NAVIGARE NECESSE EST, VIVERE NON EST NECESSE][Я шел домой. И я попал домой.(с)]Должен же кто-то, ягодка, быть плохим
Сначала - это будет очень странное впечатление, боюсь - труднопереводимое. Но надо будет точно понять это громадное офигение создания, ходившего во внутреннем мундире так давно, что не знает, как из этого вылезают, которое - увидело - и: "Как они могут - так открыто?" (с оттенком не осуждения, я уж перестраховываюсь, но изумления и несколько своеобразного восторга)...
так надо сходить и послушать, как читает живой человек - а потом усилить ощущения раз так в тыщу.
Это очень открыто, для очень близкого круга, очень в хорошем смысле светло. Моя голова, которая все это воспринимает очень... высокой степенью уважения, что ли - офигевает.
И я очень благодарна.
Да, и опять подстраховываюсь - я прошу прощения, у меня специфическая голова и руки, мне действительно трудно слушать, когда они не заняты.
Так что с ниточками я буду.
Ну а теперь то, что я давно этому самому человеку обещаю. Про "Видимо-невидимо"
Я начну с извинений, целых трех) Первое – что мне придется частично повторить первый, некогда написанный отзыв, потому что ощущение осталось прежним – и лучше не скажу. Второе – что я не буду пересказывать сюжет и называть имена, эти истории стоит и должно пробовать от начала до конца единственно и самостоятельно. Только немного – о чем.
И вот по поводу «о чем» третье и главное… Нынче как-то не принято говорить полновесные комплименты
А иначе не получается…
Если мне надо было бы составить личный топ-10 «историй о надежде» или «сказок как целительное средство» - «Видимо-невидимо» Аше Гарридо стояло бы там обязательно. И надо думать, близко к первым местам.
Это «все хорошо», приходящее в финале – которому веришь. Приходящее как итог работы
О чем истории? – про то, как «живет создатель миров» - создатели; как получаются живые миры – и как они не создаются, об учителях и учениках, друзьях, любимых и любящих. Во всей неповторимости отдельного. А еще любви и долге, жизни и смерти, о очень обыкновенных человеческих событиях – которые оказываются чудом не меньшим. А еще дорогах, дверях и мостах; красоте и тварищах – разные такие, потрясающие… сказки? Мне очень трудно определить этому жанр. И очень хочется назвать просто – историями. Тем самым проявленным пространством чудесного, которое всегда живет внутри языка и народа, подталкивая рассказывать то, что потом определяют как сказки.
Говорил, и говорить буду – не только от «Видимо-невидимо», оно постоянно в общении с автором и не отказывает: не могу отделаться от впечатления, что мой собеседник разговаривает на Истинной Речи. И не потому что это круто и магия – а просто потому что таков его родной язык. Которым получается говорить о вещном мире, где чудо органично.
Язык, да… Офигительный язык. Живой, настоящий, разный и очень яркий, способный создать пространство мира – очень разные и достоверные пространства – быстро… Где и звука, и запаха, и пряностей – иногда много; можно прописывать – утомившимся над безвкусностью пресловутого «общего». Очень… любовный язык, говорящий на «ты» с Великим богом деталей (меру авторской работы: чтобы мир был достоверен до кувшина и шоколада, чтоб живое получалось и при этом было незаметно – я имел счастье видеть: она велика весьма). А еще язык очень точный – временами по живому – и подвластно многое; от очень острой иронии – и жЫзни-как-она-есть, и иным временам героя – до той ошеломительной нежности, какую только – к спящим рядом пред рассветом; и то… И все-таки очень – добрый.
...А еще – это я про «Видимо-невидимо» в основном – шепотом: я его боюсь) А боюсь я от места приложения действия… Просто для большинства других рассказчиков мир сотворен и отделен – и рассказывают они «о чем-то там». Мне очень трудно перевести с моего на русский – но пространстве этих историй оказываешься близ времени имен – в мифологии изнутри. Придется сделать необходимую поправку: человеческое простомыслие ошибается – мифология, пока она есть мифология, а не записанное устное народное – не выдумка ни разу; она и есть мир и способ давать ему имена… Просто – что точка зрения, от которой это читается, это даже не «вчера тысячи лет назад»; но «сейчас и навсегда» - ты внутри процесса сотворения; стоит в эту реку (угу – Реку) поверить – ты окажешься не на берегу, но посередине… Мифология вживую – без прикрытия «жизненных обстоятельств» – тебя в свое «сейчас» - это настолько сильно, что и страшно…
Истории, которые совершаются. Наверно – те: «…чтобы дать слово голосу – тому голосу, который старше, чем камни. И тогда сказка может сделать любой поворот, может встать с ног на голову, может наполниться кашей и стать обедом для бедняка, зазвенеть золотом для любителей наживы, перенести слушателей в другой мир»(с).
…Истории, которые хорошо рассказывать – где-то в степной балке, ночью, под огонь (и вино) – чтоб был ветер, и травы, и всякие там звезды. Не проиграют.
...а если это еще и на бумаге будет)
так надо сходить и послушать, как читает живой человек - а потом усилить ощущения раз так в тыщу.
Это очень открыто, для очень близкого круга, очень в хорошем смысле светло. Моя голова, которая все это воспринимает очень... высокой степенью уважения, что ли - офигевает.
И я очень благодарна.
Да, и опять подстраховываюсь - я прошу прощения, у меня специфическая голова и руки, мне действительно трудно слушать, когда они не заняты.
Так что с ниточками я буду.
Ну а теперь то, что я давно этому самому человеку обещаю. Про "Видимо-невидимо"
Я начну с извинений, целых трех) Первое – что мне придется частично повторить первый, некогда написанный отзыв, потому что ощущение осталось прежним – и лучше не скажу. Второе – что я не буду пересказывать сюжет и называть имена, эти истории стоит и должно пробовать от начала до конца единственно и самостоятельно. Только немного – о чем.
И вот по поводу «о чем» третье и главное… Нынче как-то не принято говорить полновесные комплименты
А иначе не получается…Если мне надо было бы составить личный топ-10 «историй о надежде» или «сказок как целительное средство» - «Видимо-невидимо» Аше Гарридо стояло бы там обязательно. И надо думать, близко к первым местам.
Это «все хорошо», приходящее в финале – которому веришь. Приходящее как итог работы
О чем истории? – про то, как «живет создатель миров» - создатели; как получаются живые миры – и как они не создаются, об учителях и учениках, друзьях, любимых и любящих. Во всей неповторимости отдельного. А еще любви и долге, жизни и смерти, о очень обыкновенных человеческих событиях – которые оказываются чудом не меньшим. А еще дорогах, дверях и мостах; красоте и тварищах – разные такие, потрясающие… сказки? Мне очень трудно определить этому жанр. И очень хочется назвать просто – историями. Тем самым проявленным пространством чудесного, которое всегда живет внутри языка и народа, подталкивая рассказывать то, что потом определяют как сказки.
Говорил, и говорить буду – не только от «Видимо-невидимо», оно постоянно в общении с автором и не отказывает: не могу отделаться от впечатления, что мой собеседник разговаривает на Истинной Речи. И не потому что это круто и магия – а просто потому что таков его родной язык. Которым получается говорить о вещном мире, где чудо органично.
Язык, да… Офигительный язык. Живой, настоящий, разный и очень яркий, способный создать пространство мира – очень разные и достоверные пространства – быстро… Где и звука, и запаха, и пряностей – иногда много; можно прописывать – утомившимся над безвкусностью пресловутого «общего». Очень… любовный язык, говорящий на «ты» с Великим богом деталей (меру авторской работы: чтобы мир был достоверен до кувшина и шоколада, чтоб живое получалось и при этом было незаметно – я имел счастье видеть: она велика весьма). А еще язык очень точный – временами по живому – и подвластно многое; от очень острой иронии – и жЫзни-как-она-есть, и иным временам героя – до той ошеломительной нежности, какую только – к спящим рядом пред рассветом; и то… И все-таки очень – добрый.
...А еще – это я про «Видимо-невидимо» в основном – шепотом: я его боюсь) А боюсь я от места приложения действия… Просто для большинства других рассказчиков мир сотворен и отделен – и рассказывают они «о чем-то там». Мне очень трудно перевести с моего на русский – но пространстве этих историй оказываешься близ времени имен – в мифологии изнутри. Придется сделать необходимую поправку: человеческое простомыслие ошибается – мифология, пока она есть мифология, а не записанное устное народное – не выдумка ни разу; она и есть мир и способ давать ему имена… Просто – что точка зрения, от которой это читается, это даже не «вчера тысячи лет назад»; но «сейчас и навсегда» - ты внутри процесса сотворения; стоит в эту реку (угу – Реку) поверить – ты окажешься не на берегу, но посередине… Мифология вживую – без прикрытия «жизненных обстоятельств» – тебя в свое «сейчас» - это настолько сильно, что и страшно…
Истории, которые совершаются. Наверно – те: «…чтобы дать слово голосу – тому голосу, который старше, чем камни. И тогда сказка может сделать любой поворот, может встать с ног на голову, может наполниться кашей и стать обедом для бедняка, зазвенеть золотом для любителей наживы, перенести слушателей в другой мир»(с).
…Истории, которые хорошо рассказывать – где-то в степной балке, ночью, под огонь (и вино) – чтоб был ветер, и травы, и всякие там звезды. Не проиграют.
...а если это еще и на бумаге будет)