Молитвочка ночного полета
«Пока еще про нас не позабыли на Маяковской площади в Москве» (с)
«В каждом самолете молятся как минимум двое
Первая молитва поддерживает одно крыло, другая другое» (с)
Божьи мельницы мелют медленно – мелют, не рубят –
так, все реже и реже под горло подходит нежность.
Знаешь, я и не верю по правде, что держат там твои руки –
да о чем я: знаешь. Ты ж меня и не держишь.
Но земля – это берег, чтоб оттолкнуться – от закона вторых и первых,
далеко внизу – «все в порядке» и «спи спокойно».
А над ними – просто реки тумана на рассвете впадают в небо,
чтоб суметь в них нырнуть – надо что-то твердить такое…
Вспоминать – глаза, которые не глядели б,
где на ребро монетка: выбор – полет, паденье;
и смеяться – непрошеным гостем на божьем поле,
отправляясь навстречу своей нелетной погоде:
отпусти меня, Небо – любовь-то моя на воле,
без нее, ты знаешь, я вряд ли на что-то годен.
Сообщить – зачем? – в порядке, не очень, прости, я прибуду поздно.
То, что между – страшней и проще случайных писем.
Понимаешь, оттуда, над облаками – снизу блестки и сверху звезды,
остальное – его отставить – до «приземлимся».
У меня еще полчаса, не меньше, проверки подобной правдой:
далеко внизу – угольком – «мы были», «любили» -
а над ними реки тумана текут себе сквозь иные травы.
Мне бы с ней встать лицом к лицу, да равна – разбились.
А пока – неясно, наливают надежда и небыль,
но не подняли тяпнуть: «С возвращеньем?» - «За тех, кто в небе?»
А у нас разбиваются вспять ледяные волны
и небесные реки текут сквозь поля тумана –
отпусти меня, Небо – любовь-то моя на воле,
я ее не выбродил, значит – невкусно: рано.
Божьи мельницы мелют медленно, мелют мелко –
оставляя тебе слова, что не больше жизни,
только там – на вечно конфликтной границе земли и неба,
я еще говорю беззвучно: люблю. Подержи меня…
Значит – выгорит, значит – остались опять в двуногих,
непричастных – к дурацким сводкам и птичьим стаям.
Что теперь – сообщить «вернулся» - тебе, что спишь… И пускай не помнит.
А еще – обернуться – к небу: ты подождешь. Я знаю.
Год за годом и час за часом – точкой отсчета,
на ребро – монетка – между взлетом и полным взлетом
к тому самому часу, где в небо впадает море,
а над ним – то ли птичье пенье, то ль злые трубы…
Но – пусти меня, Небо, - смерть-то моя на воле:
где-то спит себе – и нисколько меня не любит.
Я, похоже, бессмертен – хотя проверять не хотелось бы. на квааартирнике, пожалуй, спою