, в тенечке - наигравшийся, мокрый - в озерцо в центре сада занырнул за палкой, день жаркий, а с их-то шерстью - смотрел, косил темным глазом и ухо настораживал.
И еще тогда же... Терьо отвлекся - инструмент сменить. Потрепал собаку - так ладонь и оставил. Посмотрел на меня - а я молчал, ну - не спрашивать же. И спокойно - и на очень близком расстоянии:
- Я только об одном сожалею, Нэта. Слишком долго понимал, что можно. Просто. Швырнуть камнем. В того, кто не может сопротивляться. И доверяет. Хорошо, что ты пушистый, Мелкий...
Зверь шевельнул ухом, покосился на хозяина... Как будто понимал. Негромкое еще раз: "Я мог не успеть. Об этом - сожалею".

...В тот приезд я их видел последний раз. Только тогда не знал об этом. Я еще приходил в гости. Говорил. Помогал Терьо лодку строить. Потом пришло время мне отбывать.
Да все я помню. Что было дальше. А закрываю глаза - и вижу. Белый каменный заборчик, у калитки - красным - разным - листва "чужого винограда". Я вперед смотрю. Они провожают – рядом, сзади и чуть сбоку - место-для-близких. Две очень разные ладони. Напутствием - на дальнюю дорогу... благословением? Два голоса, состроившиеся в один. "Живи долго, Нэта. Хорошо?"
Как сейчас... как тогда - слышу.

Под тем подробным надзором Терьо обязали пребывать два года. Потому ли они не ушли? Не уверен. Я не знаю, почему.
Через эти два года началась война.

А еще, Лен, я это зря тебе говорю. Я не знаю, как рассказывать и объяснять. Но...
Просто иногда – и здесь особенно, здесь чаще – я слышу: они все также стоят у меня за спиной.
Даже если... о событиях тех новостей, что смотрели мы вместе, Терьо вот так же - не сожалел. Не сожалел бы…

***
- Хорошо, что ты пушистый... - говорит, выпрямляясь, Терьо. На улице уже совсем темно, а размытая вовне подсветка передвижного медицинского стирает цвета, перекрашивает в холодное серебро и протянутую руку и рыжую собачью шерсть. - Бегать еще будешь. Хорошо.
- Надо же, - это голос, звонче теней подсветки как раз накрывает последнее сказанное. Смуглая, молодая, явно здешняя, по внешности ли, по странному ли выговору в фаэ - с Айль-Саанрема - жительница культурной миссии файдайр редко кому показывается на глаза... А кому показывается – те уверены, что говорить она не умеет. – Лижется. Бедняга, - она сидит, осторожно углаживает собаку. - Как будто понимает... А собак ты учить умеешь, Терьо?
И он ответит сначала:
- Умею. Общие принципы схожи, - и только потом заговорит. С лехта Таалиор, что тоже как раз выпрямится - от операторского места передвижного медицинского.

Чужим за этим не должно смотреть - но никто чужой и не заметит - а заметит… Так сторонним взглядом - не считать - легкие движения пальцев, искорки взглядов - другое общее, что становится и остается - отдельным языком - только этих двоих... отдельным - самым близких. Говорит он куда объемней и ярче - просто слов. Но слова тоже будут. Терьо негромко, легким ветром по листве:
- Да, светлячок мой полночный, я понимаю, что я наделал. Но... не мог я иначе...
А дальше - снова движением, разговором рук, светлое серебро и темное - в оставленной подсветке. Это... не переводится. Да и в сторону смотрит - свидетельница, чтоб позже нарушить тишину, негромко:
- У тебя будут очень глупые хозяева, песа... Хорошие, да.
И слышит - как со внезапным шипением отряхивается Терьо.

...Ночь здесь падает быстро. И именно на муниципальных окраинах еще и очень плотно. Зарево Приморских линий - яркое, многоцветное - скорей подчеркивает темноту, чем светит. Приморские не спят почти никогда – а здесь с освещением улиц предпочитают экономить. И теплые – как живой огонь… да почему – «как» - фонари над калиткой у этого сада видны далеко-далеко в глубину улиц.
Только вот идти до них от того пустыря было далеко – почти полсада огибать. Через стену быстрей и проще – благо, она условная - на перешагнуть.

Это граница – не очень условная. Шаг не замедлить, прикрыть зверика – нырнуть в зеленые заросли, на вдох и выдох – знакомое: пелена запахов из сада трав, плеск воды, шелест листьев. «Мы дома, Мелкий. Сейчас со всем разберемся…»
И не успеть додумать – вынырнуть на дорожку – и уже увидеть, что идут навстречу. Ему-то просто разглядеть, что Таари – торопится. Землю своего дома – слышно… и то, что Терьо глубокой ночью вернулся через стену – и очень злым – тоже.
Быстрый взгляд – которому света достаточно отследить все. Выражение лица, меховой клубок на руках… И первое во взгляде – на излете – острой, колючей тревогой – поймать, перехватить:
- Не моя, - первым говорит Терьо. Рубашка-то была светлой. Ну да, была… - И не зверя тоже. Ничего не сломано - но... зверя надо посмотреть.
"Понятно", - говорит ладонь. Осторожным прикосновением. Успеется - и за время, пока идут - ко входу в дом. Быстро идут.
Голос говорит другое:
- Дрался?
- Пришлось, - ровно укладывает Терьо. Так, чтоб мимо ступеней входа. И дальше - так же мимо входа в дом - он уже шипит. Переливчато. Слишком наполненно - для короткого. - Разумные.
- Много? - так же ровно отзывается Таари. Уже внутри. Под то, как взгляд находит скамейку на входе: походную - как раз и под портативный медицинский крепления: вот и укладывай. Слушается. Смотрит. Вот так, песа, но все же - надеемся, все хорошо?
- Нет, - и он шипит еще раз. - Недовыростки. Пришлось... научить. Словами не понимают. Четыре раза, правда, не повторил - за зверя испугался.
- Понимаю, - отзываются ему. - Я смотрю, что с щенком. А ты, - и, перехватывая взгляд, чуть-чуть, уголками, Таари улыбнется, так - чтоб сосредоточенному виду не мешало. - Иди. Отмывайся. Хорошо?

…Он отряхивается - и смотрят на Терьо двое. Движение ладоней Таари не спрашивает, это другая не удержится:
- Ты чего?
- Противно... - объемно, открыто говорит Терьо. - До неба противно. В голову не положу. Значит, пару синяков парень получит и в гребеня залезет - так кошмар и ужас, деточка понял, что такое больно. А зверика прибить... ну, нехорошо, но "в пределах нормы". Доказательство... взрослости: сожри их Безымянные! Этому учатся ж - мелкие – ударь беззащитного. Того, кто тебе доверяет.
- Это не доказательство, - негромко поправляет местная. - Это так просто развлекаются.
- Терьо, свет мой, - ярко, звучным, выговаривает Таарь, и продолжает неожиданным, - ты сейчас делаешь... тоже не самое правильное, - ладони еще продолжают, два - крылом - движения, и ложатся - на протянутую ладонь: "да, принимаю". И дальше этой, местной собеседнице - на двух ладонях горстью - передает Терьо неожиданное:
- Нет, Сьерах, - имя... да уже не гостьи, жительницы, этого дома - местное имя, говорит он не с местным произношением, мягче и звонче, - у нас...тоже не все светло и ясно. И иногда очень страшно. Но - у нас страшно. А здесь - противно. Р-разумные...
- Живы остались? - странно отстраненным, как сонным голосом, произносит в ответ та.
Соглашается он движением. И еще легко отряхивают пальцы. Брызги. Нежеланного. Что хотелось. Что недолжно...
- А вот эти, когда оклемаются, жаловаться пойдут. Или их родня, - продолжает тот же сонный голос. - И сработает. За этих... деточек... точно по всем основам справедливости заступаться придут. Зверски безвинно избитых. Я правильно понимаю?
Еще одно согласие - быстро. Еще одним - вслух недоуменным:
- Это наша территория...
- Это их земля, - накроет тяжелой волной голос Таари.
- И я тебе могу пообещать в дни недолгие визит сюда местных... обеспечителей правосудия, - продолжает Сьерах... - В этом-то недоросткам сознаваться не страшно: подумаешь, собаку обидели. За-а что нас?
- Правда? - очень ярко спрашивает Терьо, и в ответ ему звучит - все от той же собеседницы. А голос проснулся на мгновение - резким - сверкнул, сейчас срежет:
- У службы Отделений правосудия спроси, Терьо. Когда к дверям этого дома придет.
Он отряхивается - снова. Так подчеркнуто и так естественно-брезгливо, как умеют разве некоторые кошачьи:
- Эти... У дверей моего дома?! Ладно. Сам схожу. Отвечать... Докуда там надо?

...Эти двое не говорят - вслух. Говорят - руки - осторожные движения пальцев, передают укатывающееся зернышко смысла. Как его - вслух? - в "Будь осторожен" и "Не бойся!" - так себе уместится.
- Ты еще в одном ошибся, Терьо, - голос - спящий снова - вмешивается, когда их ладони свое договорят. Можно будет ему перейти на стремительное, одним движением: "И что?"
- Это уже не учить... боюсь, - говорит она и гладит собаку. Зверь спит. - Это уже убивать.
И Терьо озвучивает. Ровно. Отчетом:
- Возможно. Я сначала почти хотел. Я… рад, что не пришлось.

***

запись создана: 21.06.2010 в 23:38

@музыка: и ты бы рад, но ты придумал ерунду - и не поверил

@темы: сказочки, рыбы небесные, Те-кто-Служит, Тейрвенон

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

внезапно про виноградник

в сторону: поймал вот
внезапно про виноградник. угу - из "Писем после победы"

осторожно, эпично

…что завтрашние расскажут – про утро, где вряд ли будем? Отсюда и не представить, как это – завтрашний день? А зимы сейчас такие, что волки тянутся к людям. Ну, к грохоту попривыкли, а так – теплей и сытей. Он третий с левого края и с ним завтра рядом драться. Он третий – и много дальше, чем эта чужая высь. «Растет себе виноградник, тебе неизбежно двадцать…» - но в ком из нас хватит силы ответить ему: «Заткнись?» Где дышат правила мира – разряженной батареей и вспять собирает небо чудовищный урожай – и нас срывает и месит – и что за вино созреет? «У нас хорошие вина. Прорвемся – ты приезжай». Когда замерзают боги и тянутся к людям звери; каких там весен рассветы – и завтрашнего-то нет… Носи – черенком под сердцем. Приходится в это верить – как веруют под обстрелом – и в бога, и в этот свет.
А завтрашние расскажут – кто там сражался и спекся, и мерою перемерят и правдою воздадут. Иди. Я тебя прикрою. Но – если все же прорвемся, ты вырасти виноградник.
Клянусь тебе – я приду.

***
запрашиваю: оно лучше так или таки разбить столбиком? вот здесь я не знаю
предупреждаю: кажется, поется.

@темы: сказочки, стишки

---

дыбро всяко

1. Открыл купальный сезон, хорошо есть и хорошо весьма.

2. Начинается Солнцестояние - с чем глубоко поздравляю всех, для кого это праздник (точное астрономическое, кажется, завтра).
Один вопрос: и что мне его хочется отметить, задернув на фиг все шторы, со свечкой - и всех предупредив: не трогайте меня, не живое. А еще лучше ага - в комнату-колодец и повязку
...Да кто ж тебе дасть. Иди, работай, пиши... ой, в смысле, рисуй диплом, притворяйся что живой.
Пройдет.

Но другу-соавтору улыбаюсь: ты оцени, а? бедная моя голова)

3. Как это у меня сочетается? Вот так.

4. Продолжая продолжать. Благодаря компании, с которой открывали купальный сезон вспомнил ролевой анекдот про меня... весьма характерный про отношение к людям, работе и разным... вещам символическим.

Итак. Вдребезги замотанная целительница Гаваней то, что беженцы из Дориата пришли с Сильмариллом, умудрилась просто не заметить.

@темы: Бред, телеги

---

да...

иди спать, а?

@настроение: Веня, не притворяйся, что живой - не наше дело

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

...так

спасаясь от того, по-прежнему.
очень странными путями...

Афраймович, да

3

Звезды покажут час выхода на берег.
Версты преодолеть сил не даст иных:
Мне за тебя - кричать в запертые двери,
Мне за тебя - жалеть всех людей земных…

Вон - поневоле слаб, по незнанью смертен.
Сон - снится никому: зыбкая свеча,
Стон. Если бы не он - под небесной твердью
Кто б меня муке-музыке обучал?

Рвался к вершине звук призывною силой,
Падала жизнь из рук проливным дождем -
В снег, где из века в век у Любви просила:
Будь! - Помню только путь да высокий дом.

Ток в океане мук: за волнами волны…
Ночь поднимала к небу волну-печаль.
Ангел бессонный, музыкой опаленный,
Плача, до света в сердце мое стучал.

А в воскресенье радость сошла незванно,
А в новоселье, празднуя и любя,
Разоблачаясь в солнце обетованном, -
Я попрошу за всех, будто за тебя. (с) afraimovich.narod.ru/b1.html#id2

...пока вместо отчета...

@темы: Интересности

---

Кто с нами завтра в Кратово

купаться и кого я хватаю на Казанском:

12.30, пригородные кассы. Электричка 12.52, так что...

---

пока отлыниваю от дела

вот

18.06.2010 в 23:17

Пишет  Black_Anna a.k.a. Gaellio:

двойка жезлов

солнцу над головой моей принадлежит кровь алая, смертная
прозрачная луна властвует над серебряной кровью сумерек
когда они встречаются в едином небе, я скрываю под веками
блестящую черноту зрачков и шепчу: "да снизойдет тьма"
на пути к пахнущему пылью и травами полумраку комнаты медитаций
только лишь для того, чтобы на пороге подхватить шуршащий ворох
и сквозь шелест стеблей и листьев прочесть по губам неизменное: "Ты светишься..."
айя, кровь моя смертная, не тебе ли сделать зримыми пути вещного мира
моей волей не растратишь ты сил, не поблекнешь, не растворишься
айя, кровь сумеречная, тягучий в своей неспешности,
ритм твоего движения пишет знаки седых равнин изнутри вен,
волей твоей я не считаю сроков и не считаюсь со временем.
пока два пульса, два кровотока встречаются в сердце,
в моей власти уходить и возвращаться,
черпать воду для чая с песчаной отмели реки дней
провожать закат, повернувшись спиной к истоку
реки имен

@темы: Те-кто-Служит, Тейрвенон, друг-соавтор, Интересности

---

я сегодня

очень дурацкое животное

если с меня надо, мне лучше сказать десять раз
извините

...а кто предлагал автора напоить - те так и знайте: не откажется)
да и убиться апстену)

---

подостаю вас еще немного?

автор пишет мраки) ему трудно и всячески...
выбор многовариантный)

Вопрос: автора надо

1. пнуть		1	(2.5%)
2. подержать за лапу		18	(45%)
3. положить спать		7	(17.5%)
4. убитьапстену		2	(5%)
5. напоить		10	(25%)
6. категорически и лопатой заставить больше никогда не писать мраков		0	(0%)
7. а че еще?		2	(5%)
Всего:		40 Всего проголосовало: 23

---

народ Гаваней!

Паруса вернули!

---

о, я опять забыл

сказал здравствуйте!
Друзья из Гаваней и около - я так рада вас здесь видеть

@темы: приветПЧ

---

на память

с меня: про концерт Афраймович
про Мушишей

а пока, извините меня пожалуйста, я летучая мышь в плеере) кроме истории вижу что-то мало и с трудом. и все стенки мои.
пытаюсь быть, но получается краем головы

---

знаете,

дорогие мои имперзцы, и отдельные их представители, что я имею сказать про конструкцию в ваших головах

осторожно, матюги

блять, ебаный бонсай!

*далее автор сквозь зубы: а вы, ребята, дожившие до конца первой части - давайте все доживете. до конца третьей. а? а то мне накладно выходит.

шепотом: ой, бля... не все... уже двое...

кто придумал эту боевку... что-нибудь ему оторвать*

@темы: Бред

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

ну что ж

и прозы...

их все-таки две. видимо. типа книжки - из того, что сейчас. но все равно

30 частей собственно имперзцев//первой части рыб небесных

пролог - здесь ingadar.diary.ru/p93030149.htm
раз здесь ingadar.diary.ru/p93149876.htm
два здесь ingadar.diary.ru/p93264326.htm
три здесь ingadar.diary.ru/p93336170.htm
четыре здесь ingadar.diary.ru/p93399476.htm
пять здесь: ingadar.diary.ru/p93465902.htm
шесть здесь: ingadar.diary.ru/p93496607.htm
семь здесь: ingadar.diary.ru/p93872405.htm
восемь здесь: ingadar.diary.ru/p93989897.htm
девять здесь: ingadar.diary.ru/p94079450.htm
десять здесь: ingadar.diary.ru/p94149881.htm
одиннадцать ingadar.diary.ru/p94192358.htm
двенадцать: ingadar.diary.ru/p94285343.htm
тринадцать: ingadar.diary.ru/p94389233.htm
четырнадцать: ingadar.diary.ru/p94446461.htm
пятнадцать ingadar.diary.ru/p94507145.htm
шестнадцать ingadar.diary.ru/p94742456.htm
семнадцать ingadar.diary.ru/p94877555.htm
восемнадцать ingadar.diary.ru/p94984913.htm
девятнадцать ingadar.diary.ru/p95084954.htm
двадцать ingadar.diary.ru/p95122922.htm
двадцать один ingadar.diary.ru/p95726024.htm
двадцать два ingadar.diary.ru/p95865359.htm
двадцать три ingadar.diary.ru/p95992943.htm
двадцать четыре ingadar.diary.ru/p96133610.htm
двадцать пять ingadar.diary.ru/p96658964.htm
двадцать шесть ingadar.diary.ru/p96846653.htm
двадцать семь ingadar.diary.ru/p99403487.htm
двадцать восемь: извините все ingadar.diary.ru/p99552044.htm
двадцать девять ingadar.diary.ru/p99971609.htm
тридцать: ingadar.diary.ru/p103006088.htm


начало эпилога//части второй//глазами того, кто напротив
раз:ingadar.diary.ru/p104538746.htm
два: ingadar.diary.ru/p106762055.htm
три: ingadar.diary.ru/p108566069.htm
четыре: ingadar.diary.ru/p110210015.htm

а это пятая

когда ты станешь маленьким...

***
Знаешь, Лён – я ведь так и не понял. Я ведь только здесь до конца – и то с трудом – уложил у себя в голове. Что это так. Что вот это мы. С ними. По-настоящему воюем.
На экранах общих новостей оно все смотрится – недостоверно и далеко. И те события и последствия, с которых начиналась война – для моего далекого, глубинного Айль-Саанрема – для моих близких, для тех, кого я так хорошо знал – оказались столь же далеко и недостоверно. Смотрел я на них также. В новостях. В университетском отеле – лингвистического профессионального – Высшей школы дипломатического корпуса. А потом – у тебя…
И также плохо верил.

Я в нее плохо поверил. Потому что был далеко.

…Чем я хочу заниматься – я знал очень рано. Хорошо помню – лет в двенадцать. Точно – было на мое двенадцатилетие, осенью, как раз по спадающей жаре. Был традиционный пикник в туристическом парке второго разряда над водопадами. Помню, много нас было – и обязательные родственники, и подружки Син, Вайцек со взрослыми тоже, еще мальчишки… И отдельным – наши гости: Терьо и Таари тоже пришли не вдвоем, были и другие из их дома. По-другому сказать не получается – из дома, и… младшие, как казалось. Хотя тоже взрослые.
Меня они очень поздравляли. Помню: «У нас считается – твой первый личный Звездный Год», - улыбалась Таари. И сразу еще как потом добавлял внезапно-серьезный Терьо: «Говорят – дальше ты уже можешь быть взрослым. Если потребует время – и место, которое ты занимаешь. Не все, на самом деле, могут…»
Помню еще удивительную серьезность, с которой мне дарили – как там сказал отец – «средневековый подарок». Коробка – весомая, но не тяжелая – темное резное дерево, хитрые защелки, с которыми сам справлялся, помогать – с улыбкой – не стали. Дорожный набор. Для письма. Вручную. Кисточки и подставка под них – когда не в работе. Каменные флакончики под цветную тушь – устойчивые, и лепестки палитры – если требуется смешать цвет. Бумага – плотная, светло-серая, у нас нет такой, планшет под нее… Красивое. Удобное – очень. Руки и сейчас помнят. Сувениром – как тоже оценивал отец – не стало, я использовал по назначению. Долго… А в последний свой приезд домой – уже после всего, уже на муниципальные линии – нашел коробку – планшет уцелел, и листок бумаги еще. Знаешь... как дурак плакал.
Еще одежда была. Тогда я на нее меньше обратил внимания. Примерил – подошла – удобная, мягкая… жаркая еще немного, осень-то теплая. Это сейчас, почти слухом слышу мягкий средний фаэ – тети Таарь: "Ты первый, которого я выучила на этой земле... Держи. Рубашку... Такую же – как носили наши дети".
Была рубашка... Очень... мальчишеский конструктор - ремешки, застежки, шнуровки, несчитаемо - всяких карманов и карманчиков. И сама разбиралась - хочешь, зацепляй подкладку и капюшон, хочешь - отцепляй рукава и верх, ходи в жару... Удобная - и прочная, по-мальчишески тоже: я в ней и в подземелья лазил и по шшидде бегал - для костюма, приличного лицеисту первых линий Приморского она не очень-то подходила, а вот - для жизни после школы... Как они сумели добиться такого от точно натуральной ткани – загадка. И сразу же на краю памяти негромким голосом – диктовкой: я как раз пытаюсь сообразить, как записать: «и никто не наденет одежды из той ткани, что никогда не росла»…
А загадка еще большая - как они выдержали? Ровные очень, крепкие, и заметные, и все-таки чуть-чуть разные, на волосок, на дыхание – понятно, что вручную - швы? Я в ней года три точно ходил, было... Благо, такие глупости, как обязательная перемена одежды с новым сезоном в том возрасте мальчишкам еще голову не занимают.

Не занимают голову в двенадцать лет и другие - частности привычного мироустройства. И довольный я, убегавшийся по дорожкам по дороге на пикник, на вопрос двоюродной бабушки: "И кем же ты хочешь быть, когда вырастешь, Нэта?" - ответил честно - со всем двенадцатилетним максимализмом, специально указав на храмовых: что хочу говорить и договариваться. С чужими, с всякими разными. Причем – вот точно помню, что сначала говорю это на фаэ… ну, быстрей получается, и проще, перевожу потом…
"Ты неужели в дипломатический корпус собрался?" - смеялась тогда двоюродная бабушка - и кажется, вторил ей отец. Это потом - оказалось не очень смешно. Когда планы на будущее благополучно пережили - мои двенадцать, тринадцать и дальше. Первое профессиональное распределение - нет, моей гуманитарной специализации в семье обрадовались. Это тому, что я упорно настаивал, и настоял в результате, на языковом профиле подготовки – не слишком. Отец скорей всего видел меня продолжателем своего научного интереса – но, увы, изучение общественных законов, равно как и вариации законотворческой и правоведческой деятельности – не влекли меня совсем. И что мне было до того, что именно по этим специальностям наша, легкодоступная Высшая Школа держалась первых мест образовательного рейтинга – во всей нашей системе… Даже в то время, когда начинаешь уже задумываться - об образовательных рейтингах и возможной стоимости - не слишком доступного. Равно как и о том, что Высших школ дипломатического корпуса в ближних пределах досягаемости совсем не предусмотрено: зачем они в нашем глубинном, курортном и внутренне-деловом и ресурсном центре Айль-Саанрема? А посольства... ну, ради престижа, наверно... Это потом новости заговорят, что фай намеревались и эту землю сделать - передним краем. То есть - "незаконно присвоить себе независимую территорию"...

Но до тех новостей от моих двенадцати лет - невообразимо далеко. До них далеко и от последнего моего аттестационного курса среднего образования - где я работал как укушенный, выжимал себя - на итоговые оценки по предельным баллам... достаточным, чтоб быть принятым на поощрительную программу. Моего ныне родного лингвистического профессионального Дипломатического корпуса. Раз в три года со льготными условиями победителям... Мне повезло: я попал сходу. Даже удивился.
Не то, чтобы я так рвался учиться со всеми степенями доплаты за рейтинг и так далеко от дома... Но лингвистическая подготовка в имеющихся Высших школах - второго и ниже десятка на родном Айль-Саанрема - как говорил отец, ниже всякого порога качества... и такой профессиональной аттестации мне никак не можно позволить.

Вспомнить, вздрогнуть и сказать: а ведь все это «далеко» рассказано наперед. Задолго до того, как я прочувствовал на своем опыте всю сложность нашей образовательной системы, до того, как рейтинги и соображения престижного и качественного образования - отцовским голосом - застряли у меня в ушах и не покидали их до аттестации за первую профессиональную ступень. Еще на том веселом и ничего о том знать не желающем празднике... Это после того вопроса взрослые заговорили - о дальнем моем будущем, я не прислушивался: мы шалаш строили. Это зачем-то сейчас проговаривает память: отцовским голосом "Мой сын никогда не будет носить, - и, как грязь стирая с ботинка, - профессиональной аттестации третьего десятка - и педагогической тем более!" Не оттуда, наверно - мало ли я потом такого от отца слышал, но память и привирает четко, и кажется мне - было там и тогда: именно вот на это отвлекся Терьо. От нас и от постройки. Может быть, и в ответ – вот оно в голове звучит: «Понимаю: статус – дело серьезное…» И как мгновенно сердится отец – я тоже помню.
…Это Терьо тоже умел. Хорошо и удивительно точно. Сердить. Я сейчас понимаю – он умел быть взрослым – и не самым приятным… и опасным взрослым тоже. Просто верить мы в это не умели. Не складывалось у меня, ну вот никак не складывалось - что это тот же Терьо - что вот сейчас, цепляясь за камешки, лез на скалу - за удобной рогулькой для шалаша, что смеялся по дороге - казалось странным, и в памяти засело: "А ты вообще меня старше... мне еще, считай, одиннадцать, - огромная ехидная улыбка, - только звездных..." Подсчитал-то я куда потом... А потом тот же Терьо - ровным голосом, негромко, бросает - два-три слова во взрослый до непонятного спор. Отец уже давно говорит множеством длинных и умных терминов - опасно-вежливым, экзаменаторским голосом. Только Терьо хоть бы что...
Правда, кажется, из диалога он выныривает, как вернулся, возвращаясь к нам и к шалашу - и мир становится правильным снова...

Странно - потом мы говорили, мы не раз говорили о том же самом - о профессиях и статусах - у них и у нас, и при отце, но вот этой чуть кренящей мир на сторону интонации... неправильного - я не вспомню больше. Предшествующая языковая подготовка у меня была обширной и серьезной - и требовательной, я только на аттестациях уже в лингвистическом профессиональном понял – насколько. Что некоторых наших преподавателей – не носителей языка, в первые триместры у нас такие были, предполагалось, что так легче – я говорю… во всяком случае, не намного хуже. А преподаватели-носители – в те первые годы такие еще были – одобряли; и обязательно спрашивали – кто меня учил. Помню жесты – понимание и одобрение; помню, как вслед им всплывало в голове негромкое, уже напутственное – Таари – «я знаю, мне будет легко разговаривать с теми, с кем тебе придется говорить – благодарю, что ты так выучился». И как-то так отдельно понимать – что да, они меня учили. Объемно и требовательно… И неважно, что как-то я этой требований не заметил…
Где-то там, в днях учебных занятий и было, как легко говорил Терьо – тоже подхватывал… мы про выбор места учебы с отцом немного спорили. Объяснял мне – часть их странного. Про статусы. Чудовищные, если задуматься, вещи про ограничение возможных профессиональных сфер деятельности в зависимости от социальной принадлежности – озвучивал он так же, легко и несложными словами, что уложилось бы в голове и в двенадцать. Я уже был постарше – но общий язык мы привычно легко находили: мы из него и не выбились… И не знаю, что больше сердило моего отца – то, что рассказывал Терьо, или то, что в его исполнении это и не казалось – настолько чудовищным?
- У нас - меня бы в вашу Высшую Школу... и к порогу не подпустили бы, - преувеличенно насмешливым жестом взвешивает Терьо. – Лехта я. Храмовый. Потомственный, - и легко сдувает с ладони. – Значит, вот – мне нельзя управлять. Командовать. Судить... Да - много чего еще нельзя. Мешает. Изучать «нормы функционирования общества» - наверно тоже… если у нас этим вообще кто-нибудь занимается, - это он на отцовское рабочее место косился – и наш диалог цитировал.
- Что? – растеряно спросил я, помню. В личном времени. – Совсем нельзя? Даже если очень хочется?
- У, мне-то теперь – совсем нельзя, - отзывается Терьо. Вот так меня учили всей разнице – их оттенков во временах. – Мне, правда – никогда не хотелось. Всем – нельзя, приложили нас: «Те-кто-Служат – не властвуют и не судят»… и так должно быть. Пока все вещи и люди мира стоят на своих местах.
- А я думал – пока божья воля не прикажет, - четко помню – летит отцовская реплика от рабочего места. Далась ему – эта «божья воля»…
Летит и натыкается – на внезапный всплеск ладоней Терьо. Первый, вот этот, срезающий – я еще в дальнем детстве выучил. Когда в «Найди меня!» - кто-то из команды начинает рваться выглянуть – а другие ходят совсем близко. Скорый и резкий. Нелестный. Трепло мол – шуршунчик – бессмысленный и небезопасный. А дальше… это сказанное складывают – много раз. И убирают. Далеко. Чтоб не вернулось. И только потом словами. Спокойными:
- Так тоже может свалиться… Ой, как бы я не хотел стоять – на том месте, куда такое свалится…

…Вернулось. Выкопалось.
Я до сих пор не вижу – ни защиты интересов нашего населения и государства, ни высокого смысла. Только – и я перехожу на фаэ – что мир накренился, и люди его и вещи сдвинулись со своих мест – совсем... А еще я помню новости – и ничего не могу сказать: я не знаю – что заставило так встать и так остаться моего… и все равно, Лён – моего друга.

И это совершенно неважно, что вслед в голове само включится. Как кадрами хроники. Яркими уже. Для общей сети монтажом. Сначала – там снова Терьо. Жест - он легко разводит руками: лети, мол, на ветер, бывает и так - и на миг еще кажется, золотое, легкое марево повисает между ладонями... Блики - от морских волн неподалеку - это лето, это мой какой-то выпускной школьный год, где-то в средней школе. Мы на море, на дальних пляжах, в экопоселении отдыхаем... И уже не помню, что я такого выдал - что отец очередной раз обсуждает мое будущее, говорит шумно, что я не буду, никогда не буду носить профессиональной аттестации преподавателя - средней ступени особенно - устаревшая должность и бессмысленная - громко, эмоционально: зачем так, я и не предполагал никогда им быть? И вообще, не видел он умных и достойных внимания людей, занимающих данную должность... Это тогда отвлекается Терьо от огромной башни песчаной крепости, что он – мы – помогаем строить какой-то полузнакомой мелкотне, разводит руками – и кажется, летят между золотые искры:
- А… я вот, например, преподаватель. Считать по-вашему… даже наверно с начальной ступени. От первого имени. И раньше – если разрешат, - и наклоняется, камешками снизу стенки башни укладывать. Я там, снизу сижу. Укладываю тоже. И удивляюсь – шумно:
- Ты?.. Кто?
- Препод, - радостно отзывается Терьо нашим школьным словечком. – Зануда, - продолжает он и строит рожу. – Веришь?
- Не-а… - тяну я.
- А зря… - кажется, так отвечает он. И еще. – Ворота как будем строить? – а дальше надо мной, к отцу… Как они и в нашем языке умудрялись менять интонацию и меняться вместе с ней – я не знаю. Но это было. – Мы оба. А что – у нас вполне почетная должность. Правда – традиционно храмовая. Так что – я вас понимаю…
…И кадр хроники меняется. Голосом - и ощущением - это ты подключаешься к моей памяти, Лен. Пока еще первая сессия поддерживающих сеансов, но уже твой "уголок максимального доверия", твой дом... И знаешь, Лен - а получается сказать - у тебя там ужасно неудобные... сиденья. Хоть и мягкие, и со спинкой... Неудобные и низкие. Кадр - там зима, зябкая мокрая зима - как я мерз в Эйяхайме, где располагается Лингвистический профессиональный... сначала, пока не привык. И когда выздоравливал, тогда снова начал мерзнуть. И ты сидишь, смотришь - неужели я это тогда рассказывал? - и помню:
- А добрый наивный мальчик Нэта так и не подумал - а зачем им в культурной миссии на далеких планетах - преподаватели для малышни, а?
А может другим звучит... еще через год. Это мы уже у экрана. Твоего, широкого, общей сети. Обрыв бесполезного спора. Где тоже ты - и усмехаешься тоже. Мне в ответ:
- А зачем им было стрелять, скажи мне? Подумай: тебя, такого дорогого и наивного, они уже почти победили - взяли с потрохами - и без боя.

Ты, наверно, прав, Лен. Как всегда. И все-таки... Знаешь, правда - стрелять-то начали не они...
Да нет, я не про многократно обспоренные нами ролики и альтернативные сообщения. Я про события на Айль-Саанрема. Перед теми самыми новостями. Что по общей сети не показали.

***
До самих водопадов от площадки пикников идти далеко – поворот, противоположный берег. Зато вид прекрасный – прогулочный парк специально так обустроили, чтоб на Радужную гору можно было любоваться с любого места остановки. Поворот каньона, высокий белый камень и далекие потоки, почти сливающиеся с ним по цвету. Но изредка – в золотом облаке водяной пыли (солнце уже устает, клонится к вечеру) вспыхивают, оправдывая название горы, цветным веером – радуги…
А вот шум досюда не долетает. Куда слышнее – негромкий ветер, гуляющий по парку – прохладный, он всегда здесь – за что это парк и стал традиционным местом пикников и прогулок: тень и прохлада на местных территориях Айль-Саанрема – ценность. И, конечно, детские голоса… Уже потихоньку собираются.
А пока он стоит – и как раз смотрит на радуги над водопадами. В упор к столбикам ограждения, что ему несколько ниже положенной безопасной высоты – перемахнул бы без затруднений. Высокий, загорелый, что еще подчеркивает странная одежда – жилетка – конструкция, в которой больше ремешков, чем ткани… не заметить, где переходит в широкий пояс. Их двое – на нижней обзорной площадке, отдельно от всех собравшихся. А этот – еще чуть-чуть отдельно: говорить исследователь Шарех начинает еще ему в спину:
- Извините, лехта Кейльтаор, вы же должны понимать – что это только внешнее сходство отдельных признаков… Вовсе не означающее глубинного сходства общественных процессов.
Сначала обернется. Легкое движение руки, словно стряхивает с волос над ухом некстати севшую на них пушинку. Но – жест. Подчеркнутый и узнаваемый. Давно было – еще Нэта до сознательного возраста не вырос – когда вот с тем же жестом храмовый стряхивает с ладони и: «Ньера Шарех, извините – со мной… можно говорить на легкое имя. Вы же… не справляетесь». Ответил, что говорить на полное имя – так у них принято, попросил извинения за произношение, получил – легкое-легкое движение ладоней: «Если так принято – хорошо, я потерплю», - запомнил надолго. Вот и сейчас всплыло. А еще бы не всплыть:
- Понимаю, - отвечает Терьо и щурится – вот точно, вредничающий мальчишка. – На нас… очень не хочется быть похожими?
Он улыбается – взрослый исследователь Шарех:
- Можно и так сказать. Судя по той информации, которой я располагаю, общая картина устройства общества у вас… извините, страшноватая, - храмовый смотрит, берет на руку, принимает – укладывает себе за спину, еще странно понимать, что этот жест порой в точности повторяет сын, когда ему высказываешь свое мнение о нелучших поступках и неуспехах: да, я это сделал. Не поэтому ли вопрос вслед получается настолько простым? – Лехта Кейльтаор, а вам у нас – нравится?
Храмовый молчит недолго, но – он как раз повернулся обратно, к водопаду – это солнце прошло, наконец, леса на склоне и водяная пыль рассыпается – ярким, цветным, радужным – едва ли не вся. Оглядывает – и большим, далеко заметным призывным жестом – взмахивает – вот мол, оно – радуги пошли. Вот... сейчас все соберутся. Голос жесту не очень соответствует - даже знаний возможных сочетаний жестовой речи файдайр исследователем Шарехом хватает, чтоб это понять - очень негромким:
- У вас... очень красивая земля. И хорошие дети, - но исследователь Шарех прервет это, задумчивое - на скорости – ведь дети сюда скоро прибегут, точно:
- А...по существу?
- Нет, - ровно ответит лехта. Мгновенно - очень взрослый. - Извините, ньера Шарех, совсем нет. Вы... так живете, как будто свою единственную жизнь - и ту у кого-то стырили. И все оглядываетесь, как бы не отобрали. А пока не отобрали - похваляетесь. У кого... богаче.
- Оригинально, - оценивает исследователь Шарех. А вот этот звук - это уже сандалии по ступенькам. Скоро здесь будут. - Вам, надо думать, подарили?
- А наша жизнь принадлежит нам, - отзывается храмовый, - и никому больше, - он говорит достаточно негромко, чтоб голос Шареха смог перекрыть. Чуть-чуть вызовом:
- И долгу?
- А долг - это мы, - это Терьо уже скомкает - потому что со склона несется - с диким боевым кличем - светловолосый, такой же загорелый мелкий - буйный заряд - Вайцек лар Найген-младший, собственной персоной. Шарех, успевает подумать все о принятом воспитании в семье лар Найген и об опасности - пока это сокровище летит с такой скоростью, что точно навернется на лестнице... Или точно врежется в ограждение... Или...
Но реакция у лехта Кейльтаора явно... преподавательская. На пути окажется – за мгновение. Правда, Шарех уже не слишком приглядывается - потому что Нэта летит вслед, по той же лестнице чуть-чуть притормаживая - под отцовским взглядом...
И не обращает внимания, что у первого «заряда» - у Вайцека реакция - храмового немногим хуже. Он замирает - в четверти шага, почти не сбившись. И смотрит потом – как ему ладонью - движением: "неплохо!", пока походит Нэта.

…И они стоят. Золотое облако мелкой водяной пыли, летящая радуга. "А кто победил?" - "А вы спорили? Ну и глупые: пропустите!" - это Шарех слышит - пока, ему - поперек яркого солнечного света и радуг – взгляд выдает только четыре тени - высокая и маленькие, сгрудившись, стоят у водопада. О чем говорят - не слышно. И к лучшему:
- А сможешь меня за ограду перебросить? - поддевает Вайцек.
- Смогу. Не буду, - говорит Терьо, не дразнясь, ровно. - Я же и так знаю, что ты достаточно ловкий... чтоб никто не думал... на какой из нижних скал ты будешь бОльшим пятном смотреться? - и с ровного тона выстраивает рожу. - А то кого ж я учил. Вот.
- А сам? - ехидствует дальше Вайцек.
- У... Так про себя я это давно знаю...

...а дальше оно хреновеет. я к несчастью пафосен и эпичен.

...а тут - ну вдруг кто хотел и не видел - есть еще кусок. псевдостихуевого вбоквелла
ingadar.diary.ru/p113215883.htm

ну...кому не трудно - поговорите со мной. да...

ЗЫ: ребят, прошу прощения, я не сносил, я рад, что вы отозвались
но дайрь нынче голоден
зарааааза
фсе комменты поел

запись создана: 15.06.2010 в 21:22

@темы: сказочки, рыбы небесные, Те-кто-Служит, Тейрвенон