а я пожалуй вот так

день для меня... не для рассказа
а с датами я как всегда

"люди шли в атаку - смертны ли они?"

а вот потом что - из сегодняшнего mil_history



сноска: снесенный пост снесен ибо

запись создана: 02.02.2010 в 21:59

---

ну,ладно...перед всяким не надышимся

... и далее снова будут имперзцы

пролог - здесь ingadar.diary.ru/p93030149.htm
раз здесь ingadar.diary.ru/p93149876.htm
два здесь ingadar.diary.ru/p93264326.htm
три здесь ingadar.diary.ru/p93336170.htm
четыре здесь ingadar.diary.ru/p93399476.htm
пять здесь: ingadar.diary.ru/p93465902.htm
шесть здесь: ingadar.diary.ru/p93496607.htm
семь здесь: ingadar.diary.ru/p93872405.htm
восемь здесь: ingadar.diary.ru/p93989897.htm
девять здесь: ingadar.diary.ru/p94079450.htm
десять здесь: ingadar.diary.ru/p94149881.htm
одиннадцать ingadar.diary.ru/p94192358.htm
двенадцать: ingadar.diary.ru/p94285343.htm
тринадцать: ingadar.diary.ru/p94389233.htm
четырнадцать: ingadar.diary.ru/p94446461.htm
пятнадцать ingadar.diary.ru/p94507145.htm
шестнадцать ingadar.diary.ru/p94742456.htm

и далее будет крайне специфическое блюдо. я общал местного извода лирики - он будет.
фрагмент часть раз
А теперь возьмите авторское полное непонимание, шо такое любоффь, добавьте к этому специфическое местное устройство головы и его конкретные изводы об конкретные головы и прочие издержки местного устройства и моего неумения

и убейте автора... впрочем, он и сам бы рад

оно специфично, оно эпично, оно много что еще и в общем, нечитаемо))
а что и за что бы продал автор - это его проблемы - не так ли?

в общем, мы кажется видим развитие скучнойибогендерноне...тоестьправильной...афигня лирической линии, зачем-то автор еще притаскивает за уши очередных странных обитателей местного мира и их представлений о разном
и это до-олго. хотя на самом деле - ну ничего не происходит)

я гляжу ей вслед, ничего в ней нет, а я все гляжу...

***
Они построились. Тренировочное поле как раз под количество - ровных, цветных колонн, младшие – городков Башни – от самых маленьких, первого Дня Имен - до постарше. Сигнал, три громкие музыкальные трели – и вся раковина тренировочного поля наполнится звонкими голосами, стройным хором – где-то на качество исполнения их оценивают отдельно, здесь может быть тоже. Приветственный гимн великой и нерушимой, что широка и необъятна и всячески бережет и защищает наше радостное детство. Гимн, который каждый ее юный житель запоминает в довольно мелкие годы.
Зверенку Райэну, правда, повезло выучить этот "шедевр" кривой перекрестной рифмы в относительно зрелом возрасте, с уже приросшим своеобразным отношением, что унес с собой - на долгую-долгую жизнь... Что поделать, у Присягнувших, как их любят называть разнообразные торжественные опусы - "живого щита, верного и в жизни и после" - очень характерное отношение к великости и бессмертности нашей нерушимой. И к пафосной трепотне отдельно. Очень это утомительное и неблагодарное дело - работать щитом - затычкой - на многочисленные дыры прославленной и бессмертной (и во глупостях своих в том числе). Особенно когда ты живой. Состоит отношение из трех слагаемых. "Воззвания много не стоят", "Держи язык на привязи" и "Делай, что должен" - то есть выполняй присягу. Потому как если цена твоим словам иная - сам ты тоже многого не стоишь.

…Можно еще, но не нужно – дальней мыслью подумать, а действительно – перерасход ресурса, и опоры прогибаются на середине...
Их много – они поют о великой и нерушимой, о земле, что бережно хранит свои ростки... О земле – высокий Внешний оборонительный совет которой с упорством идиотизма твердит, что "разумные не воюют" и ничего не случится. А в пользу "случится" взлетным сигналом гремит весь опыт, а здесь – считай, что передний край принятых секторов. А этих мелких только на этом поле – оглядеть и сказать: их в максимальный пассажирский загрузить – и то с трудом получится, а если с семьями...
Прогибается опора посередине. Так ощутимо – прогибается.

...И на что там – так пристально смотреть командиру? Тоже потребовали оценить... не гимн же? А смотрит. Держится – нерушимо прямой стойкой. С одним нарушением. Встал рядом, руку – на перила беседки... Не скажешь: оперся – по выправке не похоже. Только четко, до блеска, до темного и колючего под солнечным светом – серо-зеленый узор – пластинки чешуи и когти... Так кажется, а еще больше, что чуть-чуть – и пойдут трещины по перилам, не выдержит - лаийя, спаянное дерево. От одного напряжения.
Зря так думать, так задаваться вопросом, что никак недозволенное действие обгоняет мысль, даже способную его остановить. Ерунда - тоже положить ладонь на перила – на расстоянии дальнем... достаточном, чтоб почувствовать, значит – близко. "Кому – ты говоришь: я здесь – я рядом? На что Вы так смотрите?"

Ответ будет. Каменной окажется волна поднимающихся детских голосов – тараном... старинным – ударит – и впечатает в стену, чтоб трещина пошла по броне. Чтоб прорвалось коротким, таким же каменным:
- Как их... много.

Каменным огнем, который очень быстро справляется со всеми защитными экранами. Уверенность, что теперь понятно, о чем думает и почему ему так - оказалась такой же каменной. Достаточной, чтоб на скорости маневра - руку не отдернуть, убрать: по форме руками разговаривать не полагается. И отозваться, пока гимн допевает, как там мы прекрасны и непобедимы:
- Мы ее удержим, командир. Должны - удержать, - а чтоб не повисло лишним воззванием, дальше надо десяткой... двадцаткой – рапорта, и откуда у эль’нере сен айе Тольмарка берется такая уверенность…

"Утверждают, способностями в экстренной биологической недолго живущие не отличаются. Пусть - утверждают".

…Просто так было – прошел удар, и пошла трещина, по самой глубине - огненный разлом, делящий суть и слово напополам... Не разными потоками мыслей – другим – отдельным. Стоял – эр'ньеро эс Тийе эс Сьенн, слушал достойно четкий, и по содержанию достойный доклад о состоянии Крыльев Башни и их готовности к "нежелательным воздействиям". Мало – слушал: спрашивал и требовал ответа, и еще успевал отмечать, как подхватывают его внутренние расчеты.
Только по другую сторону трещины внутри оказался он же – другой. И не успел оказаться, как уже – смотрел, полностью – так, что дальше не оставалось… Глупо было понимать: в первый раз с тех пор, как вообще видел - разглядел, что она ростом не выше своего воспитанника... Крепче, конечно. И все равно. Яркое, чужое, неправильное гражданское – и такая безоружная точность другого - до крохотного движения, до дыхания, единственно позволенного в "парадной доклада". Никуда не делось - здесь, на твердой земле - чудовищной открытостью, разве для системы взаимодействия...

А там, в фиолетовом небе… Не в ритм слову, четкой и выдержанной беседе временно отставленного – все равно нашего командира – Седьмого круга Башен и командира же верхнего крыла… Там звенит – все время первым весны – свежее, послегрозовое – ветром, ярким и пьяным... столетия – дышал бы.
Столетий – не получится.

Мысль, что целит подбить по плоскостям, надо подхватить встречным ударом... Но с такого расстояния и себя зацепишь – зацепил. Осталось понять – с тем обращением, что никогда не разрешал себе произносить вслух Райэн Безумец – слишком близкая дистанция: "А тебя могло не быть. Этот день назад - я бы только принял к сведению..." Но время треснуло и стало другим – и понимать нелепо, словно внутри столетней каменной брони оказалась птица – и птица была живая. Что изменилось? – все как должно быть, но лиловое грозовое небо звенит – рядом, и отвлекается на двенадцатую выдоха от обсуждения слетанности Крыльев - "четкого, моя школа" - командир Безумец, оставшийся на той стороне трещины. На вывод – бесспорный, как бронированная дура, возникшая перед передними маневренными. Внезапно и ниоткуда – от вывода так же охренеешь.

…Он просто стоит – и узнает как это.
Старое, памятное из давних глубин – где детство. Там, где смотришь на мир еще снизу вверх. Снизу – рисунок, орнамент лабиринта на полу гнезда Сьенн – причудливые переходы каменной мозаики выныривают, переплетаются с жестким и теплым плетеным покрытием "мест, где" - сидят, спят... да что угодно. Еще одним – кажется, согласованным ритмом пляшут, переливаются по полу цветные блики от витражей "вечерних" окон. А сверху над ним, где-то с восхода – ткацкая рама бабушки Сейренн стоит у "утреннего", рабочего окна – голос, густой, чуть хрипловатый – так кажется, что за ним пересыпают камешки. Негромко – теи Сейренн поет «для себя и для работы» - долгие песни зимних дел, выдержанные в ровном ритме, «как ложится снег за окном и нити в работу»:

Просыпалась рано вставала прежде света
на пороге первых дней новорожденной осени
сонным покрывалом серого цвета
шелковым гасила солнце
спрашивала после слабые травы
не помнят ли твоего следа
покидая взгорье, оставила тайну
шептала, пела
"Знаю тебя легким,
знаю лучистым"
слово кануло в землю
до юной поросли
до нового лета…

А плетенка пола к нему очень близко – Зверенок Райэн тоже занят работой, постижением задачи непростой и необходимой с точки зрения родичей-дарра – он учится сидеть удобно. Кошмарно нудной задачей, а из песен под долгую работу – получаются и неплохие колыбельные:

как вошло в силу утро, звала, искала
на седых камнях оседала солью
сквозь прорехи серого того покрывала
пухом золотым просыпалось солнце
камни стен твоего дома
трогала руками
говорила стенам, себе не веря
"Знаю тебя светлым,
знаю счастливым"
время теней провела за прялкой
солнечный пух да каменный смех -
все мои нитки…

И все же он не заснет к последнему куплету, зачем-то прислушается – и не выдержит, рассмеется…
Таким оно будет неправильным и странным воспитаннику гнезда Присягнувших: «Знаю тебя уязвимым, знаю тебя живым…» - повторяет вслух Зверенок Райэн и смеется. То есть, пробует засмеяться. А дальше за какой-то миг – ну как считать доли выдоха, когда дышать совсем нечем? – приходится соображать, как бы так упасть, правильно сгруппировавшись – и мимо очередной каменной дорожки?
- Скверно, - оценивает результат тот же негромкий голос, сверху. Кажется, бабушка Сейренн совсем не отвлекалась от работы, старательно ложится тонкий, "на звонкую основу" - узор, так же – удобно – сидит она, ткет занавесь. Смеяться: «"Удобно" по представлениям дарра означает "я могу нанести удар, не отрываясь от основного занятия"», - Райэн эс Тийе эс Сьенн начнет примерно к последним курсам... И немногим раньше – отслеживать вовремя движения теи Сейренн эс Сьенн - бабушки из гнезда Присягнувших. Но до этого очень и очень далеко. Тогда только выпрямиться – и двумя руками, очень громко спросить: почему? И – все же признанный внук, ее именем Зверенок – получить ответ.
- Раз - левую руку ты, так на нее валясь, уже б сломал... в двух местах. А два, тяжелее - если ты вправду удобно сидишь, чтоб сдвинуть тебя с места - уронить тем более - нужен хотя бы таран...
То, что направленная затрещина Присягнувшей (да в том уже возрасте, где броня «остается с тобой и дома» и любому видна) с тараном по мощности примерно сравнима - Зверенок Райэн объяснять не берется. Потому что приняли – принимай, и потому что куда важнее получить ответ на более насущное, поправить жест: "Почему? За что?"
Вот тогда теи Сейренн отвлекается от тканья занавеси. Разворачивается - сидит тоже: удобно. И говорит подробно и медленно:
- Потому что глупых, Зверенок, бьют... И плакать не разрешают. Тот, кто смеется над неизвестным ему, увы, вряд ли умен. Так над чем ты смеялся?
Зверенок фыркает. Сердито. Упрямо. Дальше требуется ответить.
- "Знаю тебя уязвимым, знаю тебя живым", - и снова фыркнуть. - Это же совсем смешное. И слабое. Вот если бы... - запинается, его подбадривают: что если бы? И подбирает, что тогда должно было бы звучать - самым ярким и правильным:
- Ну... Не знаю. "Знаю тебя самым большим... Победившим всех".
Бабушка Сейренн уже смеется. Так, плохо слышно, как умеют только самые старшие, что слышишь не снаружи, а внутри головы... И то: обучаешь себя слышать:
- Очень глупо, маленький Зверенок, - говорит она, отсмеявшись. - Совсем глупо. Победить - это не очень сложно - если тебя хорошо учили и ты хорошо учился. Достаточно уметь пользоваться головой, бить эффективно и отступать вовремя... Учись хорошо, Зверенок - узнаешь. - А дальше другим голосом, глубоким, речью раздумий, как куда-то над ним. - А узнаешь ли другое - я тебе не могу сказать. Это долго и непросто – дорасти до времени научиться, как получается вылезать из всей защиты... как это дорого и страшно – другой, что может – при тебе быть без брони. Некоторым приходится прожить всю жизнь – и так этого и не узнать... - потом теи Сейренн вернется – во время сейчас и улыбнется внуку. - А до тех пор, как ни объясняй – бесполезно. Это ж куда сложней объяснения, что людям удобней сидеть всем собой, а не четвертью полупопия...

Это было – долго считать, как давно... дольше только - сколько с тех пор еще было... И чему только за то время ни успел научиться Зверенок гнезда Сьенн. Сидеть удобно. Думать головой. Нападать эффективно и отступать вовремя – и не отступать, когда больше ничего не остается. И на всякий случай - не смеяться над тем, чего не понимает.

...А присмотреться и назвать: именно так. Встало рядом, стало еще одним им же – и сказало: так тебе сейчас и есть. Правильный ответ на давнее известие о неудачных испытаниях он договорит сначала: «А с этого выдоха и дальше я знаю по-другому. Тебя могло не быть – и это осталось бы со мной надолго – чужим ветром, как будто это я вел тебя в полет – самый дальний из возможных. Просто – до невыносимого правильно и легко – что ты все-таки есть...»
А дальше можно еще раз вдохнуть, пока по лиловому небу катятся разряды молний и командир Седьмого круга Башен нетерпеливым жестом позволяет эль'нере Иллрейн айе Тольмарка высказаться о старшем навигаторе Башни 37.126, игнорируя требования местных уставов, и слушает меткий армейский. Но пока мрачно смеется командир Безумец над точностью именования пустояйцего золотонашивочного "долбоящиком" - с третьей стороны его действия и состояние оценивает еще один, посторонний, непроизвольно включившийся наблюдатель. Привычное: а теперь оцени, как выглядит ситуация, если смотреть из левого верхнего угла над ней. «Вот это?» - оценивает наблюдатель, и далее, словно выдавая на личный внутренний в точном расчетном – все показатели всей ерунды, присущие собеседнику – о статусности и смертности. «Логичное биохимическое следствие проблем с внутренним ресурсом, - делается вывод. – Выбор объекта свидетельствует о том, что проблемы критические». Безумец выслушивает терпеливо и подробно, как иного "долбоящика" - краткий примерный анализ этой побочной биохимической реакции, ее основные составляющие, все анализы физического состояния и статуса эль'нере Иллрейн айе Тольмарка. И оба они – командир Безумец и этот другой и новый – оказываются одно целое, одним ответом - подробным, точным и красочным - куда и с какой скоростью передвигаться говорящему.
«Едри тебя предельной мощностью, драгоценный наблюдатель, - всплеском огня каменных рек смеются оба Райэна Безумца. – Это хотя бы яркая – и достаточно неожиданная «биохимическая реакция», чтоб было интересно проследить ее на своем примере. Из всех окружающих последствий – наиболее живое…»
"Я стою, - смеется дальше тот, новый Безумец, что был на свете только – вот и сейчас, и было все равно, сколь это не пристало и безоружно. - И небо надо мной, и другое небо звенит, и я дышу – безымянные, не вспомнить, за сколько по-настоящему! - и просто – это хорошо. Это так есть. А любому "потом" - со всеми здравыми смыслами и принятыми традициями разрешаю смотреть из дальнего угла и подавиться: не вижу - слишком передо мной огромное".

...Было правдой, предельной, над которой точно не стоило смеяться. Малости не хватало другому - другой - чтоб вдруг оказаться целой вселенной. Огромной - открытой и единственной - сильной - беззащитности живого. Страшным. Способным сдвинуть - если не весь мир, то одну голову.
До ошеломительно простого – вдохнуть правильно, «всем собой» и оценить: странная биохимическая реакция, способная добраться дотуда, где встречаются небо над моей головой и взгляд моего бога. «Знаю тебя разной – знаю тебя живой – знаю тебя рядом – в пределах, внутри мира моего – хочу узнать ближе… И это единственное «потом», что я готов принять – перед небом и взглядом – того, что выше меня»…

…Но трещина мира осталась и она напомнит – огнем, научившимся плавить камень и сносить броню. С другой ее стороны ответит – эр‘ньеро Райэн эс Тийе эс Сьенн, что успел выслушать и оценить подробный рапорт командира Крыла своей Башни. И было-то все недолго…
«А «потом» очень сомнительно, что будет. Предполагаю, довольно скоро – дожить всем хватит. А ты говоришь с командиром, Безумец. С неплохим – учить начинал, отвечаешь – командиром тех, кому придется затыкать дыры мироустройства и политики нашего благословенного государства единственным восстановимым его ресурсом. С командиром, которого лично ты сюда поставил. Потому что с самой дерьмовой ситуацией – должен справиться. …Такой – я тебя тоже знаю…»

автор колыбельной - не я, друг-соавтор  Black_Anna a.k.a. Gaellio
ЗЫ: вот тут www.diary.ru/~eleventhland/p94879913.htm -

@музыка: зачем ты полезла в траншеекопатель???

@настроение: дайтестенуяубьюсь

@темы: сказочки, рыбы небесные, Лирика

---

...дом. диван. ти-ши-на. щастье есть

а подвиги по жЫвописанию пожалуй, отложу лучше на завтра. а то обороты загибаются как-то совсем не по-русски)

---

жизненное и снова про рыб)

первое февраля, ранний утренний дождь, когда же я высплюсь - очевидно, не в этой жизни

и продолжаем за имперцев
пролог - здесь ingadar.diary.ru/p93030149.htm
раз здесь ingadar.diary.ru/p93149876.htm
два здесь ingadar.diary.ru/p93264326.htm
три здесь ingadar.diary.ru/p93336170.htm
четыре здесь ingadar.diary.ru/p93399476.htm
пять здесь: ingadar.diary.ru/p93465902.htm
шесть здесь: ingadar.diary.ru/p93496607.htm
семь здесь: ingadar.diary.ru/p93872405.htm
восемь здесь: ingadar.diary.ru/p93989897.htm
девять здесь: ingadar.diary.ru/p94079450.htm
десять здесь: ingadar.diary.ru/p94149881.htm
одиннадцать ingadar.diary.ru/p94192358.htm
двенадцать: ingadar.diary.ru/p94285343.htm
тринадцать: ingadar.diary.ru/p94389233.htm
четырнадцать: ingadar.diary.ru/p94446461.htm
пятнадцать ingadar.diary.ru/p94507145.htm

да в общем, просто кусок бытовухи)

под крышей дома твоего...

... В армейском транспортном между вторым восстановительным и первой основной базой Башни в голову могут приходить только вполне положенные по местным уставам размышления. Утреннем транспортном, на удивление пустом, но регулярном, поэтому отмеченным такой плавностью хода, что примерно две трети дороги эль'нере Иллрейн айе Тольмарка и старший ремонтных частей "соленых" - с тем же золотом на нашивках – ведут между собой содержательную беседу. Что стартует от рассуждения, какого слетка и за какие провинности посадили за управление этой лохани. "Надеюсь, это все же автоматика," - очень вежливо замечает Иль. Далее разговор охотно продолжается – о надежности автоматики, подготовке личного состава и прочих идиотизмах – извините, сложностях – окружающего, как недавних, так и легендарных. Тон тех самых мыслей, правда, больше соответствует общим выражениям беседы, чем вновь введенному местному уставному порядку. О полном порядке рапорта с последних испытаний, сесть и не просраться господам экспериментаторам "зеркалки" и положенным "статусным" заодно. А еще о том, скоро ли потребуют отдавать этот рапорт, и прочее общее прибытие. Что свежезалатана и готова к дальнейшей работе на благо еще из восстановительного оповестила, по всем порядкам. Родное Крыло – дело дельное, что же до адресата рапорта господина командующего старшего навигатора... оценку лучше вынести из расчетов. Потому что Долбоящик – таким родился, каждую ниточку золота на своих нашивках каждое утро считает, - которого одолеет жестокий срач и прочие благие пожелания, что просятся на язык – это все же хуже, чем просто имеющийся в наличии Долбоящик. А мысли далее – о причине назначения этого объекта и многочисленных последствиях – вынести за скобки тем более, подходящим количеством ругательных определений даже родной нижний изыскательский не располагает.
И только на привычной – это сейчас чуть-чуть новой дороге: степь и все другое, и жилые блоки кажутся чуть меньше и ниже – от угла квадрата к своему девятнадцать-одиннадцать, мысли сменят направление. Что хорошо бы успеть дом проветрить – здесь уже подступает жара, а значит дышать в долго запертом доме будет мало чем и своеобразно… И потянуть в сторону основную входную дверь, зная наизусть, по прежним дежурствам, чем встретит дом – странной смесью запаха трав с характерной пыльной духотой с четким привкусом какой-то дряни…

А в доме можно дышать, а в доме свежо и пахнет весенней степью, и проведи по открытым поверхностям – ни пылинки, хоть проверяй; а наверху пахнет еще сильнее, потому что кто-то принес, и выложил – на стол огромным ворохом – синей полыни, которая именно сейчас и цветет: и вкусно пахнет, и чтоб было, что в чай заваривать – и доброе пожелание дому – здоровья, долголетия и всякого такого. И еще – в до края раздвинутые окна – ветер…
Правда, удивляться некогда. Потому что приветствовать решат все и сразу. Первым делом оживет общий передающий, вот оповестил эту нечисть входной сканер: хозяйка вернулась – сразу кого-то понесло на связь. Не «недожорка», против ожиданий:
- Клювастая! Красота крылатая, недоразмазанная – сунься к связи, покажи обводы! – «Доброе утро, Выскочка эс Солья! Навигатор родного Крыла, с первого «приветствую» подчеркивающий, что он тут неофициально… Вот почему спорить готова, что это не к добру?»
- Несказанно рада тебя приветствовать снова, Выскочка! Что у нас уже взорвалось? – И первой мыслью: «Ну да, он тут неофициально, только вот на связь выходит из своей «снодавилки» на основной базе… Приветствую, долго отдыхали. Вот бы знать, чаю попить разрешат, или – вылетать мне с пинка с наземных?»
А вторая мысль – столь же яркая – отслеживает внизу на входе звук – шаги, и знает уже, что на границе для посторонних они не остановятся – бегом, звонким водопадом вверх по лесенке топоток – и, с порога:
- Иллрейн! Аллье Иллрейн верну-улась! – добегут и, не спросив разрешения – уткнутся с разбега, к верхним нагрудным… Ничего себе маленький котеец – снесет!
Рийнар, как старший – взрослый… ну, почти – остановится рядом. Чуть за спиной. А еще понятно, что смотрит он еще и на экран, откуда – как некстати – смеется эль’нере Сайо эс Солья:
- Надо же! Такая же! Я побаивался – так заблеванной соплей и придется тебя запомнить…
«Вовремя, дери его!»
- Цеди помои, наш навигатор. У меня тут два моих наставляемых под крылом!
Ладонью навигатор второго крыла принимает сказанное, небрежно отставляет в сторону и – вроде бы продолжает смеяться, выдавая краткий совет. «Ну, можно было и не спорить»:
- Попрощайся! У нас тебя подарок ожидает – с возвращением.
Ему тоже отвечают жестом. Прозрачным и малоуставным: и что за дрянь?
- Обстрелянный получил разрешение на выполнение нашей осенней программы испытаний на предельных высотах – непосредственно у, - нет, чтоб так уметь – надо быть потомком многих поколений наследственно-военной семьи. Чтобы строго вытянуться и назвать старшего навигатора – со всеми званиями и именами его – полно и достойно, но так, чтоб собеседник прозрачно понял, что про себя ему говорят – «командира Долбоящика» - и хорошо, если тем ограничиваются.
- Есть! – эту новость Иллрейн ловит почти с довольным видом. – И конечно, в нее обязательным порядком пихаются верхние Крылья?
- А так кто же, - поддерживает эс Солья, смешком. – Клювастая, не верю, что ты эту возможность навернуться из клювика выпустишь. Только тебя и ждали. Согласно правилам и традициям…
- Ч-чего?
- А неудача – как наши «болванки», - совершенно серьезно отвечает он, - дважды в одну цель не бьет. А один раз тебя уже приложили.
Это непростая задача – усмехнуться в ответ, понимая – шуточку удалось понять не только ей. И как усмехнуться:
- Полагаешь, неудача метко стреляет?
- Мне не подобает сомневаться в меткости Того, кто отвечает за все наши земли, - также серьезно отвечает эль’нере Сайо эс Солья. - Но ты у нас правда везучая, Клювастая!
- Я просто хорошо работаю, - но это тонет в новой реплике:
- Так что твое Крыло ожидает только пинка от командира под... оба полупопия.
- Принято, - ровно отзывается Иль. И дальше. - Чай допить успею?
- И попить и выпить, - ухмыляются в ответ. - Но к вечерним тебя Обстрелянный точно потребует - в лобик поцеловать. Тараном. Жди официального вызова - с круга на круг. Это я, на скорости, предупредить, а то соскучился...
На этом эль'нере Сайо эс Солья и пропадает со связи, оставляя жест Иль: вот надо же! - отражаться в потухшем экране.

А дальше оглянуться... Маленькая отпускать не хочет, чуть-чуть выныривает, глаза поднимает. Рийнар только смотрит - с близкого расстояния, хмуро.
- Ну... здравствуйте, - тихо говорит Иль.
- Аллье Иллрейн, - озвучивать такое вот получается только у Кийро. Грустно. - Вы прямо теперь опять уйдете, да?
- Видишь - в Башне по мне тоже соскучились... - в соглашающийся жест Иль вплетает несколько весьма насмешливых элементов - подбрасывая их хмурому Рийнару.
- Он злой, и на вас ругается? - спрашивает Котька.
- Н-нет, - теперь Иллрейн улыбается ярко. - Он наш навигатор... и так шутит. - И дальше, во времени отдельном. - "Защитку можно оставить без чего угодно - но без смеха ее оставить нельзя..." - потом вернется, аккуратно потреплет мягкую шерстку Котьки (а дите к лету обстригли). У Рийнара ладонь уже просит разрешения прикоснуться – получает – и замирает на плече. Теперь – вернуть голосу веселье. – Так, и что за скорбящее семейство меня встречает? Одна куксится, другой смотрит – съесть хочет, непорядок в доме.
- Так нечестно! – сердито озвучивает Котька. – Мы тебя тоже ждали. Все ждали. И мама скоро придет тоже…
- Коть, - Иллрейн говорит медленно. И четко, - до вечерних еще огромное количество времени. Четыре больших круга… ну – три. А можно считать и малые. Это еще столько всего успеть – может даже посмотреть, как ты летаешь. И твою полетную карту, - это уже Рийнару, - и столько всего... А дальше… - ладони отпускают под потолок – лети, как хочешь, не моя воля направляет, - так надо. Так приходится. А сначала я собираюсь чай пить. Очень хочется – пыльно в наших транспортных. Вы со мной?

…Это вот там, когда Иллрейн попросит помочь набрать всякого для «степной заварки» на Рийнара накатит – и надо объяснить, все и сразу - и почему сердит, и почему все так вот – надо сказать, что караулил на угловой башне, когда же, надо назвать - этим внезапно получившемся на близком: «Я очень ждал, что ты вернешься»…
А потом она входит в готовочную – и точно, замирает и принюхивается. В доме проветрено, но это не помешало зацепиться где-то за края легкому, доброму аромату дыма с жаровни… Присматривается – и точно – здесь горел огонь, день назад, два? И отпускает – куда-то в пространство – спрашивающим жестом – перед тем, как поставить чайник.
- Да, - отвечает Котька. – Да, это мы… Мы нарочно…
- Это так принято, Иллрейн, - новый гость, Альри айе Халльре в дом заходит тоже без сигнала – и сразу поворачивает на голоса в готовочной. – Это старое. Когда кто-то должен вернуться, в его доме зажигают огонь. Чтоб знал, куда идти – чтоб знал, что в его доме будет тепло. Детям нравится…
Улыбнуться – а довести благодарственного жеста не получится. Можно отвернуться к жаровне, хотя ковшик еще не подумал издавать и первого звука – что-то плохо разгорается, топливо приспособленное так себе, впридачу еще пахучие веточки – и оно дымит, а теперь – это чуть-чуть раздуть и хорошо сделать вид, что все от дыма. Ну да – получилось:
- Иль, неужели тебя маленькие уже успели так утомить? – спрашивает Альри, и даже успевает аккуратно уложить что-то свернутое на сиденье в готовочной – дабы движением руки пообещать соответственную награду за такие действия. Начать, вернее…
- Нет, - хмуро откликается Рийнар (Иллрейн продолжает вразумлять огонек на жаровне). – Не мы. Ее уже на работу успели вызвать.
Весьма нехорошо оценивающему эту оперативность жесту ньирре-теи Альри приходится уже ответить:
- Нет, - а голос держать надо, только не очень получается. – Я просто поняла… что я вернулась. – «Ну… попробуй это назвать. Все в жизни приходится делать в первый раз». – Я вернулась домой. – А если это так - то в первый раз, наверное, можно - взять и на всеобщее обозрение выпустить - дурацкую слезу... Не, даже две.
- Иль, - негромко тогда говорит Альри, - знаешь, а у нас для тебя подарок...
Потому и запоздала - доделать, проложить последний шов по обороту рукава, закрепить нитку - чтоб все получилось, как надо.
Иллрейн смотрит - на то, как из сверточка получается - свободное, фиолетовое с проблеском, смотрит так полностью и удивленно, что дальше срывается пояснить:
- Это рубашка, Иллрейн, - и даже дальше, вот сейчас в голову пришло, - у нас же окончание звездного года в эту осень, и надо... А у тебя с гражданским... - и запнуться, так и на близком правильно не совсем.
- Можно сказать, что нет, - легко подтверждает Иль, и принимает - в руки. - Спасибо... О, легкая какая...
- Аллье Иллрейн, а надевайте? - говорит Котька с другого конца готовочной.
Пожмет плечами. Согласится. Убежит наверх. Про себя оценит: провозится - к нормативу даже постыдно близко не подойдет. Какие они... подробные - эти гражданские одежки и застежки! Спустится. Невольно распрямит плечи - слишком внимательные встретят - три взгляда.
- Тебе подошло, - говорит ньирре-теи Альри и надо ответить:
- Это хорошая работа. Очень... теплая.
Рийнар же оценивает по-другому. Негромким:
- Не узнаю.

а дальше предстоит страшное - блюдо "придурки в мундирах", лирическая линия и все такое прочее
при учете того, что автор пишет сейчас... он обдумывает качественные характеристики стены, об которую пойдет убиваться
если б еще не так хотелось спать)))

@темы: сказочки, рыбы небесные, Лирика

---

уй-й-й-й

*увы, раскорячка заведется и поедет завтра*

---

уцепив кусочек времени

ладно, пусть тут будет

еще имперзцев
пролог - здесь ingadar.diary.ru/p93030149.htm
раз здесь ingadar.diary.ru/p93149876.htm
два здесь ingadar.diary.ru/p93264326.htm
три здесь ingadar.diary.ru/p93336170.htm
четыре здесь ingadar.diary.ru/p93399476.htm
пять здесь: ingadar.diary.ru/p93465902.htm
шесть здесь: ingadar.diary.ru/p93496607.htm
семь здесь: ingadar.diary.ru/p93872405.htm
восемь здесь: ingadar.diary.ru/p93989897.htm
девять здесь: ingadar.diary.ru/p94079450.htm
десять здесь: ingadar.diary.ru/p94149881.htm
одиннадцать ingadar.diary.ru/p94192358.htm
двенадцать: ingadar.diary.ru/p94285343.htm
тринадцать: ingadar.diary.ru/p94389233.htm
четырнадцать: ingadar.diary.ru/p94446461.htm


где появляется героиня (тогда еще будущего) вбоквелла, которая пришла и сказала - а я вот тут буду жить, малопонятные намеки на отдельный слой местного социума - а в общем, ничего не происходит, но все хорошо

просите и вам дадут

На этот раз Рийнара ничего не всполошило. Хуже того – он поспорил бы и с Таскуном, не боясь оказаться слабейшим – двенадцатую выдоха назад за спиной звучала только вода – дождь, фонтанчик. До очень негромкого голоса:
- Этот день не назовешь теплым, молодой… гость…
Вздрогнуть и повернуться от карты – это ведь тоже немного времени? А обнаружить, что обладатель голоса – в полушаге, на взрослой границе диалога. Не убежишь… Обладательница, но это не сразу; первая мысль – другая: первый раз вживую – лица, которых в совсем мелком детстве очень боялся – в школьной парадной галерее, казались не очень живыми, и очень – хищными. Смотреть – снизу вверх – она высокая; четкая чеканка высокородья, еще поддержанная манерой держаться – прямо и отдельно: где дождь – а где я? Так, что понять не сразу, понять с усилием – это светло-лиловое с серебром на ней – хорошо знакомая форма помогающих медицинских блоков. Крайне странное сочетание, что высокородью там делать? А потом подумать – все-таки на портреты непохожа. Взглядом. Общая расцветка – дым и сталь, рисуй ученическим мелком – цвет получится похожим… Глаза серые, странно переливчатые, как вот это дождевое небо, и первое хочется сказать по-детски: добрые. Внимательные еще… Не денешься. И дальше – таким, ровным – и неожиданным: обращением к тому, с кем стоит разговаривать:
- Как ты сюда попал, спрашивать бессмысленно… Через одну из дыр в заборе, правильно? Но зачем?
Голос мягкий, удивление искреннее, а вопрос… Вот так и понимаешь, четко – как то, что по шее, под рубашку, течет очень холодная капля, нырнувшая прицельно в угретое место под воротником – что не только не сбежишь, еще и сказать никакой неправды – не сможешь. Вот не получится и все. Потому что неправильно.
Не убежишь? А надо ли убегать?
- Я… хочу знать, что с моим наставником, - настолько – только правду, что голос вздрагивает, выдавая не только – что, но и – как. А так, что вот у этой, первого встречного, что обратил внимание и вроде бы хорошее внимание, ничего не обдумывая… И, даже предписанной паузы между не сделать, позабыв, что невежливо и не принято. – Вы… мне не поможете?
Легко, как будто чуть слышней плеснула вода в фонтане – звук, не поймешь, что – смешок? – так просто? Потом – не улыбается, просто внутри, за взглядом – чуть-чуть еще повышают уровень света и тепла:
- Если ты попросил… Сначала – может, тебе будет удобнее уйти с дождя? Вы, похоже, долго пытаетесь договориться – и результат не в твою пользу.
Рийнар согласится, получит приглашающий жест – туда вот, дальше вниз по тропинке. У нее тонкие руки – и неожиданно плавный, текущий как вода – их разговор.

…Сад «Тихого маршрута» запомнится Рийнару надолго. Будет потом не раз вставать перед глазами как место, где впервые понял, ощутил на себе, что это такое, о чем Иллрейн говорит – думать дальней мыслью. Потому что дальней – смотрел: мягкие переходы оттенков зеленого, вроде бы естественно, как годами были и так выросли – низкие деревья и цветущие заросли, камни и тропинки, словно руки старались немного – пара сидений, обустроенный родник и мостики, опять – беседки благодарственных.
Но легко понять, как много надо этого «немного», чтоб получилось так вот… Сад можно было слушать, как слушают тишину; здесь правда было тихо. И хорошо – так, что только здесь и было можно говорить то, что занимало первые мысли, чтоб не скребло в горле.
Только это она начнет. Еще на первом шаге дороги.
- А его Семья не желает ставить тебя в известность?
- У нее нет Семьи.
- Нет Семьи? – но удивлению в голосе позволяют продержаться слога два, не больше. Рука еще договаривает оценку: да, это неудобно, а она уже озвучивает – правильную – догадку. – Эль’нере, - вот имя из воздуха подхватываться не хочет, - ее с испытаний привезли?
- Да, - и имя получается отдать – с ладони на ладонь. – Иллрейн. Эль’нере Иллрейн айе Тольмарка. – А дальше – получается. Тяжелое. Самое нужное. – Она… жива?
Голос ровный – так же мягко, как предложение уйти с дождя:
- Должна быть. Хорошо, я тебе узнаю подробно. И – заходи…

…Дальние мысли даже смогут на миг взять верх. Конечно, под такой разговор он бы и к знакомому жилому блоку мог подойти, не замечая. Но как укрылся и внезапно проявился этот – как оказалось, дом – смогло удивить. Смотрел только что – холм, и на нем деревья, сосны, маленькие, как все в этом саду, рядом еще небольшая площадка – камешки, солнечные часы, похоже, еще беседка благодарственных – и тропинка спускается, течет дальше. Туда тропинки не идет, ну так – камешки… А оказывается, что там, между деревьями, вход – в холм, там узкий коридор, лесенка – рыжие, плитка, подсвеченные ступеньки. За лесенкой – небольшой закуток, с тем же покрытием – здесь выбираются из всего уличного, она еще стоит рядом и подсказывает, что вот так включается просушка, "а тебе, похоже, стоит". Дальние мысли отмечают еще мелкие неожиданности: другое - под ногой - незнакомое, чуть пружинит, цвета послеснежных трав, а главное - теплое... Пол и теплый – это для обитателя жилых блоков городков Башни – удивительное дело.
Но еще больше удивит открывшееся за поворотом коридора. Светом, серебряным от дождя, с легкими лиловыми и небесными бликами от занавесей - дневным... Потому что ждал узкого, подземного, а оно - большое, полукругом; в самой широкой стене - два окна, а за ними – небо и дымка дальнего берега. Светлое. Теплое. И совсем пустое. Ярким и многоцветным - только пара занавесей по стенам, и что-то на них похожее - скаткой, тючками на этом странном теплом полу. Еще пара загадочных деревянных – скульптуры, мебель, конструкции? – в светлом углу у окна. Еще – звук, негромкий, не мешающий тишине, как шелест дождя, может быть – он и есть. Светло, тепло и очень – спокойно...
- Да, ты угадал, на этом сидят, - говорит она. - Здесь... специфические проблемы со связью, поэтому – я иду тебе ответить, а ты – придется – подожди. Это мой дом, - уточняет негромкий голос, - сюда не попросившись, не приходят, чтоб этим не беспокоился. И, - плавный, текучий жест, а из воздуха выхвачено мгновенно и неожиданно, - ты хорошо рисуешь?
- Как вы?... - по-детски полностью удивляется Рийнар.
- Руки, - охотно отвечают ему. - Руки и взгляд на расцветку. Просто если вдруг придется долго - в том углу у окна лежит планшет... руки занять. И голову. Но главное, Художник, - снова - немало, перехода на три - повышается интенсивность света и тепла, - ты сейчас помни: как я убеждалась, люди Райэна Безумца очень плохо умеют умирать.
С этой неожиданной поддержкой она и исчезает. Рийнару остается – по совету – только сесть на странный теплый пол, и даже первой мыслью, станет совсем другое – что это было, куда он попал и с кем говорил? А вся тревога, как ни странно, отступит, останется отдельно – где-то за стеной, как дождь, - прозрачной и непреодолимой. Слишком здесь тепло и спокойно. Так, что под негромкую шуршащую мелодию - дождь, ветер – к дальним мыслям вспоминала себя почти бессонная ночь, сесть – и на чуть-чуть, на выдох прикрыть глаза, пока все остальное отступило...
Он так и не добрался до планшета.

Показалось – было быстро, потом уже, по свету за окном поймет – нет, но очнулся раньше, чем распахнулась дверь. И с ней – снова пришли все первые мысли, резко, ударом – подняли навстречу:
- Вы... узнали?
- Все хорошо, - отдают ему негромкое, с рук на руки. - Эль'нере Иллрейн айе Тольмарка в интенсивном корпусе, в ближайшее время обещают полное восстановление, вплоть по работопригодность.
- Можно... к ней? - просьба ясно – чрезмерная, но слетит сразу же, но неизрасходованном запасе – от того первого.
- Нет, - руки говорят спокойно – видимо, должно читаться как "я сожалею". - В интенсивный правилами не позволено впускать кого-либо. Кроме персонала.
Дальше слетает худшим – неправильным, недостойным – и совершенно невзрослым. Но таким ярким:
- Вы... не врете?
Понимать, что сказал, получается уже потом. Ждать ответа - уже стыдно. Тем более - какой он неожиданный.
Просто жест – легкий плеск волны – и взгляд цепляется сразу, как будто ему только сейчас разрешили увидеть. Ладонь – и кольцо на руке, подробно – а трудно было не заметить, оно большое, но смотрится правильно… И очень много объясняет во всем этом – странном. Мгновение еще – зачем-то пересчитать лучи узора – но в голове что-то уже удивляется: «Надо же! С первым встречным – случайно нарваться на лехтев – на Тех, кто Служит… К тому, что я делал правильно – надеюсь. Если на них можно случайно нарваться».
А еще она говорит - легко, самым объясняющим.
- Меня зовут Тильсенн. Теи-лехта Тильсенн эс Сьенн. С любой стороны имени врать... неудобно.
Можно еще и понять, почему при ней не получается. Почему вслед, со скоростью непрошеного, срывается - должное быть оставленным про себя:
- Попросил... Тех, кто Служит.
Выражение это ходит – по всем городкам Халльре так точно. Потому что тех, кто выше, достойней – и безопасней – благодарить, а не просить... И не удивительно, что это выражение она прекрасно знает. Принимает – и негромко:
- Ну, молодой гость, у тебя был повод, - и снова – этот переливающийся звук – все-таки смеется? – Когда люди нужны другим – это трудно. Но правильно, - и снова с рук на руки, очень просто. – Если ты захочешь, оставь выход на ваш передающий, сообщу, как дела с твоим наставником… а как станет можно – сама сообщит.
Он соглашается, но на четверть выдоха медлит, просто дотянуться и прикоснуться слегка страшно. Здесь не любят лишних украшений, и приглашающий жест – давай, делись – отпускает та же ладонь, с кольцом. Странно, можно ли дополнять опознавательный знак Тех, кто Служит дополнительным запоминающим личного внутреннего. «Вот только тебе и думать, что им можно!» Рассердиться на себя за эту непрошенную боязнь, протянуть руку – личный внутренний не положен, что по возрасту, что по статусу, дорасти еще – до «армейской прошивки», а пока ходи с детским «браслетом»… А что доверие – так – получается взрослым и даже большим: поймешь тут, что именно смотрят – это уже не тот разговор.
А еще надо – на том, что рассердился – сказать и обычное, но тоже чуть пугающее, а незачем:
- Меня зовут Рийнар. Эс рен Нирлен, - движением руки – другой, она принимает – очень осторожно. И дальше можно уже спокойней – тоже нужное. – У Вас очень… хорошо.
- Спасибо. Так и должно быть, - отзывается теи-лехта. – Получается, ты в основном городке Башни живешь?
- Да.
- И как ты сюда добрался?
- Я… на «стрижонке», - слегка теряется Рийнар, и, на всякий случай. – У меня есть разрешение.
- По таким пределам расстояния… Тебя хорошо выучили. Разрешишь спросить: этот наставник?
- Да, - снова соглашается он. – Аллье Иллрейн.
Говорят руки: открытое удивление… уважение? А потом голос:
- Да, я тебя понимаю, - а потом уже другое. – Но позволю себе подумать, мысль о ночном полете у тебя восторга не вызывает?
«А еще Котька спать не будет, бояться только…» - это в голове, под резкий согласный жест. Тогда она продолжает:
- Близкой дорогой до "блестючки"... до общей справочной тебя сопроводить? Чтоб искать не пришлось?
Это остается только принять - объемным благодарным жестом.

...А на улице дождь кончился, светлая серебряная свежесть раннего вечера времени цветения, прохладно - и хорошо. Короткий путь - теи-лехта сворачивает с больших темных дорог парка в заросли, на неприметные тропинки, быстрый. Но хорошо, что взялась проводить: дождь прошел, дороги ожили, встречных много – лиловое и зеленое, медицинское, - но на непредусмотренного спутника внимания не обращает и объект в черной облегченной полевой, не иначе – охранник, встреченный на ярко освещенном перекрестке, почти у выхода.
...А с другой – внутрь восстановительного – стороны общей справочной насквозь прозрачный дымчатый лес сплошь засыпан – земля и ветви – мелким белым плетением - цветут. И темное покрытие площадки перед выходом тоже – в частую крапинку лепестков.
Останавливаются перед самым выходом, уже в полукруге освещения "щелкалок".
- С ней будет хорошо, Художник. Жди, я сообщу, когда именно, - а дальше, с ладони на ладонь – уверенно… Подарочек – не откажешься. – И как напутствие Тех, кто Служит могу тебе сказать тоже: ждите. Это не всегда помогает – но… это просто очень хорошо, когда тебя ждут дома. – И прощальный напутственный жест – удачи в дороге – а чувствуется: все равно теплой волной и через куртку – завершается на опознающих «щелкалки», та с послушным звоном распахивается перед ним. – Доберись удачно, Рийнар!
Чуть растерянное – большое – «С-спасибо!» - говорит он уже с другой стороны.

То самое сообщение он пропустил. Куда отлучался – вернувшись, объяснил честно. Со всем остальным. Выговаривать не стали – ни дома, ни, против всех ожиданий, руководитель практики. Понял, посочувствовал, высказался: «Пропустил – наверстаешь», и на правах взыскания выдал вариант дополнительных заданий. В плюс к пропущенному. Так что дальнейшие пять дней Рийнару пришлось сидеть в Речном с ночевкой, и не потому, что опаздывал на транспорт – по усердным занятиям. Возвращался с праздничным – с удачной сдачей. А дома, прямо с порога, встречали его новостью – пожалуй, радостней, чем обязательная праздничная лепешка.
- Поздравляю, Росинка, - улыбается Альри, - хорошо отчитался – спасибо, что хорошо отчитался. Принимай подарки – давай сначала к передающему, там в записи.
Выдохнуть, сделать скидку на то, как экран передающего подкрашивает лица зеленым… да и просто Иллрейн в этом, медицинском, выглядит слишком непривычно. И голос эта зараза искажает, шипит. Но главное – узнаваемо, а еще – Иллрейн улыбается. «Здравствуй, Рийнар! Жаль, что не застала – удачной практики! С полным итогом из рук в руки поздравлю: должна вернуться не позже, чем с обычного дежурства. Надеюсь, сводные своего маршрута до лесного ты оставил в доступе? Мне интересно будет оценить. И, - руки старым жестом зачерпывают внутреннее тепло - передать через экран нежданно близким словом благодарности, - спасибо..." Дальше тишина, верней, разом ожившая трепотня обязательной программы, дальше Рийнар считает - торжественным счетом, на двенадцать - и получается так мало,
И непонятно, что больше хочется сделать - легко, по-мальчишески, подпрыгнуть от радости - или трудно подумать, и куда самому от себя деваться - от того, что все знает и от такой благодарности. Но тут его дернут за рукав. Котька. Свободной ладонью. Считала тоже - тоже по традиции и помогала себе на пальцах, показывает - правильно - три на новый порядок остались неразжатыми.
- Вот так - и Иль приедет, да? - дождется согласия и звонким. - А я вот с ней сама говорила! А... пойдем у нее в саду уберемся, а то ветер был?
- Ага! У, какой молодец, Котька! - обрадовано выдает Рийнар. - И дом проветрим, - а дальше он повторяет вслух - то, что живет в памяти - негромким голосом напутственного. - Это очень хорошо, когда тебя ждут дома.

и хде, спрашивается, моя обратная связь?

@темы: сказочки, рыбы небесные

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

а еще напоминаю: завтра будет происходить

25.01.2010 в 17:43

Пишет  живой человек:

квартирник меня

ПОТОМУ ЧТО ДА

в прошлом году мне не везло, всё назначенные квартирники пришлось отменять один за другим. этот год удалось правильно начать в Киеве - и я всерьез намерен его правильно продолжить.

время: в субботу 30.01.10 начало в пять часов.
место: от станции метро Петровско-Разумовская минут 10 на автобусе, точный адрес вышлю в личку, спрашивайте. или встречайтесь с Гуан в метро в 16:15 - 16:30, она проводит до места. но лучше тогда все равно подать знак, чтобы мы знали, кого встречать.
что читаю: стихи - много. и рассказы - два-три, можно заказывать, какие именно.
шляпа: будет.
чай-кофе: не возбраняется приносить с собой кчайности, чай-то все равно потом попьем. и/или не чай тоже не возбраняется. всё можно уточнять прямо тут или в личке.
кому можно приходить: приходите пожалуйста не стесняйтесь.
распространение информации и откровенный пиар с похвалами автору: приветствуется весьма.
другие вопросы: можно задать сюда или в личку.

У меня скорей всего не получается, но советовать - советую. Сходите и вместо меня порадуйтесь)

@темы: Интересности

---

мдя, эскапизьм-эскапизьм

Не, я конечно понимаю, что да, есть, не отвертишься. Что вот чуешь порой - а обитаешь-то здесь и сейчас какой-то шестой - восьмой - десятой, экономной своей частью, достаточной для минимальной социальной адекватности и пристойной работоспособности на том, что называется работой, а всем остальным - оххх, как в запой выстравиваешь берега - своих придуманных стран, и может быть где-то как-то оно нехорошо, н-но...

А потом сидишь, во имя этой работоспособности на соответственном мероприятии от серьезных административных чиновников, смотришь на разнообразных учителей, на голоса поющих осанну образовательным проектам нашего президента; также предлагающим собственные инициативы - в частности, ресурсоэкономной школы или музеев последних локальных российских войн как средства воспитания патриотизма...
И тихо думаешь - то ли лыжи не едут, то ли где-то наши реальности и действительности куда-то сдвинулись на сторону...
То ли это мы полагаем, что пишем дале-окую абстрактную фантастику, а вляпываемся в такой махровый реализм, что хоть соцреализьмом его прикладывай...

*впрочем дальше я начинаю думать, что сказали бы файдайр на идею ресурсоэкономной школы - выдыхаю - веселюсь о различия нашей ругани - и продолжаю думать за имперзцев.

пролог - здесь ingadar.diary.ru/p93030149.htm
раз здесь ingadar.diary.ru/p93149876.htm
два здесь ingadar.diary.ru/p93264326.htm
три здесь ingadar.diary.ru/p93336170.htm
четыре здесь ingadar.diary.ru/p93399476.htm
пять здесь: ingadar.diary.ru/p93465902.htm
шесть здесь: ingadar.diary.ru/p93496607.htm
семь здесь: ingadar.diary.ru/p93872405.htm
восемь здесь: ingadar.diary.ru/p93989897.htm
девять здесь: ingadar.diary.ru/p94079450.htm
десять здесь: ingadar.diary.ru/p94149881.htm
одиннадцать ingadar.diary.ru/p94192358.htm
двенадцать: ingadar.diary.ru/p94285343.htm
тринадцать: ingadar.diary.ru/p94389233.htm

так как в субботу меня не будет - вот вам еще кусок

про неудачные испытания и парня, который лазит, куда не надо

Конечно, ты не думал о мальчишке, который жил в Клину или Орле...

...А испытания «зеркалки» свалились как раз весной, в редкое время, когда степь бывает – цветной и зеленой. Иллрейн еще договаривалась со своими наставляемыми и ньирре-теи Альри выбраться в степь на подольше, по пахучее разноцветье – в пору цветения собирается много полезного. «И дополнить заодно первые испытания Котькам, - серьезно говорила Иль вслед, - проверкой, как держит небо». Утром следующего дня собирались, но поздним вечером переходит на связь экран передающего в доме эс рен Нирлен… Иллрейн просит прощения, что внеочередной и срочный вызов, призывает – не задумываться и заниматься, что полагает – займет недолго, дней через шесть ждите, вернусь и все проверю. Запомнилось: «дней через шесть ждите» - и завершение оценивающего жеста – бликом по золоту на рукаве. Запомнилось – прикрой глаза, увидишь… А в те дни…

Известие о неудачных испытаниях пришло в городок раньше этих шести дней. Информация, не рекомендованная к распространению, доходит до жилых городков Башни и распространяется там – со скоростью огня по сухой степи. И также сопровождается плотной дымовой завесой слухов и разного... Что день кажется длинным и воздух тяжелым, и очень долго. Завесу не сможет рассеять и Альри айе Халльре, вернувшаяся вечером с работы. А ждали - после исполнения своей священной обязанности: Кийро имя получила и поступила уже в обязательное учебное - Альри вернулась работать в младших помогающих в медблоке основной базы Башни. Так ждали, что та по первому взгляду на лица маленьких, уже на пороге дома, может сказать - новость известна. До – единственного Рийнара:
- Иллрейн там... была? - и придется отпустить в небо рассыпающийся, беспомощный жест:
- Была. Я не знаю. Их сразу в восстановительный отправили, на скоростном.
Дальше она заговорит, сердито и шумно, что время позднее, что завтра - какая-то весенняя практика (как это далеко), что быстро есть, мыться и ложиться... Правда, не очень заметит, что поедят кое-как. Вечер поздний, а сидеть и ждать неизвестно чего, это никому не поможет, особенно тем, кому завтра работать, а также отправляться учиться – так что «шагом марш спать, гашу свет». Уложить как-то выйдет. Встать потом посреди общей комнаты, как там она говорит: вдохнуть и выдохнуть? – и выгрести из ближней ячейки хранения цветной лиловый ворох – хорошо, раскроить успела… Теперь – спуститься вниз, в готовочной освещение лучше и маленьким мешать не будет. Сначала – аккуратно положить на домашнюю жаровенку, под уголек благодарственного, маленький лоскуток – обрезок с рукава будущей рубашки. А дальше сесть… Эту просьбу лучше говорить вот так, сшивая медленно, на руках – старинным витым швом – на защиту и на удачу. Обычным, повседневным (не очень-то действенным, нельзя об этом) – но если я кому-то что-то делаю, значит – тот, кому я это делаю, будет?
Наверху тоже не спят. Недолго попытаются – «лечь по местам и закрыть глаза», но когда снизу особенно громко всхлипнут, Рийнар – стараясь как можно более бесшумно – спрыгнет со своего «верхнего насеста». Дальше сесть у ночника, сказать тихим шепотом:
- Котька… не плачь, а?
Развернется, высунется из спальника:
- Я боюсь… я не хочу… - голос сорвется, громко получится. А страшное – только шепотом. – А вдруг она…
- Тихо, Котька! – это слишком командным – пусть шепотом, потому что за продолжением того «а вдруг» - что-то в горле дерет, хоть сам реви, а это нельзя, когда принял решение. – Котька, я придумал. Только – обещай, что никому не скажешь!
Выпрямляется совсем – и на ухо, теплым:
- Я очень обещаю.
- Завтра я все узнаю, - теперь из-под спальника выныривают и руки, огромным и удивленным: «как?». В ответ надо разложить по порядку – все, что придумал… и далеко оставить, где сомневаешься. – Я завтра не пойду на практику. Возьму «стрижонка» - у меня же разрешение есть – и отправлюсь в восстановительный. Должен быть в нашем секторе, я… немного знаю, там у Таскуна из двадцатого отец был. В «стрижонке» полная полетная карта была, я помню, я найду. Ну… и спрошу.
- Ты ничего не узнаешь, - в шепоте Котьки начинают проявляться слезы. – Ничего тебе не скажут. Потому что тоже маленький.
А сейчас надо сдержаться и не разозлиться на мелкую плаксу. И не испугаться - потому что по правде тоже не понять, а как - там, в чужом пространстве это сделать. А дальше - придет в голову: а вот как:
- Она - мой наставник. А у меня аттестация. Летняя. Мне надо знать. Вот так может получиться, Котька. Правда, может!
- Пусть у тебя все получится! – жалобно отвечает Котька, и злость тогда девается далеко. – Совсем все…
- Коть… - негромко отвечает Рийнар, - все будет хорошо.

…И у него получилось. Совсем, правда, по-другому. Тихим подтверждением – когда делаешь правильное, найдется, кому поддержать.
Сначала все получалось удачно. Выбраться ранним утром, свернуть никем не замеченным к соседнему двору, нырнуть в ангар… Привычные действия по подготовке «птички» ко взлету, немного непривычный – много более объемный и долгий осмотр и выбор маршрута по полетной карте – как, птичка, съешь – молодец? – и помоги с оценкой, хватит ли батарей? По пределу – проходим, а на обратную дорогу… должен успеть подзарядиться, пока придется все выяснять. А дальше – вывести «стрижонка», и в небо. Что тут могло не получиться? На проверенной территории любимого дела – и с очень подробной и открытой, можно заподозрить: не для гражданских высот и «птичек» сделанной – полетной картой…
…А еще за управлением «стрижонка» почти отступило – холодное и страшное, не назвать, что грызло – мало и плохо проспанную ночь. Только чуть-чуть скреблось в горле, словно накричался на ветру – главное было справиться с привычкой, ни мельком, ни двенадцатой выдоха не бросить взгляда на резервное. Потому что стоит отвлечься – рисунок степи под плоскостями, привычно перемигиваются показатели – и уже кажется, Иллрейн сидит вот тут рядом, сейчас еще – негромким и четким – выдаст оценку перебора скорости на маневре. И еще спросить хочется, стандартны ли известные правила посадки гражданских, подходят ли – для «лесного лечебного» сектора – столько учился и не дошло спросить: чужая земля.

На чужой земле, в «лесном лечебном» шел мелкий дождь, сшибая лепестки, и густо пахло лесом, которого было совсем много. Так, что здания было плохо видно. Правда общей справочной лечебного сектора это не касалось – ее стеклянный купол заметен был издали, это за ним разливалась – клубящимся, зеленым, огромным – территория восстановительного, чьи первые строения еле угадывались в этом сплошном зеленом…
Мысль, что войти и попробовать узнать можно будет здесь, в общей справочной – как говорили, всем открытой – была теоретически верной. А практически оказалась бесполезной. Потому что открытые автоматические терминалы просто отказывались его, невзрослого, видеть и отвечать на какой-либо запрос… А «по традиции» обязательное живое дополнение из служащих справочной – из системы обеспечения – оказалась благожелательной. Ей, не слишком обремененной работой, редкостно было интересно, чего пытается добиться от автоматики явно не взрослый и явно же не балующийся парнишка. Но порядок есть порядок - итогом той благожелательности стало лишь: "Информация о Службе Защиты предоставляется только состоявшимся взрослым близким представителям Семьи по личному запросу... Да подожди ты, сейчас форму запроса объясню!" Подождал, не выметнулся - бегом, как хотелось. А толку - внутри как будто налили что-то совсем темное и тяжелое, и оно плещется, и мысли такие же: "И мама тоже не сможет... У аллье Иллрейн нет Семьи ведь. Ничего - вообще - не узнаем, даже если..."
Это «если» плеснуло - настолько мутным, что разозлился. "Ну и что за нытье и что за рева? Вернуться ни с чем нельзя, ты обещал. Сдаваться решениям, - постараться сделать такой же серьезный прищур, в горле заскребет, неважно, - "недожорки", как говорит Иллрейн? Никогда. Я узнаю. Надо как-то пробраться внутрь - и там, наверно... Сначала решить как пробраться. Территория запретная для посторонних, но - не стреляют же там? Главная проходная в справочной, но там "щелкалки" - невзрослому, без разрешения... не, это Спящие проспятся... Когда летел, я видел..."
Дальше Рийнар караулил под дождем спрятавшуюся на незаметном повороте, видимо, грузовую - неглавную проходную. Автоматическую. И тоже убеждался - не выйдет. А в "дальше" виноват был, сначала, крупный обломок, железяка на дороге. На которую неудачно приземлился, попробовав, допрыгнет ли до верха линии: если следующий "слепой вагончик" здесь приостановится, можно... Не допрыгнешь. Было больно. Со злости на все - пнул бедный осколок сильнее. И случайно проследил его траекторию полета. И - что это, куда он шлепнулся? Вьется – темной полосой посреди высокой – у, наверно, какой мокрой – травы. Точно – тропинка… и как раз в направлении куда-то к высокой – в четыре роста и гладкой – не перелезешь – «плетенке» забора восстановительного. Быстро – бегом – на ту тропинку бросило… наверно, чутье, вечное знание любого в возрасте между именами – «если где-то стоит забор, значит где-то в этом заборе есть дырка»… И она там правда была – кто-то снизу сумел слегка приподнять опоры «плетенки», несильно, но Рийнару пролезть хватило с запасом.
Только с выполнением каждого мелкого этапа поставленной задачи, самый глобальный казался все более невыполнимым. Куда и как дальше-то? Вот вынырнул – из мокрых, тяжелых как каменные, колючих ветвей, огляделся… Мрачно – почти черные по дождю, незнакомые высокие деревья – стрелами, как памятные арки – стеной вокруг тоже черной дорожки, лужи – тихо, только дождь шуршит. Проходная, по направлению, за спиной, значит – вперед, выбраться к ближайшим ориентирам, сопоставить с запомненным – надо было карту снять – оглядеться…

Не получилось. Впереди еще только-только забрезжило – блеском и освещением за дождевой пеленой – похоже, разгрузочная площадка тех самых вагончиков, как оттуда, резко в этой тишине, ударит знакомым звуком. Минимальным тревожным, на переливчатый визг которого – до мысли – одна реакция: ссыпаться в наиболее противоположную сторону и быстро…
Привычка – у детворы жилых городков Башен, иные отчаянные из которых умудрялись пролезать и под зарядными мачтами – на испытательные поля, несмотря на страшные рассказы про некоторых «вот когда-то сгоревших, что ничего не осталось». За непонятными взрослым ценностями, доказательством храбрости – мелкими ли «плавлеными камешками» - следами выстрелов, более того – золотистыми «пяточками» «болванок». А если засекли – именно с этим сигналом – беги быстро, родных оповестят – не оберешься. Перестал тогда тоже – из-за Иллрейн получилось. Сначала потому что времени не было, все свободное – туда, научиться, как в небе держаться. А потом, первой зимой, когда она с изоляцией в их доме возилась, там за стенной панелью тайник когда-то делал. Ценностей. И забыл. Посыпались… Дернулся – поднять и деть куда-нибудь. И первый раз увидел, как наставник умеет меняться в лице. Как насквозь, через блестящую «пяточку» на ладони смотрит – и страшно, словно небо снова не держит и земля под плоскостью все ближе:
- Сам собирал?
А сказать неправду никак нельзя. Соглашаешься. Смотрит. Тот же взгляд насквозь – от «пяточки», по ответившим ладоням, вверх… Таскуну из двадцатого, однажды все-таки пойманному – ну, не все бегают быстрее караульного «блюдца» - дома устроили испытание на воспитанность и достойное поведение, вспоминал потом долго. Но кажется – лучше так вот, чем… Она просто смотрит насквозь – и говорит на отсутствующих:
- Абсолютно надежная система защиты… раз…бери вас по периметру… Это с нашими непредсказуемыми стрельбами и прочим дерьмом…
- Иллрейн… - ну что тут скажешь – просить прощения? – «я больше не буду»? Вместо того, что просится: «увидь меня снова»… И все-таки – движением рук, детским жестом – прощения Рийнар просит. И обнаруживает – увидели, чтоб вслед услышать – неожиданное совсем:
- Извини, я очень испугалась. Вот видишь – умею бояться. Рийнар…- и движение рук, жест взрослый, четкий – подкрепляет большую просьбу, - не лезь туда больше. Я тебя – очень прошу. И остальные лучше бы – не делали…
Сам точно больше не делал. Не потому, что вспоминалось – вспоминать такое и не захочешь. Просто – так получалось.

Не делал, а привычка осталась. Услышал визг тревожного – быстро! И, по привычке жителя сильно открытой местности, хочешь скрыться – беги вниз… Вниз – это вот там, с противоположной стороны, за каменными ветками – потому что там овраг. Крик, тише сигнала – что-то вроде: «Малый, что ты тут делаешь?» - нагонит уже над оврагом. И не догонит. Ссыпался.
Ага – именно: ссыпался. Не подумал, как легко и быстро поедет под ногой мокрый обрывистый склон. Повезло еще как-то сбалансировать, скатился – в осыпи песка и камешков, больно ободрался о какой-то выворотень, но кое-как не свалился совсем. А овраг – глубоче-енный, слетел с осыпью до огромной разлапистой сосны, зацепился, затормозил – огляделся… До верха – мно-ого – еле видно… и, кажется, - вот притихла осыпь, - голосов нет, не ищут. И вниз – неблизко, и хорошо, что зацепился – это вниз посмотрев – там, под разлапистыми корнями, склон становился совсем отвесным, а внизу ручей – и камни… И дальше – что же?
А дальше все так, что взвыть впору – как совсем мелкий, от ссадины. Нет, столкновение с осыпью и выворотнем штаны пережили. И то счастье. Но – влезал-то в самое парадное, думал, так будет проще. Д-да: песок, грязь, еще смола, пара царапин в комплект – такое чучело встрепанное никто и к порогу не подпустит. А еще мокрый – куртка уже дождь пропускать стала. И ботинки, вроде. Остановился – почувствовал. Холодно. Устал. Тяжело, хоть реви. Чему это поможет? Не время и не место. А время и место – вот с той стороны можно слезть вниз, надо искать удобное место, чтоб выбраться. Отряхнись по дороге. Здесь никто не увидит, но и указатели в этом буреломе проектом не предусмотрены.
Идти вдоль по руслу ручья, примерно по направлению дальше от забора, против течения, придется недолго. Первый мост где-то на самом верху оврага он не упустил из виду, задумался на вдох и выдох, но мост ли, место ли для тех вагончиков - кто знает, и слишком от тех близко, лучше дальше... А еще шагов через пятнадцать к ручью спустилась тропинка – ухоженная, и все равно – очень знакомая... простая, с деревянными бортиками по краям. Перешел. И на повороте к маленькому, тоже деревянному, низкому резному мосту - тропинка оправдала доверие, обрадовав его первым указателем. Оказывается идет он "Первым тихим маршрутом". Рийнар оглянулся: стою над водой, проточной, можно думать - хорошей - и пожелать: пусть так и дальше, и все получится.
И вроде – есть. За мостом, пока медленно ползет вверх тропинка, сам мир меняет краски: в отрогах оврага, белым, цветут какие-то кусты, а выше – золото, рыжий и зеленый - песок и сосны. Лестница кончается почти на самом верху, дальше еще поднимаются поросшие соснами пригорочки, загораживают от ветра площадку. Круглая. Яркий зеленый газон, сходящиеся к середине дорожки, чередуясь - то неровные камешки, то спилы стволов - между ними разрешают расти траве. В середине – обычный, почти такой же, как во дворе за школой – о котором можно небрежно «просилка» - фонтан, «родник благодарственных»: каменная чаша, тонкие беседки приношений… Шуршит, несмотря на дождь. А качество резьбы – когда тут разглядывать, когда на другой стороне, ровно за ним, как из рук в руки передали – держи, не это ли надо? Там, где две скамейки и поворот другой дорожки вниз – здоровая такая карта восстановительного…
Но – «с выполнением каждого мелкого этапа»… Теперь бы еще разобраться, что здесь и куда…

@темы: сказочки, рыбы небесные

---

автор побежит на очередное меропринятие

а пока выдаст очередную порцию) чуток

начало:
пролог - здесь ingadar.diary.ru/p93030149.htm
раз здесь ingadar.diary.ru/p93149876.htm
два здесь ingadar.diary.ru/p93264326.htm
три здесь ingadar.diary.ru/p93336170.htm
четыре здесь ingadar.diary.ru/p93399476.htm
пять здесь: ingadar.diary.ru/p93465902.htm
шесть здесь: ingadar.diary.ru/p93496607.htm
семь здесь: ingadar.diary.ru/p93872405.htm
восемь здесь: ingadar.diary.ru/p93989897.htm
девять здесь: ingadar.diary.ru/p94079450.htm
десять здесь: ingadar.diary.ru/p94149881.htm
одиннадцать ingadar.diary.ru/p94192358.htm
двенадцать: ingadar.diary.ru/p94285343.htm


здесь еще немного о педагогике, нравственной подготовке и даже о рыбах небесных)

И только дети, знатоки былого, играющие весело в войну...

- Доброго пути, Рийнар, - оклик подхватывает его на лестнице, на спуске к нижним квадратам жилого городка от городка учебного, обернуться – и зашуршит по капюшону ледяная морось. Обернуться надо – хорошо знакомым голосом оклик.
- Рад приветствовать! – получается уважительным отстраненным, хотя узнал, конечно. Иллрейн накинуть капюшон и не думает. Это он замечает потом, сначала – взгляд зацепляется несколько ниже. Действительно – золото. Тонкая золотая полоса, подчеркнувшая черный и синий нашивок на полевой… Потому только так получается приветствовать – и не очень получается сказать вслед обращение. – Аллье… Иллрейн.
И вот потом уже, что стоит она без капюшона и смотрит – как всегда было – внимательно, и чуть-чуть смеется:
- И я тебя рада наконец-то видеть. Как ты летаешь – я уже оценила… и ты сумел меня озадачить. Поговорим? А почему на связь не выходишь, Рийнар?
«А вот сейчас он скажет глупость. Вот четко – как в системе взаимодействия». И где-то на заднем плане памяти возникает озадаченный, с не слишком скрытым раздражением, голос эксперта кратких командных (жесткая вещь статусы, выполнять рекомендацию ими подтереться – неудобно): «Эр’тиер сен айе Тольмарка – чем вы добираете необходимые плюс-способности?» - посмотреть тому немного выше бровей и самым достойным голосом совершенно честно отозваться: «Головой», - немножко приглушив мысль, что – если только уметь ей думать…
И глупость у Рийнара по тону – вполне подходящая:
- Я думал… Вам теперь зазорно… с нами.
Сначала Иль отзывается звуком – совершенно звериным фырканьем, и по-зверьему же отряхивается от особо мокрого порыва ветра. Дальше кратко выдает оценку:
- Бредятина. Уф… длинный разговор – для такой погодки. Зайдешь? Все равно о твоих полетах поговорить надо.
- Я – с радостью, - облегченно, что ли, отвечает Рийнар, руки выныривают из карманов, отвечают – протянутым ладоням. И дальше уже можно сознаться. – Мы очень по Вас скучали.
С руки на руку:
- Я тоже… А кто это – «вы»?
- Так и мама. И Котька.
Последнее имя руки Иллрейн ловят. Как что-то внезапно брошенное. А дальше пляшут – стремительное, непонятное. По правде - просто пытаются сложить три и двенадцать. И сохраненные "стрижонком" полетные записи: некоторые из них странны неимоверно – нелепый, дерганный, на простоте невероятной рисунок полета... Слишком невероятный для наставляемого, кого Иллрейн учит летать - вот только подсчитала - к пятому году подошло. А дальше мелочи – но все другое: по управлению, по высоте… Особенно по тому, как четко выскальзывают на кривую прямые маневренные: вот хочется командным тоном сказать: паек на второй десяток дней дежурства в горло не идет? - руки ослабели? А если действительно руки слабей, чем надо?
- Рийнар… Но ты сначала прямо под этими... осадками разреши уверенности моей и сущности оставить неизвестную стойку - скажи, кто же это и зачем терзал тренировочную программу "стрижонка" и его полетные такими... начинающими раскорячками?
Рийнар, оказывается, умеет вставать во взрослую парадную - ответа: я сделал - я отвечаю – и говорить под нее правильным:
- Это Кийро, аллье Иллрейн, - и, подхватывая непонимание, - Котька. Она выросла выше систем управления, а... Вы обещали!

...Вспомнится ярко: да, было. Со всем памятной зимы минула весна и лето, и еще весна и лето - разного и добрососедского - и было уже правильно и не странно - не просить, так заглядывать за разным, за тем свободным, чему только учатся друг у друга умеющие сказать: "заходи, я живу близко".
А маленькая росла. Переходила - со своего детского на общий средний, смотрела и задавала вопросы. Смотреть было хорошо, удивительно - и утомительно временами очень.
И вот под конец третьего лета в степь Халльре неожиданно повернули дожди. Мелкие, теплые, чуть гуще туманов. Такое время - Альри айе Халльре как всякий местный житель знала – пропустить нельзя - там, в дальних от городка низовьях, на былых, до уголька себя забывших пожарищах спешат жить, тянутся, бугорками вспахивая землю, печерюшки - "растительное мясо". Ну, кто спешит жить, а кто - запастись на зиму вкуснятиной. Знала это и Иллрейн. А дожди подгадали, повернули как раз на отпуск с дежурств. Иль и предложила - далеко до низовий, давайте слетаем?
И Рийнар своего не упустил. Сразу попросил, как вынырнул из рассветного утреннего тумана, собирались рано, как на дежурства: «А можно я? Меня за управление?» Иллрейн оглянется – на проявившихся из тумана ему вслед ньирре-теи Алльри и сонную Котьку, подчеркнуто задумается – и выдаст согласие: «Хорошо, покажи, что ты умеешь. Учти туман», - улыбнется она уже потом и Альри: «Не бойтесь!»
Бояться действительно было нечего. Не иначе, гордый оказанным доверием – держал он «стрижонка» так ровно и аккуратно, что садись и высыпайся. Матери и наставнику было не до сна – это только маленькая подтверждала практикой летную оценку чистого полета, и наверстывала недоспанное... Так крепко и сладко, что потом осталось только удивиться последствиям. Тому как звонко – и долго – отзовется разбуженная по прибытию на место Котька все-таки похваставшемуся Рийнару: «Ты видела, как я умею? Как я летаю?» А главное на удивление, что основное содержание этого «громко и долго» будет: я тоже так хочу – и вот прямо сейчас.
Иллрейн оценит. Сцену, взгляд и выражение лица Альри. Движением ладони спросит разрешения вмешаться. Получит. И скомандует:
- Садись.
Удивления во взглядах, поймавших ее в перекрестье – всех трех – прибавится изрядно. Иль слегка, с руки сбросит легкое: не беспокойтесь – к ньирре-теи Альри, а остальным пояснит:
- На пилотское. И проверим, - и смотрит очень серьезно. На процесс. Который куда точнее назвать «вскарабкаться», чем «сесть».
- Иллрейн, ты… что делаешь? – тихо спрашивает Альри, настолько удивленно, что почти не сердито.
- Объясняю наглядно, - ответит Иль тоже негромко, и дальше снова почти командным. – Рийнар, поможешь – на первый раз подогнать фиксаторы?
Времени пройдет совсем немного. «Под средний норматив на все защелкивание», - скажет про себя Иллрейн. Между его согласным жестом «да, конечно» - и сорвавшимся вслух растерянным:
- Не могу. Они не фиксируются.
- И правильно… - Иль оставляет командный тон. – Потому что сажать на пилотское таких маленьких Котенков – даже на моей родной земле, наверно, не додумались… - и снова серьезно. – Ты – вот сюда не дотянешься? – маленькая пытается, но расстояние известно – и действительно маленькие лапки до первого перехода взлетных не достанут… а если и – вопрос, сдвинут ли. И, осторожно так, улыбнуться. – Тогда, извини, придется подождать.
Опасаться, что маленькая захныкает, было зря. Она хмурится – сосредоточенно, как и брат когда-то. И измеряет расстояние – от положения, докуда дотягивается рука: раз ладошка – и два. Подсчитывает она вслух:
- Пять… нет, четыре. Четыре и еще мизинчик. Я скоро подрасту!
- Вот когда вырастешь выше систем управления – попробуем, - серьезно говорит Иллрейн, - А пока – пойдем вкуснятину искать, ладно?
…И только уже потом, когда разбредутся – маленьким, само собой, интересно искать новые гнезда и круги печерюшек, бегают где-то на краю видимости, пока взрослые разбираются с найденным, огромным – за большой круг разве срежешь. Иллрейн, наклоняясь ссыпать в общую плетенку – тоже местной работы, правильная, не кашу довезут, - говорит негромко. В ответ – Альри как раз всматривалась, где там дети:
- Ньирре-теи, Вы… извините, что я так сегодня – с полетным.
- Не надо просить прощения, Иллрейн, - ньирре-теи Альри выпрямляется, отряхивает с руки травинки. - Ты умеешь учить. А главное - ты их любишь. Правда же?
Это тоже неловко слышать, словно граница прогибается под шагами, а соглашаться того глубже, а не соглашаться - как?
- Наверно... Но - я совсем не умею с ними обращаться.
Альри только неожиданно улыбается в ответ:
- Иногда у тебя получается.

Вспомнилось. И правда было. Быстро время прошло, не заметила. И что теперь?
- Зря поторопились, - наконец отзовется Иллрейн. - Учиться летать лучше с самого начала совсем правильно.
- Я... самое элементарное. Ну - она очень просит.
- Вплоть по верхние, на которых она заваливается. Ох... Это посмотреть и оценить - а пока - быстро сдвинулись куда-нибудь с этой погодки!
- А...давайте к нам зайдем, - не очень решительно предлагает Рийнар. - И Котьку можно подхватить будет.
Иллрейн не возразит. Зайдет, проследует за приглашением наверх – мысль нагонит: «Теперь здесь тепло». И замрет, упрется взглядом – в стену дальней комнаты, тогда и теперь – детской… И даже забудет спросить «можно?», когда пойдет ближе – рассмотреть получше. Стену-то хорошо помнит, тоже тогда, давно, пришлось «сеточку» крепить, много – там внутренние панели в углу хорошо так расходились. Стена была как прочие стандартные – в жилых комнатах размыто-песчаного цвета, с четко заметными серыми стыками.
А теперь со стены смотрело небо. Синее, верхнее, над облаками – ошеломительно похожее небо – закат, который и рассвет – на совсем не гражданских высотах. И каким похожим – был бы свет другим, была бы привычная картинка на мониторе – крылом шла на разворот восьмерка – условных и все-таки узнаваемых «бабочек». А так, в замерших цветах рисунка, можно было, - Спящие! – а может и впервые – понимать, что это еще можно увидеть так – и так красиво… Осторожно, не касаясь, пройти ладонью над рассветным бликом по темной плоскости – первой, самой заметной из «птичек». «Краска… надо же! И облака… Ой…» - это потом, когда придется сморгнуть – смахнуть странное, светлое и тревожное и ощутимое некстати – словно сказали, что знаешь давно, песню, что слышишь между сутью и словом – и так сказали – и вдруг увидеть, как прямо из тех облаков, чуть ниже взгляда, навстречу – той восьмерке плывет… Всплеск хвоста, морда, любопытный глаз…
- Рыба? – это получится вслух и некстати громко, так громко, что подхватит голос – звонкий, но в первый момент неузнанный:
- Рыба! Рийнар, да где ты? Аллье Иллрейн нашу рыбу разглядела!
- Рийнар? - Иль оглядывается, где он там – и только тогда появляется, забирается наверх по лесенке, замирает у края, готовый отступить. Эль'нере Иллрейн айе Тольмарка в виде полностью растерянном ему еще видеть не случалось, может и считывает неточно, что за вид - и опасается. - Это все - ты?..
- Он, - подтверждает вместо насторожившегося Рийнара Котька, - а я только краски носила! И рыбу разглядела еще...
- Они там есть в облаках, рыбы... - еще задумчиво говорит Иллрейн, - правда, наш командир говорил, что это скверная примета... - и, как проснувшись. - А какой большой, и какой красивый котеец уже вырос из ма-аленькой Котьки... О, и ты уже почти до нашивок мне дотягиваешься...
...А маленькая действительно красивая - мягким, странным сочетанием смуглого и светлого, золотого - медовая осень, и она тоже в местном, разлетаистом, и именно осеннем песочно-рыжем с темно-красным. И волосы длинные отращивает. "Ладно, уметь летать - полезно", - направление мысли Иллрейн меняет переворотом. А теперь - другому:
- Рийнар, знаешь, это очень здорово, - посмотреть на замершего у лестницы, вспомнить, как это правильно - и позволить рукам выговорить, что благодарю, это будет - частью неба надо мной и слова моего. - Это очень - похоже...
"Я старался", - отвечают руки. И передают - горстью, аккуратно, чтоб не посыпалось: возьмешь? Принять. Так же осторожно. Еще это движение рук можно читать как "это подарок". "Это тебе".
И снова - можно попробовать странным маневром:
- Я тебе обещала про звания, Рийнар? Они - от статусов и всякого такого прочего отличаются тем, что не рождаются вместе… с любой головой. А получаются - долго... му-уторной работой той самой головы и всякого. Гордиться – можно… но обычно некогда. А как – раскорячка взвилась и полетела, и я не вижу вас в упор, даже голову, ибо зазорно – еще и глупо. А дорасти с глупой головой до того, чтоб вляпаться в золото… мне такого везения не отсыпали. В конце концов, я только нашивками вляпалась. Благородного серебра в мою кровушку это отнюдь не добавило… - улыбнуться и даже добавить. – Вот времени это ест… - И перейти к дельному. – Погода дрянь, но не буран все же. Готовы отчитаться, наставляемые?
Сестра и брат переглядываются, долго – ладошки Котьки спрашивают: ты отдал? – и получают согласие, Иллрейн не вмешивается. Наконец, у Кийро получается спросить. Не самое нужное – и до улыбки неожиданное:
- Ругаться будешь?
- Хуже, - отзывается Иль. – Проверять.

@темы: сказочки, рыбы небесные

---

а вот всему назло

особенно рабочему компьютеру, обеспечившему приятную эпопею по восстанавливанию всего написанного и исправленного ныне. ууууу

имперзцы далее
начало
пролог - здесь ingadar.diary.ru/p93030149.htm
раз здесь ingadar.diary.ru/p93149876.htm
два здесь ingadar.diary.ru/p93264326.htm
три здесь ingadar.diary.ru/p93336170.htm
четыре здесь ingadar.diary.ru/p93399476.htm
пять здесь: ingadar.diary.ru/p93465902.htm
шесть здесь: ingadar.diary.ru/p93496607.htm
семь здесь: ingadar.diary.ru/p93872405.htm
восемь здесь: ingadar.diary.ru/p93989897.htm
девять здесь: ingadar.diary.ru/p94079450.htm
десять здесь: ingadar.diary.ru/p94149881.htm
одиннадцать ingadar.diary.ru/p94192358.htm

про экзамены наставляемого, нравоучения, нравственную подготовку и еще разное

я первый раз в седле, ща упаду

***
Первую аттестацию общей подготовки и профессиональной специализации на «первом переломе имен» - с дальнейшими разрешениями и рекомендациями – Рийнару эс рен Нирлен выпало сдавать незадолго после знаменательного визита на Башню 37.126. командующего седьмого Круга. Иллрейн сен айе Тольмарка как раз предстояло отбывать на назначенный курс повышения, ранним утром, немногим позже предрассветных, но благо – нового дня. А то как же Наставнику не посетить аттестации того, кого учила.
«Отправляла меня база Халльре и прочая служба обеспечения традиционно», - отзывалась теми предрассветными Иллрейн. Потому как большую часть оценки умения Рийнара управлять "малыми гражданскими" проводить пришлось круговым обзором летающих – и почти по «обзорные на затылок». Все полетное время служба обеспечения злостно мстила, не иначе. Призвала полным требованием к какому-то облезлому недокрыльнику из временно назначенных преподавателей – руководителей аттестации младшего звена... Ох, не каждый временно назначенный похож на того, кто достался давно памятному курсу академии Службы Защиты. Этот долго, с сипением (не иначе, знал о назначении, думал – ругаться или осторожничать), вещал нечто – все в духе: если считать строго и точно, то ваше наличное звание и общий статус выполнять обязанности наставника не разрешают, но да-да, мы чтим принятый порядок нашей славной Службы Защиты… Тот, конечно, в «защитке» не служит, кто не умеет стоять в выдержанной стойке, выслушивая все, что угодно, и это размазанное сипение – еще не худший вариант. А еще можно смотреть чуть поверх глаз недокрыльника на мятые, темные от пота, отдельные редкие пряди, прилипшие ко лбу, и выдавать про себя полный неуставной на его сип нечищенный: «Мне вообще-то насрать – вот с этой осветительной мачты, со второго яруса, лично Вам на лысину, надо думать – попаду – имею ли я право учить этого парня летать, и сколь вы от своих щедрот и уважения мне это разрешаете… Именно сейчас куда более важно оценить, как именно мой неразрешенный воспитанник сдает свою первую аттестацию. А потому ка-ак хочется выдать полный сральник объемной моей благодарности – за то, что следить за его действиями мне приходится круговым обзором. Расплодилось… радетелей!»
Ничего от лишнего взгляда не изменится, но все же ни к чему такая помеха оценить. Тем более, что здешнее учебное… гммм транспортное средство – «Как это, вот не удивлюсь если в первое небо поднимавшееся …нечто называется – хоть кодом, хоть прозвищем – я б «бревно» сказала», - по обводам – и судя по всему, по маневренным свойствам – ни разу не послушный верткий «стрижонок» – именно, что бревно! И парня толком напутствовать не дали – очень коротко, что учти, что тяжелее – и на верхний ряд не рассчитывай. А потом и вызвали, полным требованием, «лекцию о несоответствии и соблюдении правил прочитать, необходимцы наши!» - только и осталось ему жестом, что лети, держу… Понял ли? Он еще вслед отсалютовал, как наставнику и подобает, чу-удо… Ладно – судя по тому, что отслеживают «обзорные на затылок» - понял, и на этом бревне идет вполне чисто.

…Хвала плешивому недокрыльнику: перед этим не то, что не вздрогнешь – выражение лица изменить зазорно, когда под конец обязательных испытаний Рийнара нижние боковые крепления за место неудобосказуемое ущемят – и он решит дополнить обязательную программу нижними разворотами "звездочки". На бревне - с его маневренностью! - когда пару раз, если «обзорные на затылок» считали правильно, это не походило на "вертячку", а вот-вот угрожало в нее сорваться. Наставляемые, поседеешь с ними!
...А вот выговорить это куда сложней. Только про себя взвесить, а звучит. Айе рий’эн Рийнар. Ладно загодя облизываться – рано еще, первая аттестация. Сейчас ему другое выговаривать надо.
И Иллрейн выговорит. Сначала, правда, учебному совету. Не удержится, выдаст оценку не только профессиональным испытаниям своего воспитанника – а свидетельство и разрешения Рийнару вручили общим советом – но и качеству учебной техники, старательно, вежливо и подробно: "Кушай, недокрыльник – бойся-бойся. Вот вернусь – впрочем, тебя я и без нашивок... обгажу".
Рийнар тоже свое получит. По выходу из места аттестации. Оглядеть с ног до головы его, довольного – отдельно остановиться на временном жетоне разрешения, так, чтоб заметил. Сначала сказать – чтоб отдельно:
- Ты справился, ты молодец. – А дальше нужно добавить. – А где ты сделал три штуки глупостей – сам догадаешься?
- Последние развороты?
- Правильно.
Он взъерошивается – заметно; спорить готова – четко, словно летали когда-то в одной системе взаимодействия – колючей зеленой порослью навстречу топорщит хвою – рыжий сосненок:
- Почему?
- Я объясню, Рийнар, - Иллрейн сворачивает с дорожки от корпуса аттестаций Речного, в сторону, к зарослям и фонтанчику, останавливается, кладет руку на край каменной чаши. – Мастерство – у тебя в голове, а не в глазах оценивающих. Поэтому, при четко поставленной задаче, все лишние элементы – всякой степени сложности – показушка. А эти в большинстве – глупость. Дурная – и очень… гражданская. Хуже местного летательного бревна.
На этот раз «почему» Рийнар спрашивает ладонью. Ерошится – не больше ли, характеристика задела – не иначе. Но слушает.
- А… с академии появляется привычка, - легко говорит Иль. – К непредвиденным, а каждое лишнее действие – лишний расход батареи. К действию слетанным Крылом – рыпанье куда попало, непонятно зачем – слетанности очень мешает. Вредное дело. Небезопасное. Была свидетелем – за лишний выпендреж хороший Наставник и напрочь выгнать может, - миг передохнуть и добавить почти весело. – А еще может – обеспечить такую сложность задачи, чтоб лишнего не хотелось. И главная привычка – на любой скорости кверху задницей – понимать, что – и зачем ты делаешь, - и развернуться: я к тебе близко и делюсь дорогим. Под улыбку. – А если уж решил сделать глупость – будь твердо уверен, что за итог тебе не будет стыдно – перед собой и теми, кто выше. Насколько я видела, ты чуть не сорвался раскорячкой. Раза два.
- Три, - хмурясь, поправляет Рийнар.
- Спасибо за честность, - ладоней Иллрейн не убирает. – Спасибо, что справился.
- Не выгонишь? - интересуется он все еще насуплено, но уже выстраивает что-то вроде улыбки.
Иль в ответ тщательно копирует вечные интонации передающего:
- Это была обязательная норма предшествующей нравственной подготовки. Надеюсь, запомнишь. - А дальше – передать с ладони на ладонь. – Аттестация у тебя есть, «стрижонка» временно доверяю тебе, разрешений добилась. Летай, не запускай – вернусь, проверю.
Ответный – чуть ошалевший – взгляд Рийнара Иль тоже будет вспоминать – вплоть до родной академии на Рианн-Далль...

Выполнить обещание получилось очень нескоро. Куда дольше, чем могло бы. Сайо эс Солья айе Рианн-Далль, ставший навигатором второго верхнего Крыла, над которым встанет эль’нере Иллрейн айе Тольмарка, со смехом с ней соглашался: видимо, большая часть тех, кто «влипает в золото» не в возрасте почтенных недокрыльников, хорошо понимает, почему процесс повышения по всей «защитке» именуется именно так. Это еще прилюдно – хоть записывай – так. На краткий пересказ событий обучения и возвращения – уже после, близ того самого праздника Звездного года, однажды предпринятый Иллрейн в окружении своих летных – Выскочка эс Солья в какой-то момент просто неприкрыто ржет:
- Как? Трижды-дерьмом-полированный? Тридцать девятая вариация скромного слова «говнюк»? Верю, Клювастая, – вот теперь верю, что ты родом из та-акой задницы нашей прекраснейшей, что «защитка» тебе запора не обеспечит!
Переглядываются – и смеются в два голоса. Это можно называть так вот «мы столько летаем вместе, что статусы уже не делить – мы одно крыло и небо нас держит». Второй вопрос, что произносить это вслух куда глупей, чем смеяться.

Со всем этим и ближайших соседей навестить – дело непростое. По прибытию удалось только на скорости сгрузить ньирре-теи Альри вывезенный с Рианн-Далль нормальный кухонный агрегат, компактный в смысле места и прожорливости, и избавить готовочную от уродца местной промышленности. Только Рийнар тогда был на учебе, не повидались. А пока весь этот процесс, что пересказать можно только родным глубоко нижним, происходит, тут попробуй вырвись – даже на свои законные отпускные. И все же в один предзимний, полный мелкой ледяной невнятицы – снег, дождь, не понять – день это удается…
Мелкие повседневные радости. Проснуться не по команде, поваляться, слушая, как свистит и скребется по стенам ледяная крупа. Замечательная колыбельная, когда в спальнике тепло, и вне его тоже – прошлогодняя печка еще хорошо работает. И можно полежать, послушать. А потом подниматься, не торопясь, и ставить чайник – по традиции, как в каких-нибудь изначальных землях – камень, правильная вода и живой огонь. Тепло – и дымок над жаровней пахнет смолой – и медовой, ранне-осенней степью – ждать, отсчитывать такты мелодии, которую поведут закипающая вода и камень. Хорошо…
А вот после – надо и проверить, как там – надолго оставленные без пригляда не менее важные обязанности. «Доброе утро, «стрижонок». Ага – что на тебе летали – вижу и чувствую… Давай посмотрим, как. Так – эт-то что такое?»

*здесь должно быть про обратную связь*

запись создана: 28.01.2010 в 17:18

@темы: сказочки, рыбы небесные

---

в тему, блиннн)))

28.01.2010 в 12:03

Пишет  ~Sheogorath~:

Гыгыг

28.01.2010 в 10:25

Пишет  Sattara:

- Вася, а мы богаты душевно?
- Нет, Маня, богаты мы духовно, а душевно мы больны...

@темы: Веселое

---

...ты не прячьсе, небо, не покидай

Брррр... и все же безмерно тяжко автору, когда у него глючит передатчик...

Ну ничего. Посидеть и поправить тоже бывает полезно)

---

ладно

пока я нетрезв, стукнут морденью сам собой о разные там издержки внутреннего щебня из хребта и нынешний момент выстраивания истории
то уже не страшно...

были
пролог - здесь ingadar.diary.ru/p93030149.htm
раз здесь ingadar.diary.ru/p93149876.htm
два здесь ingadar.diary.ru/p93264326.htm
три здесь ingadar.diary.ru/p93336170.htm
четыре здесь ingadar.diary.ru/p93399476.htm
пять здесь: ingadar.diary.ru/p93465902.htm
шесть здесь: ingadar.diary.ru/p93496607.htm
семь здесь: ingadar.diary.ru/p93872405.htm
восемь здесь: ingadar.diary.ru/p93989897.htm
девять здесь: ingadar.diary.ru/p94079450.htm
десять здесь: ingadar.diary.ru/p94149881.htm

а щаз будет фрагмент из самых отталкивающих честных читателей
автор возвращается к воспоминаниям
много очень и крайне женского переездного. (и увы, вот сейчас я даж не бабочку катаю. честно - много)

а тут, понимаешь ли, дети...

***
(дополнительная информация. о службе обеспечения и чужих детях)

...Иллрейн потом про себя смеялась - не иначе, мне ответили на вечный вопрос - зачем нас в таком количестве полируют напряженными занятиями нравственной подготовкой. Затем, чтоб соответственно выверенные речи - объемом так в два малых круга - слетали сами собой, почти без подключения головы.

Мысль изначальная проста была донельзя: маленькие не должны мерзнуть, а из-за неизбежного бреда служб обеспечения – на внутреннем армейском «недожорки» - не должны тем более. А дальше должно быть только: "могу ли я что-то с этим сделать?" Да, сделать можно. У командира - про себя: Подушки – с умеренным трудом получить разрешение на личное обращение в службы обеспечения. С трудом более объемным выбрать время, когда добраться до Перелесков, где обосновалась та служба - так, чтоб оно совпадало со временем рассмотрения ими личных обращений. А так как согласовывать это не совсем просто…

Неожиданно обнаружилось, что предвиденные варианты высказывания о неуточненных условных гражданских - их приходится выслушивать, все наконец согласовав, - действуют не хуже сброса защитных экранов. Иллрейн оглядит объемного говорящего - с нашивок, ну, эр’тиер, повыше будет, но это ж служба обеспечения, о которой любой летный, да любой армейский, говорит с пришипыванием. А потом обопрется кулаками о границу для посетителей – и выдаст. И для себя неожиданно – такое выдаст... "Язык мой - враг мой" на этот раз тщательно подберет замученные до ржавчины обороты нравственной подготовки. И эс’тиер сен айе Тольмарка, в отличниках ее не бывшая никогда, неожиданно обнаружит в себе умение примерно за пять смысловых периодов выбраться от конкретных маленьких, которым холодно, до едва ли не пренебрежения вечными обычаями великой и нерушимой. Быстро, четким средним командным - попросту громко и нагло, приправить парой прозрачных обещаний вынести все на ближайший смотр ближайшему вышестоящему - зная, что службу обеспечения местной защитки все комиссии полируют по черепную коробку, и лишний повод им не сдался. Опереться же на четкую уверенность: делаешь именно то, что нужно - откуда и берется боезапас на громкость и выразительность. И можно на стартовых сказать: итог ясен, как парадная "звездочка" - в одну сторону, либо в другую, либо свернуться и на посадку - получишь либо результат, либо последствиями в зубы, либо ни фига, и два последних либо рекомендуется тщательно вынести за скобки. Это должно быть сделано - значит, это получится.
На удивление это получилось. На скорости. Или командная возвышенность тона - не по нашивкам - оказала правильное воздействие: а безымянные эту наглую эс'тиер сен дыра явная знают, может, есть у нее дороги - действенную жалобу подать. Про несоответствующее обращение с очень хрупким достоянием и ресурсом. Проще выдать разрешение на обращение к вышестоящему, чтоб у тех голова болела. Вышестоящая, как ни удивительно для службы обеспечения, оказалась работоспособной и внимательной. Пришлось только вспомнить пару странных выражений. Почти похожих на правду. В ответ на вопрос, а что вам разрешает просить и доказывать за этих детей? Сначала - вспомнить право посмертной просьбы - эс'тиер Нирлен эс Неар айе Рианн-Далль ведь просил ее - подхватить и поддержать, а только ли звено - личная связь по понятным причинам не сохранила. А после - на прямой вопрос - уже под сканер на личный внутренний: "Кто вы этим детям?" - можно почти честно ответить: наставник. Чистая правда: а кто объясняет парню, что небо держит? Наставничество – дело серьезное, на прямое личное требование хватит. Второй вопрос, что при соблюдении всех требований, статусом не дотянуть… но «защитке» положено относиться к ним соответственно. А плюсуя просьбу... Страшное слово "традиция", отдельно страшное в дальних дырах великой и нерушимой, отдельно тем, кому разнообразные комиссии и проверяющие голову полируют в четыре слоя, только дай повод. А чем дырее дыра, тем больше любят представители инспекции цепляться за какие-нибудь великие обычаи. Расчет был верен: много проще прочесать сканером личный внутренний обратившегося на подтверждение просьбы, далее сообщить возможный срок ожидания решений. А не особо долгий, потеплеть не успеет. А дальше - должное сделано, результат, если он будет, все равно ньирре-теи Альри принимать, можно спокойно возвращаться.

Итоги до жилого городка дошли даже раньше, чем Иллрейн того ожидала. Полного круга дней не пройдет, и законного отпуска тоже пара дней останется, когда Рийнар умудрится на назначенную встречу опоздать надолго - столько малых кругов минует, что тени сдвинутся. Если всегда приходил твердо, а вот запаздывает - не иначе, случилось что... И судя по виду его, и правда - стряслось. Так, что даже спросить можно:
- Рийнар, что такое?
И дышит он так, что четверть выдоха за двенадцатую сойдет.
- К нам сегодня отдельный транспортный прислали. Из командного. С мамой - улетели. – И выдохнуть стыдное. - Боюсь.
Иль прикидывает время - сложить, как три и двенадцать - и может быть, только не быстро ли? Одно четко: в командном - все вряд ли неприятностей на съедение закатают, Альри не военная, а чем отзовется - дальше увидим, парню всяко можно честно сказать:
- Не бойся! – можно и дальше парой слов объяснить, что там скорей всего ожидает. А дальше – снова отправляться – сговариваться с небом.

С небом в тот день им изрядно не повезло...
- А по мне, наша служба погоды дурит, как всегда, - говорит Иллрейн вслед попытке верхнего разворотного - и оценке этой попытки, с негромким и честным, что с верным расчетом условных не справляюсь. Дальше будет быстрый взгляд – по показателям, по основным, дальше тихим, но командным:
- Я на пилотское, Рийнар!
Дальше их встречало классическим - на предчувствие теплых времен - степным бураном, мутным и злым, где на гражданских высотах равно трудно распознать землю и небо. В такую безобразную пору здесь совсем в дорогу не выдвигаются. А если приходится – действовать надо вот так. Рановато, конечно, но раз уж пример сам пришел - озвучить, а дальше сказать: защелкивайся на полную - и запоминай все "почему": на ходу не отвечу. Нет, это не экстремальные обстоятельства, только жутко тр-рясучие... И трясло. Рийнар смотрел на обзоры - и видел помехи в отображении, а на простом зрительном - ровную мглу... И честно потом жалел, что так и не распознал, когда должен появиться жилой городок. Ему казалось - мно-ого позже, чем срок, когда "птичка" выйдет на посадочные, и сядет... Только тогда и понял, когда Иллрейн скомандует: мы у тебя дома – а там тепло? - бежим, спросим?
Хлесткий ветер - со снегом... ох, полирует, что иной наставник - и дальше он вбегает в дом, и дальше - от готовочной до дальних краев городка вопль:
- Ма-а-ама!
А ньирре-теи Альри выходит из готовочной, и сначала говорит: "Тихо, разбудишь!" - а потом уже требует - чуток стекляннным: "Зови... наставницу" - только Иллрейн уже стоит, на входе, близ гостевых помещений, и руки - глупые - спрашивают: что там - как?

...Говорит она потом. Говорит она там же, снизу - спят сейчас не в готовочной. Отвечает – что вызвали, проверили все данные и разрешения ("А раньше, говнюки, не могли! - отмечает про себя Иль), что получили от службы обеспечения все возможное и выделенное "полноправным наследникам имени и статуса", включая повышенные разрешения при поступлении в учебные заведения принятого порядка – все как должно быть... Только голос ньирре-теи Альри айе Халльре временами отзванивает – тем, стеклянным. Злится на них? – может быть, только злиться на службу обеспечения – зря силы тратить. Спрашивает она потом впрямую:
- Эс'тиер Иллрейн айе Тольмарка, это... Вы вмешались?
Когда прямо спрашивают – прямо надо и ответить:
- Да, - стертым движением еще спросят: зачем? И как у тебя это получилось. И можно усмехнуться:
- Я, конечно, рожей не вышла говорить, - далее Иллрейн излишне подчеркнуто изображает полную парадную стойку и выдает на особом возвышенном. - "Все, что не могу изменить я, находится в воле Многоликого!", но... Если я считаю что-то неправильным и могу это изменить – я должна это сделать. Если я хорошо знаю, как... А как говорить со службой обеспечения – я знаю.
Но что-то останавливает, разворачивает плоскости на торможение – уже готовому весьма подробному рассказу о том, как со службой обеспечения надо разговаривать – и какой она при этом принимает вид. И хорошо, что останавливает.
Спрашивает ньирре-теи Альри тихо, но вместо привычной мягкости в голосе – свист и шелест – песков соленых территорий. На глаз несведущего – тоже мягких. Вот только рухнуть на такое… если мордой – особенно ощутимо, но даже транспортному средству – любых степеней гражданскости – чревато неприятностями и ремонтом:
- Ты его вправду - наставляешь?
"...ну, не приходилось садиться на этот песок..." Нужно тоже тихим, плоскости на стоячку, проверка надежности пространства. Четко - как взгляд на результаты наземных - над совсем "солеными":
- Я учу его управлять. Малым гражданским пассажирским. И, - "специфическое армейское отставить!" – мне надо было объяснить, - "недожорке", - нашей службе обеспечения, - "каких безымянных", - с чего это я вмешалась. Другого мне не подобрать, извините...
Альри говорит, как не слышит... Говорит, как пытается пить воду из озер дальних соленых. Не воду - соленую тяжелую взвесь близ берегов, можно лечь, она тебя не примет, зачерпнуть - нельзя, глотнуть - вот так:
- Ненавижу, - шепчет обожженный солью голос, - ненавижу! Как я все это ненавижу...
"...А вот отставить - попытку вынырнуть на стрельбы. Перед тобой не цель. И даже не отдельное командование. Действия нужны совсем другие". Задуматься – надолго, на вдох и выдох – и спросить:
- И Вы не можете – отсюда переехать?
Она смотрит. Сначала, не иначе, опять собирает воедино слова и на них реакцию. Ответ – ладонью – получается подчеркнуто-безнадежным. Что и правда: со свободой передвижения у сен айе... «Хотя в пределах места рождения должно быть проще. Но - под разный расчет... Полное разрешение статусов мне не выбить... Да и пока ей это будет затруднительно - все материнское обеспечение идет, разумеется, от армейки. А, вот что нужно сейчас напомнить»:
- И высшие учебные принятого порядка, насколько я знаю, не только родная Академия и прочая "армейка". Но так же и технические школы, и медицина, и еще там список на пару тринадцатых. О Тех, кто Служит, думаю, речи тоже не пойдет…
- Там... ни о чем не пойдет, - тихо, сдаваясь ветру, говорит ньирре-теи Альри. И дальше рассказывает – и дальше дарит, что странно говорить чужим. Про совсем дальнее детство сына, как – смотрел в свой первый перелет маленький Рийнар на облака, давний – он скорей всего его не помнит, они несколько раз меняли городки проживания… Как спрашивал, а можно ли по ним пробежаться? – и как отвечал ему отец. Что бесполезно, что умением летать и тем, что летает, увлекался парень с тех лет, которые и не помнят. И добавляет – что Вы его, наверно, понимаете? И ответ стартует тоже – с того, о чем не рассказывается:
- Я и небо впервые увидела в двенадцать общих биологических, - говорит Иллрейн. – Не так понимаю. Но понимаю, - и сосредоточенно. – Тогда его точно необходимо научить, как это делать правильно, - на командный перейти не дает некстати всплывшая в памяти присказка – о тех, кого небо забирает к себе навсегда: «за шестью – неправильные действия, за четырьмя – случайность, а за тремя – судьба – и надо всеми судьба». Продолжить надо другим. – Я это умею…

Договорить не получится: освещение внезапно мигнет, померкнет, пару вдохов и выдохов продержится на самом минимальном и погаснет совсем; проявится за окном – сплошная белая мешанина снега.
- Срань подземная! – срывается у Иль. Дальше – на рефлексе. Чем хороша обязательная полная форма, так это своей «начинкой». В которой встроенные фонари не забыты… лучше верхние, а то – в глаза. А потом уже можно неспешно, в воздух поинтересоваться.
- Повалило или перемкнуло нам опорные?
Альри оценивает скорость ветра за окном:
- Здесь…часто так. Но могло и повалить.
- Надо б на лучшее, - усмехается Иль. – А то дня два сидеть. Автономное-то работает?
Движение Альри выныривает из круга света от фонарей. Но в общем, понятно:
- В эту зиму…
- Понятно, залезать и чистить некому было? Ничего, это штука надежная, сколько-нибудь да накопила… Я полезу…
Договорить вопрос ей мешает тревога – четко проявленная тревога, с какой прислушивается ньирре-теи Альри к звуку наверху, где спят… Шорох, громкий, несколько – не прочитать, источники не определить, не на рабочем месте – но не слишком шумный, особой тревоги не внушает, там спят – перевернулись, проснулись…
Выдохнуть не успеет – тревогу объяснит и проявит на полную короткое: «Кокон»! – с которым Альри и летит наверх по ступенькам, в темноту. Недолго в темноту: надо действовать – последовать, включив и передние фонари. «Верно – он же тоже от общей сети…»
Мыслью и действием – быстрым, разумным… А им вперекрест – тревога холодная, острая, засевшая где-то между возможностью вдохнуть и выдохнуть – называется она так: «а я бы… не заметила», и хуже этого страха – за чужого, уязвимого, маленького – мало что. Тем более, что уже бессмысленного, что вот она – маленькая – «кокон» действительно раскрылся, уже у мамы на руках – и не очень громко не желает возвращаться, и понятно – без подсветки и прочего там наверно не веселее, чем в «конуре» взысканий повышенной строгости. И ничего не случилось – и что бы могло случиться? «Да что только ни могло… Хватит перемешивать решенное, займись несделанным. Тем автономным, что не успела. Поможет справиться…»
Спросить перед тем: «Вам свет оставить?» - Альри согласится, отстегнуть – один из верхних фонарей, куда зацепить – руки заняты? – вот так удобно? Маленькая скажет – цап! – и еще что-то звонкое, с детского чужими не переводимое, ньирре-теи, конечно, понимает – вот для такого у нее голос – мягкий: «Светится, да. Фо-на-рик»… Дальше слушать не обязательно, дальше надо протискиваться в верхний люк хозблока, к батареям и автономному снабжению – кто его только проектировал! Да, чистить было некому, но запаса… на сколько-то хватит.
Автономное и в самом деле вещь надежная – или эс’тиер Нирлен успел к зиме подогнать как следует – подтянуть соответственные выходы, подладить автоматику – должна запуститься. А еще – надстрочными эмоциональными: чтоб ее. Потому что голову отвлечь не удастся. От зацепившейся прошлой тревоги и нынешних ее последствий, дополнительный стимул нежелательному эффекту – звонкое, детское, еще звучащее в ушах – а называть пока не время. Оценить показатели, теперь попробовать выдвинуться задом из клоаки, которую представляет собой верхний люк хозблока, оглядеться – освещение, хоть черно-белое, но пошло… теперь бы хорошо еще руки сполоснуть – вода, интересно, есть?

…А они сидят внизу, в готовочной. Не иначе – маленькая напугалась, и теперь непростая задача – убаюкать ее обратно. Сидит, пытается играться с фонариком, ньирре-теи Альри отцепить не дает – и по поводу маленькая чуть подхныкивает. Поймать слова, суметь рассмеяться:
- Не, это разбить – непростая задача! Это надо чем-то тяжелым проехаться сверху, не раньше!
- Отстегни, - устало… сердито? – командует Альри. – И верни на место… все-таки не игрушка.
Ладно – эта задача куда проще: удержать улыбку, тихо – с ней – ответить: «Айе!» – и наклониться. Маленькая привыкла уже – не пугается, кажется, даже отказывается от идеи похныкать… А, это луч фонарика, который минимального освещения все-таки ярче – задел – блеснуло, заинтересовало – потянулась… Сказанное – и чужому с детского перевести можно относительно правильно: «Дай!» - «дай поиграться?» Да, только тянутся-то ладошки – ма-аленькие – к тому, что захочешь, не снимешь – не иначе, к верхним элементами «армейской прошивки» - «обручу» системы взаимодействия.
На этот раз голоса не сталкиваются – они сливаются. Неожиданно одновременно, одинаковое – и почти с той же интонацией. Только у Иль получается все же легче:
- Что, и ты туда же? – переглядываются, ошеломленные совпадением, Альри – вот хорошо-то – все-таки улыбается, а Иллрейн – договаривает продолжение. – Не, маленькая, это снимается только с головой…
На этот раз отвлекает – звоном – сигнал готовности «готовочного агрегата». Тоже штука – только какую-нибудь «пищевую единицу» разогревать. Или воду. Прожорливая непомерно, было б на что автономное тратить. Но как только энергооснащение дома ожило – Альри запустила сразу, и вот хоть спорь… Здешнее «так принято» - того, кто был в твоем доме и что-то для него сделал, необходимо угостить. Для радости и удачи – ему и дому. И отказываться нельзя – вроде как ничего хорошего тому дому не желаешь. Еще и у матери детей… тут совсем нельзя. И всяко ньирре-теи Альри успела выучить, что от предложенного – особенно чая – Иллрейн не отказывается. Научили.
А у них не очень удобно в готовочной, еще бы – почти всю зиму здесь жили, место, где едят и «готовочный агрегат» оказались на разных сторонах узкой «емкости» – пройти немного, шагов четырех не будет, но – надо…
Конечно, Альри предложит чаю и даже напомнит: ты поработала – надо бы. И когда останется только согласиться…

…Доверие бывает внезапным – как непредвиденные боевые. И может отличаться нифиговой мощностью. И точностью попадания на самые отличные аттестации. Боевые только по скорости быстрей… наверное. И здесь много времени не пройдет.
Она скажет «садись» - и паузы даже на четвертую выдоха не сделает:
- И приглядишь?.. Котенька, пойдешь – к сей’Иллрейн?
…Рефлекс, бесспорно. Эмоциональная подготовка – подвинуть – все ненужное усилием всех мыслей, подвинуть и заблокировать – непрошенные последствия внутри, неважно, что их настолько много – что действуется как отдельно от себя. А теперь осторожно взять эту, теплую – как это правильно делается? – и так, чтоб она ни обо что не стукнулась. Маленькая не возражает. Маленькая звонко говорит: «Цап!» - и ловит так и не выключенные «звездочки» верхних фонарей. Нужно попробовать улыбнуться: ну, цап-то цап, а теперь чего будешь делать? Показывать, как это снимается, тебе, не иначе, рановато – да и – ладошки крошечные, не удержит…
Теплая. От нее пахнет. Сонным, мягким, зверьим – немножко… Не надо было это называть.

Потому что – так себе эмоциональная подготовка. Даже ньирре-теи Альри будет заметно. Присмотрится, замрет – на четверть выдоха, но в руках с тяжелым и горячим – неудобно, понятно…
Про привычку держать спину эс’тиер Иллрейн шутит – часто, много раз. А что также держит выражение лица – может, и не догадывается. Именно – держит, Альри это не говорит, но не раз думает – и пусть она умеет улыбаться, а наставляемому, иной раз, даже строить рожи, не помогает… Как будто научилась этому позже – как будто каждый раз надо себе скомандовать оставить стойку, прежде чем – и то совсем не получается…
А когда получается – это совсем иначе. Вот так – в подсветке всех четырех фонарей формы – никак не выключит, а Котька рада играться – удивление, наверное – такое полное, такое непохожее… как непохоже на приказание оставить парадную стойку детское «падай, ты убит»… Если еще – детское…
Вот так и говорит. Тихое – это интонация взлетает, не удержишь:
- Тяжелая…
…Теперь недолго. Теперь – хорошо, заберут сокровище – подальше от тяжелого и горячего, ну – если ей фонарик очень хочется, можно, лишний комплект – это находимо, не надо? – ладно – и выключить их наконец. Взять чашку. Не, на вкус с температурой не отвлечешься – действия меньшей интенсивности, а запахи форма какое-то время держит, от рукавов пахнет. Большими глотками – ну, так чтоб для вежливости хватило, ведь правда – этому дому только всего хорошего, - пока там маленькую убаюкивают. Кажется, очень горячее.
Потом можно подняться. Попрощаться.
Так себе эмоциональная подготовка – что-то да заметят. Остается надеяться – не то. По словам – можно подумать. Ньирре-теи Альри благодарит. За вмешательство, и за наставничество тоже, и еще за все остальное говорит негромким – вы же понимаете. Ответить: «Да, понимаю!» - и – Спящие, скорей бы…

…И будет можно выйти в плотный – стеной – снег. От дома – шаг – и шаг, и еще дальше, дышать глубже (при плотности снега – непростое занятие), и – вдохом-выдохом – позволить себе назвать и прочувствовать – то, отодвинутое… Бессмысленное дело. Начинаем с главного. «Мне повезло с другой моей жизнью. – Иначе все равно бы не было. – И быть не могло. – Но… почему они такие маленькие? – И так… пахнут…» А дальше не называется никак – а дальше, через все «повезло» хочется взвыть в голос – по другой жизни, которой быть не могло. Неверное решение. Снега много, но падает он тихо, слышимость не самая скверная, а если выть, то как следует, так, чтоб занятие надоело… Пошли… Так, а это что за явление?
- Аллье… Иллрейн, - точно – Рийнар, по глаза укутанный в большую ему снегозащитную, выкатывается откуда-то из-за «стрижонка». Упирается едва не в нашивки лбом – а он вырос. И молчит.
Так, вытье временно откладывается:
- И – чего ты?
- Я… сказать спасибо. И мы правда не хотели Вас задеть… оскорбить…
Вдохнуть, спросить серьезно:
- Откуда такие выводы?
- А… в доме все слышно, - «Да, не слушать ты еще не научился…», руками – можно выговорить в ответ, что это неправильно – видимость достаточная, видит – но себе не принимает, отталкивает – и, упрямо. – И Вы сейчас – другая…
«М-да, эмоциональная подготовка – обнять и плакать. Собралась. Быстро. А говорить можно и честно – если поймали»:
- Ну… дышится мне правда через раз. Но вы от того далеко…
А собраться получается… оценить, по крайней мере, как странно у него выходит. Жест – нерешительный – совсем немного выныривают из-под снегозащитной ладони, но есть, и они открыты – и не по возрасту, потому что – можно ли нести вместе? Ответные знаешь – руками смеяться вот так, оборонительно – тоже можно: лучше выкинуть – и нет, это я должен нести один. А вслух – он же – просто, громко, по возрасту вполне:
- А Вы – еще будете меня учить?
- Буду, - улыбнуться. - Не повезло, я теперь во всеуслышанье твой наставник – придется тебе хорошо работать, на аттестацию. О, раз ты все равно здесь – поможешь мне «Стрижонка» в ангар загнать? Заодно добавлю – кое-что о практике в условиях отвратной видимости.

Поможет – с яркой такой радостью. Получит свое добавочное. Убежит домой. А теперь можно сесть – прямо на пороге, у входа в гостевые помещения. И понять, что снова не помогло. Даже запах никуда не девался – это с полевой, с которой любая особо едкая дрянь на раз стряхивается. Или с головой совсем не то, когда дышится правда – через раз. Обдумать: «Так, если спать категорически не хочешь, хочешь выть… Значит, надо пойди и сделать – с правильной скоростью в правильном месте. Там метель? Ну – лишняя проверка умения ориентироваться. В условиях отвратной видимости на наземном пространстве пешком. Капюшон на голову, на личный внутренний – карту окрестностей, увеличить – примерные ориентиры, вон он – наш родник, установить маршрут, пошли… И дыши точнее. Понятно, что в метель неудобно. Но погоды не выбирают. Как жизни – и времени на нее взвыть. Дыши – это помогает».
Пока шла – казалось, что помогло. Действенно – идти быстро и неблизко. Ветер подгонял, поддувал в спину. Еще пару раз не сообразиться с тропинкой, понырять в сугробы, скатиться, наконец, в овраг, к роднику. «Здравствуй – я к тебе за водой… - и уже совсем поверить и наклониться – и придется добавить. – И за помощью». Потому что, стоит зачерпнуть воды, поднести горсточкой – и почувствуется снова: запах не делся – звонкий холодок доброй воды только освещением – увеличением – теплого, чужого, детского… Надо было перчатки не надевать, чтоб ветром унесло. Или не помогло бы, не в руках дело, голова удержала – как удержала же – четко, чтоб ее, как после десятка тренировок помнятся все ощущения: вес – и очень непоседливое тепло – маленькой, живой, чужой… И то, чем это помнится – чем это скручивает где-то внутри, не между – и суть и слово – трехгранной паутинкой наземных заграждений – точно не называется никак… Ни точным и бессмысленным – вот так, без брони: «какие они… маленькие… теплые… ой, наверно прожорливые – на ресурс и время»… Ни совсем звериным, не знающим себе никаких правильно и невозможно – кроме самых корневых: «Хочу такого… своего…» Ни правильным: «Так никогда не будет». Ни еще десятком самых разных – которые были. Смешало, переплавило – вытянуло острую трехгранную паутинку – и скрутило одним единственным: «больно»… которое – правильно говорят – не знает слов. Которое можно только – опуститься на колени у родника, этого не заметить – и взвыть.
Долго, наверно. Не очень долго. Потом просто понять, что делаешь неправильное. Родник не за тем, чтоб, протянув к нему руки, попытаться их отмыть – оставить – от запаха… пока эти руки чувствуешь. А вот когда уже не чувствуешь – пора перестать. «Больно» слов не понимает. Ага, зато команды – прекрасно. Отставить. Выпрямиться. Поклониться – возможно высоким и почтительным…

«Благодарю тебя – и унеси это, вода, далеко-далеко, развей ветром, забери в землю – до самых осколков имен… Чтоб моим «больно» ни по кому не пришлось – и по ним отдельно. Благодарю тебя – а у них – пусть все будет хорошо».

А дальше – уже как принято. Говорить: «благодарю» - и, собирая себя, тихо усмехнуться: «А я даже найду – «уголек благодарственного» - в верхнем кармане». Примета такая – на всякий случай, этот точно из «всяких». Достать – и сначала уронить, руки-то после такого купания слушаются так себе – и та еще задача искать негнущимися пальцами белую пирамидку в сугробе – как раз отвлекает. Найти все-таки, чиркнуть о рукав, засветить… Снег после такой водной процедуры кажется почти горячим, а огонь – не чувствуется совсем… «Так, прекратить обжигать пальцы – нам на следующий день на дежурство, а если на вылеты – руки нужны максимально целые». На беседку приношений тоже снега нападало, хотя внутрь оврага ветер почти не пробирается – прямо сугроб. Посмотреть, как горит внутри его огонек, ему ветер чувствуется – танцуют блики и тени – черный, рыжий, золото…
А дальше - нужно сказать правильно. Это будет вот так, а кому - какая разница, можно предполагать, кому надо – расслышит. Можно не думать о ерунде, просто рапортовать, как должно: "Благодарю тебя – за то, что моя жизнь есть до сих пор. А дальше мой долг и мое время. Говорить – «мне повезло с моей жизнью» или «я с ней справлюсь»". А дальше можно поклониться на прощание - тем, кто держит - и отправляться в обратный путь. "Завтра" - его предрассветные – наступят через три больших круга. Метель опять задурила – она пахнет мокрой сталью, как на переборе скоростей на высотных. А еще, как она ни дури, - новой, ближней водой, весной.
«Да, но в перчатки все равно - не забудь влезть, руки тебе скоро целыми понадобятся. К новым предрассветным».

ЗЫ: ну да - как всегда хочу обратной связи

у автора цитаты над морем - прошу прощения, другой не нашел.

@темы: стишки, рыбы небесные, Лирика

---

а вот ща тут будет произрастать

работа окончательно съела мою голову, так, что все прочее не страшно, поэтому - вот вам еще один - маааленький кусочек имперцев, лЫрЫческий, шо писец)

Ранее вот:
пролог - здесь ingadar.diary.ru/p93030149.htm
раз здесь ingadar.diary.ru/p93149876.htm
два здесь ingadar.diary.ru/p93264326.htm
три здесь ingadar.diary.ru/p93336170.htm
четыре здесь ingadar.diary.ru/p93399476.htm
пять здесь: ingadar.diary.ru/p93465902.htm
шесть здесь: ingadar.diary.ru/p93496607.htm
семь здесь: ingadar.diary.ru/p93872405.htm
восемь здесь: ingadar.diary.ru/p93989897.htm
девять здесь: ingadar.diary.ru/p94079450.htm

А здесь опять же хватило бы пары кадров: автор вернулся ко главгерою и главгероине, шо смотрят на пионерскую линейку выступление маленьких и треплются. Опять же хватило бы пары кадров.
И ой - кажется, начинает происходить - скучная, банальная, всем известная, никому не интересная ибо как минимум кактамэтоттермин "гетная"? - лырыческая линия, и аффтар доказывает, шо нихрена не понимает ни в психологизьме, ни в правдежызни.
Тссс...я вам открою тайну: аффтар из авторитетных источников и в любви ниче не понимает
И ему пофиг!)

на нем защитна гимнастерка надета задом наперед

***
Иногда слишком неудобно - умение думать одновременно весь поток мыслей... Стоять бы сейчас, смотреть, как строятся маленькие городка Башни в ожидании приветствия дня имен, как увлеченно - что говорят руки, почти отсюда разглядишь - рассказывает что-то Рийнар собравшимся рядом. А так все это есть, но все это есть отдельно - теплая, прогревшаяся, в солнечных бликах вода, а в глубине - ледяным и горьковатым живым льдом ключевого озера – другое...

Просто он стоит близко. Эр’ньеро Райэн эс Тийе эс Сьенн. Эр’нере айе Райэн… Слишком близко. Так, что чувствуется, что от него - тепло. Слишком редко у Иллрейн айе Тольмарка - за все время - получалось одевать гражданское. Чтоб запомнить, что у него, в отличие от формы, теплоизоляционные свойства - никакие. Отдельно чувствуется: вот это, по плечу – ветер с реки; вот это, близко, за спиной, чужое тепло. Рядом. Так рядом, что трудно подумать и в праздник. А если чуть-чуть повернуть голову в сторону чужого тепла и вдохнуть – от него пахнет. Чужим. Тоже теплым. Терпким теплом земли, пряными корнями – и еще чем-то, не подобрать – живым единственным, очень – близким, как в системе взаимодействия – как крепкой, шероховатой ладонью - между сутью и словом – погладили.
Запоминать можно. Называть нельзя. Просто стоять и дышать... Дальних мыслей много и замечают они глупости – и какая-то из них считает, сколько еще можно – дышать, вот так, на двенадцатые выдоха... А дальше можно заметить, что он дышит медленней, с паузой, ритм не поймать... Смотреть – краем кругового обзора – движение тени сосновых кисточек по нагрудным клапанам рубашки, блик на застежке кармана – считают тоже... Мысль отдельная, мысль смешная – а у него двенадцатые выдоха должны получаться длиннее.
Заметно – чудовищной яркостью, пределом увеличения; называть нельзя, смотреть можно. Тень сосновой ветви наискосок – по вороту серого, гражданского, по шее, по лицу, контрастом – не разбитый солнечный свет, солнце – и четкие, до искорок, блики – на рожденном узоре чужой крови – и правда – почти чешуйки… Что он сейчас думает, что – видно?.. Словно бы тянулась когтистая лапа к глазам, не дотянулась, лег след - параллельными линиями, спеклось чешуйками – серым, зеленым, серебром на свету...
Близко. Круговой обзор летающих – хочешь не хочешь, но видишь. И можно дать отпор всем дальним мыслям, усмехнуться – сен айе Тольмарка, сколько вам лет, новых жизней и вылетов, и каких же, спрашивается – вы стоите, и мир пронзительно ярок, словно ему первый день? Можно. Но без толку. Все – с невыносимой четкостью первого мгновения новой жизни. Даже привычная оценка летного: и сколько ж он был в небе? Если "спайки" отпечатались – до смерти не сотрется: лишней чертой поперек рисунка чужой крови - серебряный рубец, особенно заметный вот сейчас...

Сколько прошло-то – ну вдох, два, того не больше – эр'нере айе Райэн просто продолжает разговор... На солнце он не щурится, а вот улыбка чуть-чуть смещает линии того узора, прорисовывает следом – серебром "метку летных". А еще он чуть разворачивается, ближе к перилам – ощутимо – чужим теплом – где только что был ветер с реки… Все оно меньше двенадцатой выдоха, все оно, как небо под крылом, долго...
- Скорей я должен принести извинения, - продолжает разговор Райэн Безумец. - Воспитанники - это серьезное дело, тем более, когда на них вправду стоит посмотреть... У тебя получается.
Можно... нужно не смотреть, а все равно слышно – кожей, потому что ветер с реки теперь не прикасается. Совсем. Проще просто стоять, запоминать запах, старательно не думать – как это называется и что с этим делать... Строить улыбку... - например? - потому что? - и отзываться:
- Если что-то делаешь, делай это хорошо...
- А я ж, можно признаться, удрапал на скорости, - строй улыбку, получится сама, потому что мелкий курсантский жаргон у эр'ньеро эс Тийе эс Сьенн получается смешно ошеломительно. - Но законно обеспеченный праздник в восстановительных... - это он уже шипит. Шипит неподражаемо – так, что последний призвук слышит уже не ухо – чувствует что-то внутри головы. Такое простой смертной глотке не воспроизвести, пожалуй. Дальше говорят руки. Очень свободно. "Танцем" высокородных: прочитать можно едва ли пару движений не самых лестных свойств. Остальное Иль пытается сообразить хоть примерно, а дальние мысли сохраняют не смысл – скорость, точность движений – вот это танец! – такими руками можно "обратную пряжечку" "на пальцах" пересказать... И еще – что, словно чуть отставая от движения рук, словно подчеркивая цветным окончание фразы, бликом – тот же рисунок чужой крови, и как впервые видно - стоит ему чуть повернуть руку, под углом к свету, можно на миг подумать: когти? А еще глубже – совсем понятное, совсем чудовищное: «А я услышу – с закрытыми глазами – что говорят его руки – потому что ветер... и тепло... И все жизни были вчера, я стою в первый раз – и все равно нельзя проверить правду, что была с первого вылета – вот той девочке простительно было б смотреть и думать: правильно я знаю наизусть – какими руками меня держит небо?» Так невыносимо близко до проверить – тепло, которое читаешь, закрыв глаза. Догадалась же подумать... Ту девочку эль'нере сен айе Тольмарка давно пережила, и – ну наконец! – сказать сейчас вслух надо другое – похожее на ответ, ладно какой-то вдох и выдох миновал от финала его высказывания:
- Да, - говорит Иллрейн, - я понимаю. Случилось побывать, - руки, попутно, тоже говорят, дописывая к следующему, - праздник в восстановительном? - в том еще количестве эмоциональных надстрочных.

И первой мыслью, ярче и ближе, подпустить воспоминания. На Тольмарка, конечно, не лучше, чем в восстановительном, но только так о нем и можно сказать: не лучше. Сравнивалось не случайно: так будил в памяти давнее и недоброе - меньше о боли, больше о беспомощности, о протяженности ее по времени - с полной невозможностью сбежать. Это с общим армейским медблоком взгляды на лучшую продолжительность лечения идеально совпадают: так же рада от них (если уж случилось угодить) сбежать, как они - от тебя отделаться. А там… Трату времени и сил на то еще количество разнообразных процедур и обследований восстановительный дополняет – как будто мало! - обязательным организованным отдыхом. И обстоятельства к тому плюсуют тяжесть чужой совместности. Нет – не успела отвыкнуть, и комната на четверых со вполне достаточным количеством места на каждого была бы достойным и удобным обиталищем... А вот от другого – с удивлением поняла, почти совсем отвыкла. Странных своих порядков о статусах "защитка" четко держится... Здесь и вправду – читают сначала нашивки, потом статус, и при всех крайне причудливых их соотношениях и возможности получения, даже самый квадратноголовый "недокрыльник" помнит, что звание идет прежде всех семей... Как эта принятое привычным оценилось в восстановительном, в одной комнате с гражданским специалистом – что-то там из открытых пространств, которая примерно каждый большой круг тщательно подчеркивала, что даже чужое личное расстояние между ней и – вот невообразимо – айе Тольмарка – все равно оскорбление ее статусу.
В общем, с какой скоростью улепетывают из восстановительных – и какая неописуемая "радость" отмечать там праздник представить было Иллрейн нетрудно.

Увы, дальним мыслям на таком – только ярче гореть. Зацепится, с легкой улыбочкой: а этой статусной задачке с Земель Изначальных – вот нипочем стоять так близко, что все порядки статусов вспомнишь. А отодвинуться некуда – там перила, а так рядом, что ветру пройти негде – только чужое тепло… Дальше, в сотых, мысль - не поймешь, что больше: смешная она или чудовищная – он на расстоянии для близких, тех, кто не ударит – сбоку, чуть со спины, прикрыв от ветра – так, что смотреть получается только круговым обзором... или закрыв глаза… А в голове, стихийным явлением: «На пластику я так и не подумала заработать...» Воротник у этой рубашки высокий, как нужно – только она легкая совсем, после привычного "каркаса" формы особенно, поневоле - задуматься и почувствовать себя слишком открытой - незащищенной. Вот ерунда в голову успевает - ведь на новый выдох, не дальше, Безумец выдаст:
- Слышал про ваши испытания. - Еще развернется, отступить некуда - смотри в глаза. Отвечай - и откуда бы это он слышал, и что ему за дело...
- Да, высокие разработки "зеркалки" опять... сподобились. - Парой фраз - два на четыре - попытаться определить, что и как именно. Выслушает.
Он улыбается на ответе - чем стирает резкость нежданного перехода на командный:
- Эль'нере сен айе Тольмарка, я неточно оценивал Ваш общий послужной... На каком по счету взыскании вы их принимаете к сведению?
Он улыбается. Значит, тоже можно...
А потом можно очень обрадоваться, что собственный - вполне уставной - ответ отчасти заглушает звонкий грохот снизу: колонны выстроились, Дням Имен положено начало:
- Это моя непосредственная обязанность!

Сейчас детские голоса затянут славу и приветствие великой и нерушимой, и это хорошо, потому что можно отвернуться. Смотреть, как они там. От себя - от чужого взгляда - от своего? Четкий, уголками вверх, разрез глаз высокородных, и - как продолжением - до темноты, до цвета серых скал, сплошным - рисунок чужой крови - ныряющий в такую же четкую присоль серебра на висках... От мыслей - сразу и ворохом: как же его... вымотало - а от времени он не прячется, а иные бы пугались уже. Потому что время целится - и скоро подобьет. От непрошеных вопросов – неизвестно, что назвать хуже… Недостойно, айе Тольмарка ли говорить: эти злости не стоят - Вашей, так точно. И еще чудовищней - даже мысленно так не стоит спрашивать, но – что он сейчас думает, что ему – вот так – что заметно?
Сотая мысль выскажет, как это звучит: «что Вы сейчас думаете, мой командир, что Вам - вот так?». Это хорошо, что можно... нужно отвернуться чуть раньше, чем назовешь. Думать сейчас нельзя, и говорить – как называется. Стоит назвать "больно" - и придется его почувствовать – вот сейчас, а сейчас нельзя. Сейчас стоять, смотреть – как там близкие маленькие; а еще – чуть больше – дышать, запоминать чудовищную яркость, как это бывает, когда вот так близко, какие они – тепло и запах... Одного – единственного живого... в страшном и недозволенном смысле - единственного.

"Я это еще понесу – выплакать к не-сухому дереву. Но это будет не сейчас. А пока можно стоять. И дышать. И знать: я это буду помнить. Насколько меня хватит."

@темы: сказочки, рыбы небесные, Лирика

---

ну и еще чуть-чуть

внимание, утречком я это подниму, но повешу сейчас, покамест, дабы рабочий день не сказался на выкладке - на мозге скажется
вот как раз и поднял, это не новое)

пролог - здесь ingadar.diary.ru/p93030149.htm
раз здесь ingadar.diary.ru/p93149876.htm
два здесь ingadar.diary.ru/p93264326.htm
три здесь ingadar.diary.ru/p93336170.htm
четыре здесь ingadar.diary.ru/p93399476.htm
пять здесь: ingadar.diary.ru/p93465902.htm
шесть здесь: ingadar.diary.ru/p93496607.htm
семь здесь: ingadar.diary.ru/p93872405.htm
восемь здесь: ingadar.diary.ru/p93989897.htm

лырыка. совершенно лишняя. автору снова не хватает видеоряда - это ж блин каких-то пара кадров, на проигрыш)))
(а еще он в курсе, какого рода слово "яблоня")
о том, как приходит весна, о родниках и яблонях, и совсем краешком - об издержках местной - ммм - психотерапии/религии/взгляда на мир (и вообще я НЕ знаю, как это переводится на русский)

...и двадцать пять недель февраль, и двадцать пять апрель...

Теплый был день, хороший день – небо светлело, звенело – где-то высоко-высоко, как будто само высказывало самое главное – будет еще и перемена времен со внезапными буранами, и снегопады, и скользкие ледяные поля по утрам вместо любых дорог; и много всякого будет – но то время, которому семь раз в году не бывать – оно, близко – звонким, веселым небом: держитесь – вы уже перезимовали.
В такой день хорошо летать. И идти тоже хорошо… Ну, плюс-минус: солнце радуется над снежной степью – пойдешь без светофильтров, придешь вслепую; под ногами тоже не летное поле – одна скользнет, другая провалится… Шуршит под ногами, шепчет – звонкое снежное крошево, весеннее совсем.
Но ходить по степи – даже зимней – ньирре-теи Альри айе Халльре умеет. Хорошо – скорей всего и лучше. А то ж, все же местная. А что не пытается догнать и обогнать, так проторенная тропинка еще какая узкая, не везде и одному удобно, а обходить по целине... Человека наст не удержит точно, а сколько там снегу в глубину, в этом слепящем и белом – пробовать вряд ли стоит, тоже радости – ухнуть по пояс.
Но все равно – хорошо идти. Небо звонкое, бездонное, и птички - теннерей, голосянки, как задевают его осколочками, цвиркают. И ветер теплом пахнет, солнцем, подтаявшим снегом, еще приносит - пьяными ветвями, хоть и рано им, за "буранным безвременьем" потянутся над снегом первые - золотые и красные - прутья - встречать весну. Им хорошо дышать: он мешает думать: "делаю я что-то очень глупое".

Рийнар тогда утром прибежал, перед занятиями - с дежурства освободилась, - успехами похвастался, а вслед, как без того, надо и спросить:
- Как дома, тепло?
- Тепло-о, - соглашается Рийнар. - Сверху теперь спим, как люди!
И то, все отпускные, пока на базе сидела, честно и тратила, "сеточку" им по стенам прокладывала - чего ждать, бураны не станут. И завалы в "жилой емкости" разгребли попутно. Хоть Иллрейн иное приходилось на ходу проглатывать: что столько вещей и живому много, а мертвому и ни к чему... Не одна, конечно, прокладывала, по мере сил помогали все – ну, кроме самой маленькой, она только из «кокона» подмявкивала порой, чаще обиженно: заперли. А еще бы – что делать, дополнительная установка изоляции – дело и пахучее, и не самое безопасное… Всяко неподходящее, чтоб рядом бегали те, кто до имени и до пояса не дорос – только-только вот уверенно ходить учится. А пусть не очень уверенно топает маленькая, но случалось видеть, что с непредсказуемой скоростью: на миг упусти из внимания и – ох, Спящие, что там делает Котенька? – и нередко, что не надо. Младшая – девочка, «хороший ребенок, - говорит ньирре-теи Альри айе Халльре, - здоровый и спокойный». И правда – чудо пухлощекое, мягко-золотисто-кудрявое – вот прямо так в передающий, в очередное о долге и радости – ставь… без обстановки, конечно. Ньирре-теи, правда, не разрешит – и правильно сделает, кто их только отдает показывать, в тот передающий? Иллрейн вот до сих пор удивленно – и неловко, что позволили – ладно увидеть, даже пару раз поймать топающее чудо. А еще маленькая очень похожа на отца – очертания лица, разрез глаз, расцветка – всем; уменьшенная, чуть смягченная маленькостью – копия. А соглашаться с тем, когда так говорит ньирре-теи Альри, совсем непросто. Как через границу перешагивать.
Она вообще – очень… непривычная, Альри айе Халльре. Так, что первый раз, когда увиделись при дневном свете – долго, краем обзора, изучала. Редкость, вообще – огромная редкость, даже смеются, что «защитка» предпочитает плодиться и размножаться в своем кругу. Круг-то обширен – военных Семей в тринадцатом секторе немало, на то он и из пограничных. А прибавить тех, кто рядом и около… И приходится понять, что странно даже просто смотреть – на того, кто без формы. Ньирре-теи Альри ходит в местном – цветном, многослойном, свободном; если подумать – получится: глаза отдыхают – можно смотреть долго и внимательно, как на местную степь. И внутри себя, близко к границе, за которую не стоило бы, решить – что он наверно очень радовался, Нирлен эс Неар айе Рианн-Далль, возвращаясь домой – в совсем не похожее, что здесь был хороший дом. Ключевое слово – был… Так думается – тоже – на первом взгляде в светлое время суток: «Она похожа – на степь… - и чуть более дальней мыслью уточнить, - с год назад горевшую». Что внешне, что сутью. Горе заметно – как след пожарища по живому и цветному, не спрячешь. А еще - так подумав, можно вдохнуть и выдохнуть – и сказать про себя: живое – оно упрямое, прорастет – и будет дальше; так должно быть…
На Иллрейн тоже смотрят – достаточно медленно, чтоб понять: отметила – вот все приметы происхождения (а румянец с холода наверно тот еще), вот – пересчитала снова все «полосатые» и прочие знаки звания и аттестации, а теперь – взглядом поверх, она ростом выше – чуть-чуть, глаза в глаза несложно… Заметить, как смотрит, легко, но догадаться Иллрейн непросто – думает Альри айе Халльре в ту же сторону: как меняет форма – заставит казаться выше, крепче и старше. Только услышит вслед – удивительное, не поймешь, словно на каком-нибудь высшем сказано – это облегчение, оценка? – что:
- А ты моложе, чем я думала…
И чего тут отвечать? Руки примут, подержат, полуоткрыто – спросят: да, и что мне с этим делать? А слова вслед надо оставить при себе: здесь, надо думать, неуместно говорить известное присловье «защитки» - что количеством и качеством вылетов возраст считается куда надежней, чем общими биологическими. Во всяком случае, по оглядываемой уставной стрижке – это оно расписалось… Заметно, зараза. И еще так вот: «Думаю – и ее – черные, пушистые, длинные – как она только с ними управляется – белым хорошо так расчертил отнюдь не возраст, времени ей пока рано бояться…»

…А потом Рийнар говорит – просит – подчеркнутой просьбой, и руки и голос:
- Аллье Иллрейн, вы будете нашим гостем? Мама просила вас позвать…
Согласилась, конечно – если так просят, как не согласиться. Дорога – от двора ко двору недолгая, ее хватит, чтобы подумать странное: «А я к ним привыкла…»
Утро уже обещает хороший день, смеются – ломкие, радужные блики по крышам, по ледяной корочке на сугробах вдоль расчищенных дорог – подтаивает потихоньку, скоро зазвенит, потом поплывет – вот-вот и перезимовали…
Выйти в степь предложит ньирре-теи Альри, когда младшенькая задремлет в своем «коконе». («Это надолго – на три больших круга, как полагается, - и, замыкая механическую защиту, в ответ на сорвавшийся жестом вопрос. – Да, это безопасно». И Иль, осторожно: «Так я… не знаю…») Сквозь стекла гостевой части жилого блока солнце прямо-таки пригревает, можно уже и званых гостей приглашать, ну – и состояние погоды оттуда прямым взглядом видно, Альри и посмотрит, и скажет, что хороший день, и время есть, и не выйти ли? Иллрейн про себя распределит мысленно три больших круга, согласится жестом, и вслух, чуть улыбнувшись, добавит – что можно еще какую-нибудь емкость взять, до вкусной воды дойти, с куда более питьевыми свойствами, чем местный… продукт. «И – я Вам хотела показать…»
В доме это казалось правильным. А по дороге – проскальзывало дальней мыслью, хоть запинайся. Что отдельные целительные средства и свои места – полезны далеко не для всех… И слишком странный вариант близкого состояния, на которое подпустить – а стоит ли?

Снежное поле устало быть ровным, тропинка пошла под уклон, глубже врезаясь в снег – к оврагам, к укрытиям тянутся высокие серые ветви, как все живое – к воде, солнце они в теплые времена почти не задерживают, а вот сугробы вокруг собирают – здесь долго удержится зелень, до самой осени… Там, где тропинка скатывается совсем круто, кто-то постарался, вырезал ступеньки, только сейчас вот, к теплу – скользят они ледяного поля не хуже. Остановится подождать – Альри спускается медленней. И смотрит - как-то совсем вокруг: так, что чуть не поскальзывается на последней... Но - хорошо смотрит, светло – все равно - светлее.
И говорят одновременно, о своем, и голоса сталкиваются снова. Иллрейн принюхивается - и говорит тихо в пространство:
- Перезимовали... - и откликается ей такое же негромкое.
- Я почти забыла, как это... - и ладонь ловит звонкий, совсем весенний ветер.
А тропка идет дальше, огибает склон, овраг глубокий, старый, дно пологое – тропинка ныряет в заросли, шагов несколько, десятка не будет – были еле-еле ветви, детского роста, реденько – а вот уже выше тропинки тянутся, густые – даже зимой. Тропка в снег ушла глубоко, по колено, не разойдешься – Альри снова идет сзади, и не понять все слова рассказа – конечно, о Нирлене эс Неар айе Рианн-Далль. Только мысль попутно: «Если это правда, что скорость и комфорт передвижения по посмертным путям зависит от того, сколь часто и сколь хорошо вспоминают оставшиеся в этой жизни – идет он в высоком скоростном режиме. И на чем-то гораздо удобней наших «бабочек». Как там этим управлять? Да, лучше не задумываться…» А еще – о весне и о степи, о «давно» - о том, как жили – они из Малого озерного в главный жилой городок перебрались, простые повседневные маленькие ценности, которыми странно делиться с чужими. «Правда, я тоже иду делиться – тем, что стороннему не показывают. А говорит она светлее…»
За новым поворотом чуть-чуть пригнуться приходится – наклонилось над тропинкой уже деревцо, немаленькое – для степи редкость. Поклониться, пройти в эти «воротца» - и откроется, куда тянулась эта тропинка. Старые, коренастые ивы-серебрянки стоят, охраняют – здесь степь делится с живыми и разумными простой и лучшей своей ценностью – водой, очень холодной – и очень вкусной… И разумные, можно видеть, ценят. Старая – та каменная чаша, куда сбегает по желобу звонкий ручеек, темная – и ее темнее, высокая - и тоже старая, резьба уже стерлась - каменная беседка приношений. Благодарен - за место, за вкусную воду - подари ему искру своего огня, приди – в тот ли раз, на иной – поставь благодарственные. Верхние столбики, над местом для того огня – темные-темные, многие здесь благодарили... просили, может быть - от хорошей воды хорошо слышно. Иль остановится, зачерпнет воды - просто поклониться тоже не забудет. И объяснит еще:
- Здесь очень добрая вода. Так - все местные говорят. Можно домой набрать.
- Здесь хорошее место, - говорит Альри, и тоже наклоняется к роднику. Вода правда - живая, настоящая - холодная - зубы сводит.
Иллрейн ждет. И говорит потом:
- Я иду все высказать - когда очень надо - или к этим родникам, чтоб унесли... И - еще чуть выше... - трудно все-таки показывать слишком близкое. - Если... вы хотите.
Согласие Альри молчаливое. Осторожное.

...Это чуть выше – на террасе оврага над родниками. Туда тропки нет. Иль идет впереди – снег выше ботинок, где и выше колен – сыплются, шуршат крупные ледяные бусинки...
Когда-то давно, не зиму, не две назад - досюда доходил огонь. Степь горит нередко, горит сильно. Но молодая, год-два - гибкие, черные ветви - поросль с тем вряд ли знакома. Не обожженная, живая - и ждет весну. О танце огня мог бы рассказать только старший здешних мест, этого древесного Дома - с иным долгоживущим потягается - серая кора, черные трещины по ней, черные шрамы - от бушевавшего здесь огня, выше головы расходятся - крупные, каменным рельефом по небу – неровные, старые ветви – снег по черной коре подчеркивает – четкий, тяжелый рисунок. Она смотрит – ньирре-теи Альри, смотрит немало, говорит негромко – получается отстраненным и уважительным:
- Какой… большой, - и, не иначе – приглядывалась, пыталась угадать. – Яблоня?
Говорит – про местные, про яблони Халльре, спрашивает – такими они вырастают редко – и в овражных зарослях встречаются нечасто. Иль соглашается – и добавляет:
- Странный… у него почти сладкие яблоки.
Альри смотрит еще раз – на тяжелую каменную графику ветвей и неба, на черные – мертвые – шрамы от старого огня. И, удивленно:
- Он – живой?
Подтвердить опять молча, а вслух получается – вот как маневренные на полный угол или захваты, или что-нибудь столь же редко используемое на местных «поминальных памятниках» выводить: сначала – попробуй шевельни, потом – проскользит, попробуй зафиксируй, как требуется:
- Я… когда надо плакать – прихожу сюда.
Альри переводит взгляд, оглядывает – медленно, можно успеть подумать: «Что она во мне оценивает?» - а услышать потом совсем неожиданное:
- А ты это умеешь?
Ответить – на том же, проскальзывающем, несложно:
- Не очень… качественно. Но иногда – надо, - а потом продолжать – свое. – С ним тихо. А еще я у него учусь. Тому что все-таки – живой…
«Понимаю», - говорят ладони. Удерживают сказанное, и снова – возвращается взгляд на старые ветви, на обрыв – там, сразу за старыми корнями, гнездышки, пещерки – корней и снега – и сказанное отпускается – лететь по ветру, с негромким:
- Придут бураны – он вряд ли устоит.
- Не-ет, - внезапно и открыто улыбнется Иль, - ему долго еще быть здесь. Очень-очень долго. А с самой полной весной сюда приходить хорошо – надо бы, если не отправят на тройные дальние, с основными учениями… - задумается, отпустит с ладони на ветер. - Отправят, скорей всего. Но ты, если захочешь – приходи… Увидишь – как это все цветет.

ЗЫ: ну, извините, что пустил замануху, а теперь оставляю скучать
так получилось

по-прежнему всем спасибо за обратную связь)

запись создана: 27.01.2010 в 00:12

@темы: сказочки, рыбы небесные, Лирика

---

в офигевшем молчании

да, я понимаю, все все видели
а я себе тоже притащил
вдохновляет, знаете

26.01.2010 в 11:07

Пишет  AnnetCat:

Я попер, это прекрасно

26.01.2010 в 08:54

Пишет  Sammium:

Вальс Стрижей

@темы: Интересности, Лирика

---

ну что ж...начинаем отталкивать читателей

своим офигительно богатым внутренним миром. В смысле, продолжаем за имперзцев.
Предупреждаю, шо имперзцы там оригинальные, мира отдельного, авторского, все прочее там по тексту, а текст тут

пролог - здесь ingadar.diary.ru/p93030149.htm
раз здесь ingadar.diary.ru/p93149876.htm
два здесь ingadar.diary.ru/p93264326.htm
три здесь ingadar.diary.ru/p93336170.htm
четыре здесь ingadar.diary.ru/p93399476.htm
пять здесь: ingadar.diary.ru/p93465902.htm
шесть здесь: ingadar.diary.ru/p93496607.htm
семь здесь: ingadar.diary.ru/p93872405.htm

Далее же - увы мне, увы и увы - пойдет один, два, три... много фрагментов скушных и бапских) читать на свой страх и риск а я предупредилНу, у историй есть и другие функции - например, помощь в обработке авторской головы. Впрочем - тема то дальняя, отдельная, а пока...

Здесь в соседний дом переносят обогреватель... а больше вообще ничего не происходит. Если истерики не считать. Теоретичски, можно даже пропустить

пускай она поплачет...

…Там действительно было холодно. Так ощутимо, что Иллрейн сначала с тревогой присматривается, что там мигает показатель всякого тепло-энерго над «детским коконом» за пустым дверным проемом второй жилой емкости. Нет – хоть это греется. «Может быть, по итогам разговора с нашей службой обеспечения меня вдребезги не разжалуют». А присматриваться приходится: в стандартной жилой емкости полутемно – освещение тянет на минимальных, даже экран передающего, с которого вполгромкости льется что-то традиционно жизнеутверждающее – будет ярче. И в этой полутьме смутно разбираемого всего в жилой емкости очень много. Так много, что, кажется, проходить придется боком, а еще – что душно, очень душно, несмотря на холод.
И только потом – между этим вдох и выдох, но потом – посмотреть на вышедшую им навстречу из детской. Рийнар может и зря говорил про «кричит» - его окликают тихим и мягким: «Ты вернулся, Росинка?» И еще четверть выдоха – подумать, что расцветкой – светлой, золотой – сын точно в отца; она ярко из здешних – и из простых, смуглая и при этом минимальном освещении, в котором все оттенками серого… Но сначала, что она пытается закутаться в четыре слоя, но – все равно мерзнет. И еще – осколком неловкости: правда – эти глаза плачут едва ли не чаще, чем смотрят – так, что видно…
Говорить еще и поэтому неудобно; будто мало того – что помогать непрошенным:
- Ньирре-теи, простите… за вторжение. Где – у вас можно печку поставить?
Это должно быть быстро, но видно-то быстрее. Руки – торопливо – выговаривают сыну: ты просил? – нельзя. «Я очень хорошо знаю, что такое «не проси» - у сен айе…» А теперь она воздуха наберет – надо думать, на отказ, вежливый или не очень, и получается вслух – раньше чем:
- Простите… еще раз – я не поверю в «нам ничего не нужно».
Можно хотя бы сюда, ближе ко входу – она не такая легкая, эта зараза, между прочим. Поставить – наклониться к переключателю – временно не смотреть, что там они руками разговаривают. «Ох, небо под крылом! – ну тут от угла и дует, ветряк ставь! В ближайшее свободное нужно сюда с «сеточкой» придти, дыры заделать, последние похолодания пойдут, чтоб их… А потом – в службу обеспечения. С говнотеркой высокой мощности – ну, засранцы у нас в «недожорке»! Так – в чужую жизнь – это чудовищно, но… Возлюби меня безымянные – что говорить-то?»

Получившегося на этот вопрос – четкого, и тем дурацкого: «Ну… не должно быть так холодно!» - говорить, с одной стороны, не стоило. С другой – из последовавшего потока можно было отфильтровать практически всю необходимую информацию. Частично понятную… Про «посмертную семью», как это разрешение устава Службы Защиты называют, когда разговаривают по базам – слышно было, еще бы… Это редкость – и, разумеется, статусная задачка; и, разумеется, по доброй воле своих детей в такое вляпать никто не решится; а почему вляпали – понятно. Просто сен айе Халльре и эс Неар айе Ринн-Далль… что за Семья, безымянные их знают, но предположительно – не военные, не потомственным был командир. Потому что потомственных в «защитке» наперечет знают… и потому что подобные статусные задачки там все же чаще решаются по-другому, правильней. Потому как на статус и Семью в ней нередко не особо оглядываются и в личных отношениях – так получается; и потому среди военных, особенно среди «защитки», ра-азных статусных задачек – не впрямую, так в истории Семьи – через два на третьего, а уж оставшихся вот так без Семьи – на спор, взяли бы: под имя, под крыло – а главное, под обеспечение. Ну а эс Неар айе Ринн-Далль встали на дыбы, мы – Семья, да в центре сектора, а эти мелкие выползки из три года не просрешь каких дебрей – не наши, не знаем, своего имени не дадим. А неимоверно возлюбленная «недожорка» - наша, возлюби ее безымянные, служба обеспечения статусные задачки тоже предпочитает решать игнорированием – кто их, скажите, знает, этих условных гражданских, чьи они теперь вообще, и нормы тепла на них, соответственно, чьи? И будучи из этих самых условных гражданских службе обеспечения что-то доказать… Ей только сейчас и доказывать! Если все это приходится через восьмислойный фильтр вытаскивать – она кричит, хоть и тихо (там не иначе спят, в «коконе», маленькие), стеклянным таким голосом. Рийнар еще с самого начала вмешаться попытался, шепотом – просьбой: «Мама!..» - но был очень ярким жестом отправлен вниз – спать?.. – слушает, наверно – по жилым блокам самый тихий голос едва не дословно слышно. Жаль, ему ответного жеста не подаришь: да ладно, тот в дебрях «защитки» не служит, кто не научился дельное из любой громкости и внятности высказывания получать… Здесь правда действовать куда неудобней – к-как неудобно! – что парадку через голову спросонья по тревоге одевать. А не действовать никак. Сквозит же – пройтись бы вдоль, оценить где – так не протиснешься.
И поэтому, уловив – так, кажется конец речи, надо заговорить… «Армейский ответный» тут не самое уместное, но не иначе тоже уже условный рефлекс – переходить на него, когда отвечаешь на речь, из которой информацию приходится фильтровать:
- Я прошу разрешения в следующий свободный придти еще изоляцию по стенам проложить, - «А вырваться я постараюсь в дни ближайшие – ну, кто ночного не отстаивал…» - это Иллрейн прикидывает про себя, смотрит потом – кажется, ее не понимают. Или контраст с выслушанным получился слишком сильный – все-таки здесь не «защитка», где на высказывания любой степени интенсивности и громкости придется отвечать «Айе!» Но и там получалось иногда продолжать дальше – так вот, чаще все же про себя. Как сейчас вслух. – Правда, если Вы не разрешите, я все равно приду, - и парой открытых жестов прорисовать и высказаться – об особо доступных ветру местах… ну едва же не вода по углам… а еще перемена времен впереди, где ветра будет – зарядные мачты закачаются.
Правда, жестов тех скорей всего не видят. Ньирре-теи Альри айе Халльре смотрит – совсем полностью, как пытаясь собраться – на «печку» (Иль успела ее не только поставить, но и включить – до речи). Может быть, только сейчас понимает, что долго – где-то с середины всех тех высказываний – стоит и греется, руки протянула – смотрит на руки. Можно верхнюю накидку расстегнуть… снять?
Слова сталкиваются. Это мягким, тихим, как слегка спящим:
- Мы... осенью сюда переехали. Как раз с предзимьем собирались...
Иллрейн же продолжает о добытых сведениях:
- Со службой обеспечения тоже стоит... поговорить командным, но это намного дольше.
Сталкиваются – она смаргивает и смотрит на Иллрейн так, как будто только ее разглядела. По-обычному: сначала в глаза. Тянется, все-таки снимает с себя верхнюю накидку, и тогда уже – щурясь, медленно не по-здешнему – присматривается к нашивкам:
- Эс’тиер, Вы… Спасибо. Да – Вы приходите, - и руки медленно – над теплым ветром от «печки» - выстраивают высокий – уважительный – непривычный порядок принесения извинений; отмеченные холодом и работой – и в этом, черно-белом, видно – и все равно – округлые, уютные руки. Такими детские жесты хорошо выговаривать, маленькие – этот уж слишком… объемный. Но ей только движения не хватает. – Вы извините.
Это надо принять, забрать с собой, и только потом – тоже ладонью, улыбкой не надо – ладно, это ничего не весит. Под слова:
- Ньирре-теи, я в «защитке» едва ль не с первого взрослого – если академию считать. А то, что было до, было хуже. Вы – это точно не страшно.
- Вы, наверно, думаете… - и еще пара жестов – быстрых, пытающихся подобрать… Подождать пару выдохов, может быть – соберет, не услышать и в ответ перечислить:
- Считаю, хватит ли той «сеточки», что есть. Что здесь душно. Переменится ли ветер? – и, с открытым движением рук навстречу. – Вот вроде и все, что я думаю…
Не все, но последнее можно при себе оставить. Ночь совсем в глубину нырнула, а к первым рассветным – на базу Башни, и не так до них и много. Иль не озвучивает, потому что – чутье, не иначе – подсказывает…

Оно срабатывает снова – предательское действие тепла. Срывается негромким – и тоже получается просьбой. Которую – ни по смыслу, ни по звуку – нельзя тому, кто еще большого круга не прошло, как переступил порог дома. Но кто его переступал в эту пустую зиму?
- Эс’тиер, не… уходите.
И замереть на какую-то двенадцатую выдоха, пытаясь понять – то ли услышала. Заметно так – замереть; все-таки получилось – удивиться.
Надо было воспользоваться этим удивлением, стереть недолжное. Но вместо того Альри айе Халльре сядет, чуть дернувшись в сторону – не ожидала, с какой силой бьет тепло из-под «бублика». Ладно, Иллрейн тоже спросит – движением – разрешения поискать точку опоры. Если смогли – попросить; а сверху вниз и смотреть непривычно. Только вот так – мягко, как обнимая идущее на тебя тепло, угнездиться форма никак не даст. Тем более что указанное место посидеть – шаткое… неудобное. Как, похоже, будущий разговор…
Оказался же он по неудобности – что какая-нибудь дополнительная летная программа с «пряжечками», в полной боевой: что иной раз подумаешь – лучше сидеть на сковородке, хоть задницей, хоть внутренним состоянием.
Началось-то легко. Она угнездится – и негромко:
- Просто… сюда совсем никто не приходил. К непонятно кому айе Халльре, - пауза ждет, она звенит стеклянным. Горечью, и еще немного – вызовом, а правда, позабытым за «с взрослого имени» годы в «защитке»: от сен айе - иным собеседникам: как, не зазорно ли твоему статусу - сидеть... довольно-таки близко? Понять - и удивиться на полную: или в этом черно-белом освещении куда как обозначенной родной явно не высокостатусной расцветки не заметно? И вслед, слегка так - на клыки:
- Оч-чень оно наступит на границы сен айе Тольмарка.
Правильно, не иначе, угадала:
- Тольмарка? - недоуменно переспросят в ответ. - А это где?
- Это расположено... - очень тянет ответить прямым и… ну, почти разрешенным, главное – точным, где именно. Но при ньирре-теи – матери детей – и как из другой какой-то жизни… Просторное, свободное, переливчатое на ней - с ярким здешним орнаментом, этот свет не помешает разобрать, и ветер - не сквозняк, от теплопушки - шевелит выбившуюся пару прядей - длинные, по пояс будет. Придется обойтись менее точным. - ...ну очень далеко. Наступить не на что. Разве разжаловать... - А дальше - непредвиденно, чтоб его, воплощается в слова неконструктивное, что Иллрейн тоже думает вслед. - Мне надо было действовать куда раньше, правда.
Она смотрит. Приглядывается. Получается тоже мимо:
- Как... Вас зовут? Если можно...
- Иллрейн, - и вслед, подбросив на ладони. - На базах меня еще называют Сумасшедшей...

...И это неожиданно сработает ключом, командой запуска - неправильного и страшного, от которого вправду лучше крутить "пряжечки" в полной боевой – хоть на такую голову - там хотя бы точно понятно, что делать. А что - делать, когда при тебе так открыто и полностью срываются в плач - непонятно совсем, и непонятно, кто внутри оценивает командным: не мешай, пусть. А еще она говорит - из этого можно тоже фильтровать информацию – отдельной дальней мыслью это даже получается. Но разложить равно страшно – и первой мысли и дальней. Той, которой приходится смотреть на невозможное: как сейчас собеседник раскрывается напрочь, словно пытается заживо выбраться из собственной кожи, и понятно, что ей страшно больно, и непонятно – что делать, и можешь ли ты – сделать хоть что-нибудь. И дальней мысли, что собирает не меньше непонятное, не меньше страшное – из сказанного. Что она плачет – и невозможными словами говорит об ушедшем – о Нирлене эс Неар айе Рианн-Далль, о своей потере – что так и не может собраться, что неба нет, и страшно больно, и словно последнюю опору выбили, и все все равно – да, и они, маленькие, временами тоже и держаться нечем, и вот так всю зиму здесь и пошевелиться не под силу. И это долго, и особенно – и отдельно непонятно, как быть, когда под конец – у кого, неясно, но спрашивает ведь – и что мне делать?
Вдохнуть, выдохнуть, и вдруг обнаружить, что начала говорить. Совсем не позволенным – и неправильным сейчас и здесь тоном. Да еще и стартуя со своеобразного:
- Если совсем никак, можно еще попробовать его догнать. Перешагнуть Порог – дело несложное. Только думаю, догнать не получится, - этот голос Иллрейн айе Тольмарка – спокойный, сухой, иногда непрошенная звонкость и та, как снег под ногами – узнать могли многие. И слетки, и старшие командные – особенно те, кто непосредственно участвовал в истории с продолжением, которая полный служебный список. Так озвучивались на редкость бредовые варианты. И их последствия. И также бывало – продолжала сказанное Каноном. – «Достойные и недостойные пути расходятся – и за Последней Дверью». А вот так – это не назвать достойным, - слова не те, слова полудохлые, из-за того же жест – в сторону «детского кокона» - осторожный, с оглядкой, чтоб что не надо не сорвалось, при сказавшем осталось. Трудно говорить про посмертные пути, когда четко помнится – какое оно, прикосновение ничего, ладно – помнится, едва ли не чувствуется снова – там, спиной… «Этого я ей не расскажу – хоть за все посмертные пути: не смогу. Хорошо б она сейчас заорала, как все – это терпимее. Ей есть, на что орать в голос, открыто, крыть всем, чем умеет порядки и состояние нашей «защитки» и все далее – вплоть по великую и нерушимую и все ее должно и правильно, спрашивать, каких безымянных я жива – и каких чего-то тут выступаю… все это было – и все это как-нибудь понятно, и на таком должно быть можно справиться с болью…» А она не срывается, она поддерживает, медленно и страшно тот же жест – к кокону, и дальше говорит – и снова плачет – что да, понимает, и как эс’тиер сен айе Тольмарка сейчас не может понять ее – да, недолжного – понимает тоже, и только… И это невыносимо тяжело – быть там, где сделать явно ничего не можешь; а еще – удивительно, что получается говорить и дальше. По-другому. Открыто – насколько это вообще получается:
- Не понимаю. Понимаю, что это очень больно. А если так – и надо держаться… «Очень больно» - у него есть то, чего оно боится. Я знаю, что действия – сложного, чтоб почти все руки и голову занять – но подъемного. Ветра – такого, чтоб хватило – между тенью и словами пролететь… вообще – свежего воздуха, - и все-таки промолчать, что вот здесь, в этой емкости, где не повернуться и вдохнуть – не очень-то, ему только за каждый угол цепляться – и жить себе долго, и всем того не давать. – Еще – света, желательно – солнечного, долгих пеших переходов – не меньше большого круга. Усталости оно боится, если та усталость от чего-нибудь… дельного. А еще… его как всякую дрянь…тяжелую – легче, если есть, куда вынести и выгрузить. Можно – выплакать, - и, внезапной полной мыслью. - Ньирре-теи, Вы – захотите… сможете – когда-нибудь в ближайшее – пойти пешком? – это на два без малого больших круга, если от дома. Я просто могу только показать, к кому я прихожу… у кого я училась.

Что на эту невнятицу согласятся – для Иллрейн было неожиданностью. А то, что выспаться не удалось – она догадалась правильно. К счастью, до первых предрассветных оно не продолжилось. Согреться – плюс выплакаться… и выговориться, наверно, тоже – с высокими шансами работает как хорошее снотворное. Сработало непредсказуемо. Стоит нечаянно переменить позицию на «сидушке», вытянуть ноги – и стоит гостю ненадолго отлучиться – как вернется к глубоко спящей. Очень глубоко – будить Иллрейн не попытается, отметит жестом – так оно и лучше. Потом проверит степень нагрева печки, пусть работает – переберется через завал чего-то мягкого, чтоб выключить все еще болбочущий передающий («Не могу сказать, как я рада за выпускные успехи Рианн-Далль… помолчи, наконец!») – обнаружит, что мягкое, скатившееся с высот завала ей на ноги – это совсем не свернутый армейский спальник, такая же межсезонка. Ничего, тепло – а завернуть туда глубоко спящего несколько проще, чем невменяемо пьяного… даже когда сначала придется снять с нее ботинки. (Явно спать надо, если в голове мысли вроде: «Ага, вот гражданские соз-здатели могут как угодно извращаться над застежками…и так извращаются – малый круг думай, как это снимать!») Потом оценить обстановку – вроде, все сделано, можно выдвигаться, да – двери тоже бы оглядеть, хоть это греет – не только внутреннее чувство хорошо сделанной работы, но и своих обитателей. А в готовочной – слышно – тоже сопят – Рийнар, гммм… ну, ему с трудом там есть, где вытянуться и повернуться, ладно… Вернуться к себе. Ладно, почти тепло, холодные времена, считай, что кончились, дозимуем. А два больших круга без малого – это вполне себе поспать и выспаться… не вполне, но на «полосатых» хватит. С этой ободряющей мыслью можно и в спальник. Нет, с другой: ««Отстрел теории» в исполнении командира Подушки можно, конечно, выдать и проснувшись на полглаза – но так работать – меня не учили…»

Обратной связи я по-прежнему хочу) правда нынче я по хвизиологическим причинам дико нервный, так что осторожно - кусаюсь)

@темы: сказочки, рыбы небесные, Лирика

---

гости?

 Иллия, добро пожаловать


(картинк често уведен из избранного))

Ой, еще гости?)  ~Nordlicht~, здравствуйте!

Галактика, говорите?

запись создана: 26.01.2010 в 11:06

@темы: приветПЧ

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра