NAVIGARE NECESSE EST, VIVERE NON EST NECESSE][Я шел домой. И я попал домой.(с)]Должен же кто-то, ягодка, быть плохим
предыдущиевступление раз
два
раз
два
три
четыре
пять
шесть
семь
восемь
девять
десять
одиннадцать
двенадцать
тринадцать
четырнадцать
пятнадцать
шестнадцать
семнадцать
восемнадцать
девятнадцать
двадцать
двадцать один
двадцать два
двадцать три
двадцать четыре
двадцать пять
двадцать шесть
двадцать семь
двадцать восемь
двадцать девять
тридцать
тридцать один
тридцать два
тридцать три
тридцать четыре
тридцать пять
тридцать шесть
...и про буковки тоже![;)](http://static.diary.ru/picture/1136.gif)
- Спит, - тихо и ошалело сказал Ралица. Смотрел он тогда на ниери Цватанку, спрашивая. И получил ответ:
- И пусть спит, - сдвигалась с места она почти беззвучно. Говорила чуть слышнее. К кровати у входа - найти в куче, под зимним кожухом мягкое легкое покрывало. - Хорошо легла? Укрой. И в печку чуть подложи, пусть ей тепло будет. А мы с тобой пойдем ямы под изгородь пока копать. И изгородь строить. Дым, покараулишь? Или сиди здесь...
Кот снова зевнул. И продолжил урчать. Ралица осторожно шевельнулся. Укрыл. Не проснулась. Приподнялся. дальше?Неловким тихим голосом сказал:
- Пойду, конечно... надо же...
- И то: ничего не высидишь, - напутствовала Цватанка. - С круг времени она просто будет спать, - Ралица кивал, придерживал дверцу печки, чтоб не запела, пока подбрасывал, оглядывался. Кот хорошо урчал, слышно. Только когда дверь на крыльце задвинул, спросил, откашлявшись - не очень ему давался такой тихий голос:
- Это... ну... не самшитовый мёд, ниери Цватанка?
- Разумеется, нет, - и на вопрос ему не удивились. И не возмутились. - Вот только твоей Чешменке к ее простуде легкого отравления не хватало. Обычный поздний мёд, - лехта Цватанка подтолкнула Ралицу - к углу, где сейчас время стоять лопатам - и продолжила дальше. - Я считаю нужным проговорить с тобой про другое. Если разумный, прихворнувший разумный, опасается сказать... полагая, что его сочтут негодящим и ленивым - а стоит ему оказаться на теплом месте в безопасной обстановке с любимым человеком под боком и слегка в это поверить - и он засыпает сразу, что это говорит, Ралица?
- Что дело... тут совсем не в лени, - сказал Ралица, про себя порадовался, что Цватанка позвала ямы копать. Самые те мысли – под тяжелую землю и под лопату. - И я... ну то есть мы вообще мало спали. Я... я еще думаю, я не дал спать.
- Нет. То есть да, но нет. Это значит, что я, лехта Цватанка, старший и основной медик Этэрье говорю - у девочки было полное право уйти к нам насовсем... и она это относительно вовремя сделала. И что Колишну - с этим - я беру на себя. Я так понимаю, она не в восторге?
Ралица сосредоточился. Отставил лопату и решил, что может. Разделить и если продолжит не понимать, поискать совета.
- Ну... мама встретила нас чашей... и погнала меня за пулеметом, - жест Цватанки "и это хорошо" перерос в "зачем". Ралица продолжил. - Она опасалась... что отбивать приедут.
- Ее отдали, она согласилась и подтвердила свое согласие. Все по закону. По очень старому и прочному закону, сомневаюсь, чтобы в нём и разумные рискнули усомниться. Знать бы мне, знает ли об этом она сама? - последнее лехта Цватанка посчитала личным... И, как полагал выдоха три Ралица, им же взвесила вслед. - Мрэжек побежал? - и ей потребовалось потратиться на вопросительный жест, чтоб Ралица понял. И растерялся.
- Я... и не знаю. По правде. Но да, папа Мрэжек сказал, что... ну что я могу идти. И я пошёл.
- Вроде, никто не прибегал, - тоже внутренним обдумала Цватанка, скомандовала Ралице сдвинуться, подбить упрямый сгиб прута на заготовке изгороди, и, когда он оказался рядом, на расстоянии выдоха, негромко и требовательно запросила.
- Любишь?
"Отчитаться. Как наставник. О состоянии", - не мог тогда усмехнуться Ралица. Когда - именно так и подбирал ответ:
- Люблю, - задумался на выдох, подбить вниз сгиб прута орешины. - Кажется, всю жизнь, - будущий слой изгороди встал на место. И Ралица точно и тогда решил не думать, к чему из них был жест Цватанки: "Ага, сделано". Продолжил отчитываться. Ниери Цватанка была из тех, кто расставит по местам... даже если Чешменка спросит про жаб. - Я всегда, когда... получалось видеть, не мог понять, с какой стороны мира я нахожусь. Сейчас все еще не могу.
- Нормально, - отозвалась лехта Цватанка, подняла новый прут, показала "заплетай", сказала вслух сначала. - Раз уж здесь твои пальцы... - потом, тоже рабочим. - Да, я знаю, тем вечером тебя рассмотрели, хорошо по башке дало? - Ралица доплел прут и повернулся спиной - пусть спускается, рассмотрит, если захочет, как об эти плечи опирались облака. Не захотела. Взвесила. - Вроде не очень. И ты ведь понимаешь, что твоя одна на свете разумная не понимает, где она есть, раз так в двенадцать больше? И тебе иногда придется понимать за двоих?- Ралица задумался, прочно так задумался... но что впервые настолько посмотрел, все же не сознался. Так подтвердил. Сказал вслух негромкое:
- Мы для нее... странные? - поймал вопрос не отрывающейся от работы Цватанки, ладонью: "Не видел? И тебя это удивляет? " Ответил, что видел. Вспомнил... про врасти деревом и про жаб вот тоже... А тут ему еще и словами ответили:
- Мы вообще странные. Это изнутри не видно, - Цватанка подтолкнула его - снова взяться за лопату, и опять подсчитала для себя. - Свежая кровь - это всегда хорошо. И я еще планирую попрыгать возле вашего младшего. Когда он настолько вырастет, чтобы вокруг него попрыгать. Желательно не одного, - Ралица старательно копал. Ну, кому, как не ниери Цватанке об этом говорить? - Так что не беспокойся, мы поможем. Я точно, и думаю, я наших подговорю помогать. Так две трети - ручаюсь, подговорю. Будем, - лехта Цватанка задумалась, дотянула прут и высказалась, - прививать к нам девочку Чешменку. У тебя получится: я знаю, что ты умеешь.
"Про "прививать" он мне, конечно, проболтался. Не сразу. Года через три. Когда мы, по подсказке дядьки Цюэ, выходили расчищать старые сады - городским откуда-то привезли моду на сливовое вино, что бы было не сделать, - дальше могла рассказывать Чешменка, могла и рассказывала. - Ну что я тогда и до конца теперь могла сказать? - что у нас получилось. Что бы там ни выпало со временем... - а потом она задумывалась. И оставляла про себя. - Но нет, все-таки это были корни. И очень мягкая земля..."
Совсем не такая, какая была по правде в Этэрье. И в этом ей еще выпал черед убедиться. Лехта Цватанка свое обещание выполнила - к ней, на "медленную работу" Чешменка и ходила. Дня три с Ралицей - они продолжали плести и ставить новую изгородь, первые плетенки которой поставили вот когда она среди дня задрыхла. Ей ничего, слова не сказали - Ралица хорошо, рядом оказался, когда она просыпалась, а то долго бы Чешменка гадала, где она... и что ей теперь скажут. Знахарка что сказала - да ничего: "Скорей выздоровеешь", - посмотрела и дальше заурчала. "Мы ж договорились, отработаешь, если тебе это надо", - и чаю предложила. Ралица еще тоже, помнила - как уже во двор вышли, он работу хотел показать, как изгородь стоит - ну во Чешменка и посчитала, сколько сделано. И еще удивилась - а как он понял, что она-то проснулась? Ралица и скажи - да кот рассказал. Ну, он пришел и замяукал. А ему ж сказали постеречь. Он такой. Лехта Цватанка умеет пасти котов. Цватанка ему на то только погрозила.
Лежанка эта ей на глаза все эти дни, ой, попадалась, знала Чешменка. И не только на глаза, но и под спину тоже. Ей где-то тут и рассказали, что это у городской, столичной печки так хитро строили дымоходы, чтобы и лежанки заодно грелись. А еще так принято – откуда родом был несколько раз прадед лехта Цватанки.
И баюкать - это Чешменка могла добавить – ее эта лежанка снова пыталась. Особенно в срок ох, внезапного медленного дела...
Сначала Цватанка руки Чешменки и ее рост к простому делу подгребла. К "окончанию весенней уборки в личном месте". К разгребанию - и вот того самого шкафа, у которого Ралица на полку-то косился. Там и правда стояли жбанчики мёда - не один.
Чешменка помнила - лехта Цватанка оценила все, приоткрыла самый крайний, вздохнула: "Это с собой заберете - это только подогреть и на коржики. Колишне передадите - с просьбой коржиков?" - и Чешменка еще думала, что ей будет сложно. А сложное оказалось потом. Когда они снимали верхние банки. Дорогие - городские - разного стекла, темного, светлого... Знахарские - со всякой травой, вот небось оттуда и тот чай собирали, каким ее поили. "Все перетряхнуть, что выжать, что выкинуть, посчитать, что еще посадить надо", - поясняла ей лехта Цватанка. Перед тем, как спросить, доставать она будет или принимать. Чешменка и вызвалась доставать, и стояла на лесенке, снимая уже не первую такую банку, за темным стеклом лежали - немного их было - темные, скрученные, толстые прямо, клубеньки, и снизу ей и хмыкнули:
- Ага, про тебя-то я и думала. Он как бы не с той весны лежит, так? - Чешменка озадачилась - вот зачем так озадачилась, что не успела передать банку. Что ей успели сказать дальше. Тем же легким. - Там на крышке подписано, прочитай.
...И на Чешменку снова наступило совсем стыдно. Подписано там было. Прихотливыми, кочевряжными знаками сложного письма. Не говорящими ей вот ничего. Вот только то, что ей надо передать банку. И надо суметь признаться:
- Я не умею.
А потом еще пришлось подумать: а лехта Цватанка ожидала. Ну вот то точно, что проверяла:
- То есть, что говорили - про то, что средняя подготовка становится совсем средней - правда, - это она не спрашивала, так - своим привычным посчитала. И дальше тоже считала, после команды. - Передавай, потом разберемся. Значит четыре-шесть лет общего образования, средняя письменность, очень средние технологии, что-то туда же про окружающий мир и практику сельского хозяйства и всё? А зачем занятому в производстве еды в отдаленных районах знать больше. Там еще остались банки, милая Чешменка? Я правильно воспроизвожу?
- Три... еще банки осталось. И коробка. Железная, - сначала ответила Чешменка. Было время подумать, что дальше отвечать. Как дальше... понять. То что вот точно посчитала лехта Цватанка что-то... нехорошее. - Можно дальше. Больше пяти. Но это уже надо ехать вниз, в Марицу, а то дальше, в деревне-то какое ученье - то окот, то обмолот, ну, говорят так, отчитались к первому взрослому и ладно.
- Железную оставь, она пустая, мало ли для чего сойдет. Остальных давай, но их… кажется, быстрей в печку. А в Марицу это надолго и дорого? - Цватанка стояла, крутила в руках вот ту первую некстати банку, корни пересыпались. Цватанка запрашивала серьезно.
- В Марицу еще пробиться надо, а... ну у всех по городу своих детей хватает. Это тоже так говорят, - отвечала Чешменка. Смотрела на знаки на новой банке. Злилась - что они такие непонятные. - А еще, ну, что кто в город ушел, те как в воду, - и постаралась улыбнуться. –Ну что насовсем ушли. Ну, или вот как я. А оно... ну, от чего-то помогает вот - знать эти знаки?
- Значит, правильно Цюэ продолжает говорить. Что эту язву не остановишь. И если однажды запретить кому-то учиться как знать, оно пойдет дальше. Вширь до поражения по все несовместимости. И ньера Таэри вроде ничего, слушает, что говорит его лехта...
Чешменка бы уже присела и вжалась - от того, что говорит лехта Цватанка и о ком говорит... а больше от того, что да, да, она же угодила... в мир, где раз от раза всякое придется слышать. И вот когда присела, и слышала дальше.
- Ну, например, это вот от дрисни. В смысле от поноса. В общем, это там и написано. Да, в высоком начертании есть слово "понос". И "дрисня"... ну, здесь правда не оно написано. Чешменка?
А ей вот неловко было. Очень. Совсем. Мысль-то, что ей в голову пришла и встала - вот сейчас и прочно - ой, была совсем не про дрисню, и совсем ответом... Давно ли был тот вечер - с ливнем - где сидел и злился ее старший Свишек - трясся и злился - и про бумаги, про разрешение на все прощальные церемонии. И что у них никак не получится оформить даже если у них правильный мертвый. И кто за это отвечал и видимо оформил? Старший Ралицы, лехта Мрэжек. И ведь в первый ли раз, что бы она тогда думала – о мертвых и бумагах. Сейчас - ой, знает... кто со всем этим городским... с мёртвыми помогал... а кому бы еще? Лехта Мрэжек. Как и всегда был.
- Я... ну не про дрисню, ниери Цватанка. Ну... мне то есть любопытно, как она вот такими закорюками рисуется, - продолжила Чешменка (... а вдруг от меня этого и ждут? Почему я это думаю?) - Я про... про свитки про смерть и право прощальных церемоний вспомнила. Что были. И что мы - та моя Семья никогда бы не смогли... без вас. Ну, значит я себе ответила – про то, и от чего помогает знать все эти… буквы. Заковыристые. А вы все... вы правда их всех умеете?
- Вот это, - отвечала Цватанка, пальцем показывала на три закорючки. - Про общее расстройство пищеварения в сторону поноса. Скоропись, извини. Я подробней нарисую, - а потом Цватанка взвесила на ладони что-то и заговорила. И старшего Ралицы Чешменка вот узнала по всему выговору. - Я думаю, кто-то из здешних был бы рад, если бы мы этого не умели. Но мы лехтев - и мы должны уметь. Начало обучения, понимаешь? Мы все это учим в те самые первые четыре года. С перерывом на окот, виноград, обмолот и опять...
- Вот этим... учите? - переспросила Чешменка. Показывая на знаке на ближайшей банке. В ней... и вроде бы был летний, знакомый, ох - и устала же Цватанка, наверно, отряхать с его стеблей мелкие листочки. И это точно он, благословенная травка, в том чае так пах - летними горами. - Ну вот тем, что травы надо подписывать... про как растет, где цветет и - ну и про дрисню?
- Нет, - задумалась Цватанка. - Не этим. Не только этим. Их... если что можно понять. Тех, кто ограничивает вам общую подготовку. Где сельский житель не знает, там с него можно попытаться содрать дополнительные средства. Или надуть, - Чешменка - там зря была пауза, она подумала спросить, поняла, ой ведь как про ядовитое думает. И слова застряли, к счастью, закашлялась. Цватанка же продолжала. - Там, где не знает лехтев - то, что должен знать из нас любой - там вероятны мёртвые и другие неприятности. И никто не обещал, что они придут не к тебе. Ну и нам приходится – все Каноны, со всеми знаками, начинать грызть там, где начинаем наше самое начало обучения, где начинаются Каноны Знаков. И дальше. До самого конца жизни. То, что мы есть и чему мы принадлежим, понимает мир, где мы есть, привычной речью - и нам приходится ее знать. Да, здесь, и со здешними людьми - мы имеем возможность и пользуемся. Тем, что мы знаем высокий фаэ и его официальные знаки. И поэтому разбираемся в документах... вот прощальных служб, хотя бы. Думаю, ты об этом тоже хотела спросить? Что мы этим пользуемся, полагаю, ты слышала.
Ее вопросу не помогло, что она подавилась - понимала Чешменка. Вообще не помогло. И сейчас ниери Цватанке, ой, всё видно. По тому, как залила ее краска.
А надо собраться. Собраться и ответить:
- Слышала... что вы честные. Так у нас в Горичке говорили. Что в общих местах еще цифры подделывают, сколько платить. А вам... ну... установлена плата... - Чешменка нахмурилась... и не смогла не добавить. - Из того, что в поле все-таки растет. И это дешевле.
- Да-да, - снова оставляла лехта Цватанка, - лехтев не торгуют и не судят. И все по мере сил всем пользуются. А куда нам друг от друга деваться. Значит, учиться будешь? Давай с тобой вот на них и начнём. Учить знаки про время. В этой работе - они нам часто понадобятся.
"Усвоить их значение оказалось самым простым, - посмеивалась потом уже лехта Чешменка. - Где-то на втором круге работы я могла уже без ошибок прочитать обозначенные сроки. Это с тем, чтобы их правильно произносить - меня потребовалось учить до конца лета. Правильное произношение лехтев тоже учить приходится. Каноны значительно лучше срабатывают... для должного переключения разума, если читать их в нужном ритме…"
И для себя она знала, они оба знали - это была цитата, это лехта Цюэ вот в том самом конце лета сидел на камушке, над ведром рыбы, рассматривал только что прихлопнутого комара... и высказывался. На хорошем чистом фаэ. Чешменка старательно смотрела, ей еще надо было думать, чтобы его, быстрый, понимать целиком - и мало было слов, так еще и интонацию. Вот сейчас - он вышучивает, про переключение разума, и о чем это слово - или он серьезно?
Чешменка говорила, что ей трудно - но Цюэ не собирался ее щадить и продолжал тем же. Еще и официальными оборотами: "Средний лехтев вообще знает больше обязательных и допустимых версий фаэ, чем другой житель нашей Великой и нерушимой, не исключая Белостенную Исс-Тарру. Как минимум - высокий фаэ Канонов, так или иначе официальный, местное - а то и не одно - наречие. Ну и позвольте мне заметить, что еще существует язык, на котором вещам Бога должно обращаться к разумным людям. Тоже, скажу вам отдельный и специфический конструкт. Чешменка, почему твой Ралица хмурится?" - за время этого высказывания лехта Цюэ и сам воспроизвел всех названных. С интонациями и словами. Завершил вот к счастью, на разговорном. Его легко было понять - и легко ответить: "Потому что внутри на нем не говорят. На языке вещей. Так ведь?", - Ралица не подтвердил, он старательно смотрел, как там пруд и рыба. Лехта Цюэ хмыкнул - снова разговорным: "Да не, говорят - как бы мы иначе его учили? Не скажу, что здесь и вовне сильно приходитсяна нем болтать - но кто его знает, что вам придется?" - скатал в комок прихлопнутого комара, стряхнул и вернулся к рыбе.
К концу лета... там, где Чешменка - и не без трудов лехта Цюэ знала, что она есть - в этом "внутри" - и что такое это внутри...
два
раз
два
три
четыре
пять
шесть
семь
восемь
девять
десять
одиннадцать
двенадцать
тринадцать
четырнадцать
пятнадцать
шестнадцать
семнадцать
восемнадцать
девятнадцать
двадцать
двадцать один
двадцать два
двадцать три
двадцать четыре
двадцать пять
двадцать шесть
двадцать семь
двадцать восемь
двадцать девять
тридцать
тридцать один
тридцать два
тридцать три
тридцать четыре
тридцать пять
тридцать шесть
...и про буковки тоже
![;)](http://static.diary.ru/picture/1136.gif)
- Спит, - тихо и ошалело сказал Ралица. Смотрел он тогда на ниери Цватанку, спрашивая. И получил ответ:
- И пусть спит, - сдвигалась с места она почти беззвучно. Говорила чуть слышнее. К кровати у входа - найти в куче, под зимним кожухом мягкое легкое покрывало. - Хорошо легла? Укрой. И в печку чуть подложи, пусть ей тепло будет. А мы с тобой пойдем ямы под изгородь пока копать. И изгородь строить. Дым, покараулишь? Или сиди здесь...
Кот снова зевнул. И продолжил урчать. Ралица осторожно шевельнулся. Укрыл. Не проснулась. Приподнялся. дальше?Неловким тихим голосом сказал:
- Пойду, конечно... надо же...
- И то: ничего не высидишь, - напутствовала Цватанка. - С круг времени она просто будет спать, - Ралица кивал, придерживал дверцу печки, чтоб не запела, пока подбрасывал, оглядывался. Кот хорошо урчал, слышно. Только когда дверь на крыльце задвинул, спросил, откашлявшись - не очень ему давался такой тихий голос:
- Это... ну... не самшитовый мёд, ниери Цватанка?
- Разумеется, нет, - и на вопрос ему не удивились. И не возмутились. - Вот только твоей Чешменке к ее простуде легкого отравления не хватало. Обычный поздний мёд, - лехта Цватанка подтолкнула Ралицу - к углу, где сейчас время стоять лопатам - и продолжила дальше. - Я считаю нужным проговорить с тобой про другое. Если разумный, прихворнувший разумный, опасается сказать... полагая, что его сочтут негодящим и ленивым - а стоит ему оказаться на теплом месте в безопасной обстановке с любимым человеком под боком и слегка в это поверить - и он засыпает сразу, что это говорит, Ралица?
- Что дело... тут совсем не в лени, - сказал Ралица, про себя порадовался, что Цватанка позвала ямы копать. Самые те мысли – под тяжелую землю и под лопату. - И я... ну то есть мы вообще мало спали. Я... я еще думаю, я не дал спать.
- Нет. То есть да, но нет. Это значит, что я, лехта Цватанка, старший и основной медик Этэрье говорю - у девочки было полное право уйти к нам насовсем... и она это относительно вовремя сделала. И что Колишну - с этим - я беру на себя. Я так понимаю, она не в восторге?
Ралица сосредоточился. Отставил лопату и решил, что может. Разделить и если продолжит не понимать, поискать совета.
- Ну... мама встретила нас чашей... и погнала меня за пулеметом, - жест Цватанки "и это хорошо" перерос в "зачем". Ралица продолжил. - Она опасалась... что отбивать приедут.
- Ее отдали, она согласилась и подтвердила свое согласие. Все по закону. По очень старому и прочному закону, сомневаюсь, чтобы в нём и разумные рискнули усомниться. Знать бы мне, знает ли об этом она сама? - последнее лехта Цватанка посчитала личным... И, как полагал выдоха три Ралица, им же взвесила вслед. - Мрэжек побежал? - и ей потребовалось потратиться на вопросительный жест, чтоб Ралица понял. И растерялся.
- Я... и не знаю. По правде. Но да, папа Мрэжек сказал, что... ну что я могу идти. И я пошёл.
- Вроде, никто не прибегал, - тоже внутренним обдумала Цватанка, скомандовала Ралице сдвинуться, подбить упрямый сгиб прута на заготовке изгороди, и, когда он оказался рядом, на расстоянии выдоха, негромко и требовательно запросила.
- Любишь?
"Отчитаться. Как наставник. О состоянии", - не мог тогда усмехнуться Ралица. Когда - именно так и подбирал ответ:
- Люблю, - задумался на выдох, подбить вниз сгиб прута орешины. - Кажется, всю жизнь, - будущий слой изгороди встал на место. И Ралица точно и тогда решил не думать, к чему из них был жест Цватанки: "Ага, сделано". Продолжил отчитываться. Ниери Цватанка была из тех, кто расставит по местам... даже если Чешменка спросит про жаб. - Я всегда, когда... получалось видеть, не мог понять, с какой стороны мира я нахожусь. Сейчас все еще не могу.
- Нормально, - отозвалась лехта Цватанка, подняла новый прут, показала "заплетай", сказала вслух сначала. - Раз уж здесь твои пальцы... - потом, тоже рабочим. - Да, я знаю, тем вечером тебя рассмотрели, хорошо по башке дало? - Ралица доплел прут и повернулся спиной - пусть спускается, рассмотрит, если захочет, как об эти плечи опирались облака. Не захотела. Взвесила. - Вроде не очень. И ты ведь понимаешь, что твоя одна на свете разумная не понимает, где она есть, раз так в двенадцать больше? И тебе иногда придется понимать за двоих?- Ралица задумался, прочно так задумался... но что впервые настолько посмотрел, все же не сознался. Так подтвердил. Сказал вслух негромкое:
- Мы для нее... странные? - поймал вопрос не отрывающейся от работы Цватанки, ладонью: "Не видел? И тебя это удивляет? " Ответил, что видел. Вспомнил... про врасти деревом и про жаб вот тоже... А тут ему еще и словами ответили:
- Мы вообще странные. Это изнутри не видно, - Цватанка подтолкнула его - снова взяться за лопату, и опять подсчитала для себя. - Свежая кровь - это всегда хорошо. И я еще планирую попрыгать возле вашего младшего. Когда он настолько вырастет, чтобы вокруг него попрыгать. Желательно не одного, - Ралица старательно копал. Ну, кому, как не ниери Цватанке об этом говорить? - Так что не беспокойся, мы поможем. Я точно, и думаю, я наших подговорю помогать. Так две трети - ручаюсь, подговорю. Будем, - лехта Цватанка задумалась, дотянула прут и высказалась, - прививать к нам девочку Чешменку. У тебя получится: я знаю, что ты умеешь.
"Про "прививать" он мне, конечно, проболтался. Не сразу. Года через три. Когда мы, по подсказке дядьки Цюэ, выходили расчищать старые сады - городским откуда-то привезли моду на сливовое вино, что бы было не сделать, - дальше могла рассказывать Чешменка, могла и рассказывала. - Ну что я тогда и до конца теперь могла сказать? - что у нас получилось. Что бы там ни выпало со временем... - а потом она задумывалась. И оставляла про себя. - Но нет, все-таки это были корни. И очень мягкая земля..."
Совсем не такая, какая была по правде в Этэрье. И в этом ей еще выпал черед убедиться. Лехта Цватанка свое обещание выполнила - к ней, на "медленную работу" Чешменка и ходила. Дня три с Ралицей - они продолжали плести и ставить новую изгородь, первые плетенки которой поставили вот когда она среди дня задрыхла. Ей ничего, слова не сказали - Ралица хорошо, рядом оказался, когда она просыпалась, а то долго бы Чешменка гадала, где она... и что ей теперь скажут. Знахарка что сказала - да ничего: "Скорей выздоровеешь", - посмотрела и дальше заурчала. "Мы ж договорились, отработаешь, если тебе это надо", - и чаю предложила. Ралица еще тоже, помнила - как уже во двор вышли, он работу хотел показать, как изгородь стоит - ну во Чешменка и посчитала, сколько сделано. И еще удивилась - а как он понял, что она-то проснулась? Ралица и скажи - да кот рассказал. Ну, он пришел и замяукал. А ему ж сказали постеречь. Он такой. Лехта Цватанка умеет пасти котов. Цватанка ему на то только погрозила.
Лежанка эта ей на глаза все эти дни, ой, попадалась, знала Чешменка. И не только на глаза, но и под спину тоже. Ей где-то тут и рассказали, что это у городской, столичной печки так хитро строили дымоходы, чтобы и лежанки заодно грелись. А еще так принято – откуда родом был несколько раз прадед лехта Цватанки.
И баюкать - это Чешменка могла добавить – ее эта лежанка снова пыталась. Особенно в срок ох, внезапного медленного дела...
Сначала Цватанка руки Чешменки и ее рост к простому делу подгребла. К "окончанию весенней уборки в личном месте". К разгребанию - и вот того самого шкафа, у которого Ралица на полку-то косился. Там и правда стояли жбанчики мёда - не один.
Чешменка помнила - лехта Цватанка оценила все, приоткрыла самый крайний, вздохнула: "Это с собой заберете - это только подогреть и на коржики. Колишне передадите - с просьбой коржиков?" - и Чешменка еще думала, что ей будет сложно. А сложное оказалось потом. Когда они снимали верхние банки. Дорогие - городские - разного стекла, темного, светлого... Знахарские - со всякой травой, вот небось оттуда и тот чай собирали, каким ее поили. "Все перетряхнуть, что выжать, что выкинуть, посчитать, что еще посадить надо", - поясняла ей лехта Цватанка. Перед тем, как спросить, доставать она будет или принимать. Чешменка и вызвалась доставать, и стояла на лесенке, снимая уже не первую такую банку, за темным стеклом лежали - немного их было - темные, скрученные, толстые прямо, клубеньки, и снизу ей и хмыкнули:
- Ага, про тебя-то я и думала. Он как бы не с той весны лежит, так? - Чешменка озадачилась - вот зачем так озадачилась, что не успела передать банку. Что ей успели сказать дальше. Тем же легким. - Там на крышке подписано, прочитай.
...И на Чешменку снова наступило совсем стыдно. Подписано там было. Прихотливыми, кочевряжными знаками сложного письма. Не говорящими ей вот ничего. Вот только то, что ей надо передать банку. И надо суметь признаться:
- Я не умею.
А потом еще пришлось подумать: а лехта Цватанка ожидала. Ну вот то точно, что проверяла:
- То есть, что говорили - про то, что средняя подготовка становится совсем средней - правда, - это она не спрашивала, так - своим привычным посчитала. И дальше тоже считала, после команды. - Передавай, потом разберемся. Значит четыре-шесть лет общего образования, средняя письменность, очень средние технологии, что-то туда же про окружающий мир и практику сельского хозяйства и всё? А зачем занятому в производстве еды в отдаленных районах знать больше. Там еще остались банки, милая Чешменка? Я правильно воспроизвожу?
- Три... еще банки осталось. И коробка. Железная, - сначала ответила Чешменка. Было время подумать, что дальше отвечать. Как дальше... понять. То что вот точно посчитала лехта Цватанка что-то... нехорошее. - Можно дальше. Больше пяти. Но это уже надо ехать вниз, в Марицу, а то дальше, в деревне-то какое ученье - то окот, то обмолот, ну, говорят так, отчитались к первому взрослому и ладно.
- Железную оставь, она пустая, мало ли для чего сойдет. Остальных давай, но их… кажется, быстрей в печку. А в Марицу это надолго и дорого? - Цватанка стояла, крутила в руках вот ту первую некстати банку, корни пересыпались. Цватанка запрашивала серьезно.
- В Марицу еще пробиться надо, а... ну у всех по городу своих детей хватает. Это тоже так говорят, - отвечала Чешменка. Смотрела на знаки на новой банке. Злилась - что они такие непонятные. - А еще, ну, что кто в город ушел, те как в воду, - и постаралась улыбнуться. –Ну что насовсем ушли. Ну, или вот как я. А оно... ну, от чего-то помогает вот - знать эти знаки?
- Значит, правильно Цюэ продолжает говорить. Что эту язву не остановишь. И если однажды запретить кому-то учиться как знать, оно пойдет дальше. Вширь до поражения по все несовместимости. И ньера Таэри вроде ничего, слушает, что говорит его лехта...
Чешменка бы уже присела и вжалась - от того, что говорит лехта Цватанка и о ком говорит... а больше от того, что да, да, она же угодила... в мир, где раз от раза всякое придется слышать. И вот когда присела, и слышала дальше.
- Ну, например, это вот от дрисни. В смысле от поноса. В общем, это там и написано. Да, в высоком начертании есть слово "понос". И "дрисня"... ну, здесь правда не оно написано. Чешменка?
А ей вот неловко было. Очень. Совсем. Мысль-то, что ей в голову пришла и встала - вот сейчас и прочно - ой, была совсем не про дрисню, и совсем ответом... Давно ли был тот вечер - с ливнем - где сидел и злился ее старший Свишек - трясся и злился - и про бумаги, про разрешение на все прощальные церемонии. И что у них никак не получится оформить даже если у них правильный мертвый. И кто за это отвечал и видимо оформил? Старший Ралицы, лехта Мрэжек. И ведь в первый ли раз, что бы она тогда думала – о мертвых и бумагах. Сейчас - ой, знает... кто со всем этим городским... с мёртвыми помогал... а кому бы еще? Лехта Мрэжек. Как и всегда был.
- Я... ну не про дрисню, ниери Цватанка. Ну... мне то есть любопытно, как она вот такими закорюками рисуется, - продолжила Чешменка (... а вдруг от меня этого и ждут? Почему я это думаю?) - Я про... про свитки про смерть и право прощальных церемоний вспомнила. Что были. И что мы - та моя Семья никогда бы не смогли... без вас. Ну, значит я себе ответила – про то, и от чего помогает знать все эти… буквы. Заковыристые. А вы все... вы правда их всех умеете?
- Вот это, - отвечала Цватанка, пальцем показывала на три закорючки. - Про общее расстройство пищеварения в сторону поноса. Скоропись, извини. Я подробней нарисую, - а потом Цватанка взвесила на ладони что-то и заговорила. И старшего Ралицы Чешменка вот узнала по всему выговору. - Я думаю, кто-то из здешних был бы рад, если бы мы этого не умели. Но мы лехтев - и мы должны уметь. Начало обучения, понимаешь? Мы все это учим в те самые первые четыре года. С перерывом на окот, виноград, обмолот и опять...
- Вот этим... учите? - переспросила Чешменка. Показывая на знаке на ближайшей банке. В ней... и вроде бы был летний, знакомый, ох - и устала же Цватанка, наверно, отряхать с его стеблей мелкие листочки. И это точно он, благословенная травка, в том чае так пах - летними горами. - Ну вот тем, что травы надо подписывать... про как растет, где цветет и - ну и про дрисню?
- Нет, - задумалась Цватанка. - Не этим. Не только этим. Их... если что можно понять. Тех, кто ограничивает вам общую подготовку. Где сельский житель не знает, там с него можно попытаться содрать дополнительные средства. Или надуть, - Чешменка - там зря была пауза, она подумала спросить, поняла, ой ведь как про ядовитое думает. И слова застряли, к счастью, закашлялась. Цватанка же продолжала. - Там, где не знает лехтев - то, что должен знать из нас любой - там вероятны мёртвые и другие неприятности. И никто не обещал, что они придут не к тебе. Ну и нам приходится – все Каноны, со всеми знаками, начинать грызть там, где начинаем наше самое начало обучения, где начинаются Каноны Знаков. И дальше. До самого конца жизни. То, что мы есть и чему мы принадлежим, понимает мир, где мы есть, привычной речью - и нам приходится ее знать. Да, здесь, и со здешними людьми - мы имеем возможность и пользуемся. Тем, что мы знаем высокий фаэ и его официальные знаки. И поэтому разбираемся в документах... вот прощальных служб, хотя бы. Думаю, ты об этом тоже хотела спросить? Что мы этим пользуемся, полагаю, ты слышала.
Ее вопросу не помогло, что она подавилась - понимала Чешменка. Вообще не помогло. И сейчас ниери Цватанке, ой, всё видно. По тому, как залила ее краска.
А надо собраться. Собраться и ответить:
- Слышала... что вы честные. Так у нас в Горичке говорили. Что в общих местах еще цифры подделывают, сколько платить. А вам... ну... установлена плата... - Чешменка нахмурилась... и не смогла не добавить. - Из того, что в поле все-таки растет. И это дешевле.
- Да-да, - снова оставляла лехта Цватанка, - лехтев не торгуют и не судят. И все по мере сил всем пользуются. А куда нам друг от друга деваться. Значит, учиться будешь? Давай с тобой вот на них и начнём. Учить знаки про время. В этой работе - они нам часто понадобятся.
"Усвоить их значение оказалось самым простым, - посмеивалась потом уже лехта Чешменка. - Где-то на втором круге работы я могла уже без ошибок прочитать обозначенные сроки. Это с тем, чтобы их правильно произносить - меня потребовалось учить до конца лета. Правильное произношение лехтев тоже учить приходится. Каноны значительно лучше срабатывают... для должного переключения разума, если читать их в нужном ритме…"
И для себя она знала, они оба знали - это была цитата, это лехта Цюэ вот в том самом конце лета сидел на камушке, над ведром рыбы, рассматривал только что прихлопнутого комара... и высказывался. На хорошем чистом фаэ. Чешменка старательно смотрела, ей еще надо было думать, чтобы его, быстрый, понимать целиком - и мало было слов, так еще и интонацию. Вот сейчас - он вышучивает, про переключение разума, и о чем это слово - или он серьезно?
Чешменка говорила, что ей трудно - но Цюэ не собирался ее щадить и продолжал тем же. Еще и официальными оборотами: "Средний лехтев вообще знает больше обязательных и допустимых версий фаэ, чем другой житель нашей Великой и нерушимой, не исключая Белостенную Исс-Тарру. Как минимум - высокий фаэ Канонов, так или иначе официальный, местное - а то и не одно - наречие. Ну и позвольте мне заметить, что еще существует язык, на котором вещам Бога должно обращаться к разумным людям. Тоже, скажу вам отдельный и специфический конструкт. Чешменка, почему твой Ралица хмурится?" - за время этого высказывания лехта Цюэ и сам воспроизвел всех названных. С интонациями и словами. Завершил вот к счастью, на разговорном. Его легко было понять - и легко ответить: "Потому что внутри на нем не говорят. На языке вещей. Так ведь?", - Ралица не подтвердил, он старательно смотрел, как там пруд и рыба. Лехта Цюэ хмыкнул - снова разговорным: "Да не, говорят - как бы мы иначе его учили? Не скажу, что здесь и вовне сильно приходитсяна нем болтать - но кто его знает, что вам придется?" - скатал в комок прихлопнутого комара, стряхнул и вернулся к рыбе.
К концу лета... там, где Чешменка - и не без трудов лехта Цюэ знала, что она есть - в этом "внутри" - и что такое это внутри...
@темы: сказочки, Те-кто-Служит, Тейрвенон, глина научит
Текст классный. Персонажи чудесные. Два раза перечитывала.
То, что я тебе про речь говорила, в голове наконец-то склеилось - почему оно такое.
Но блин, то, что эти товарищи из провинции творят с образованием, заставляет несколько онеметь...
У Чешменки прошивка есть?
Подозреваю, что то, что в более поздние времена так уже не делали - результат шухера, наведенного Алакестой и ее командой
Кроме шухера, наведенного Алакестой мрачный не то чтобы спойлер
Но блин, то, что эти товарищи из провинции творят с образованием, заставляет несколько онеметь...
Подписываюсь под каждым словом. И ещё фигею от того, что во вроде бы благополучной семье у Чешменки такой результат вырос, от которого передёргивает, что разумный боится сказать о простуде и всё такое, у меня как-то не до такого было. Здорово, что её приняли и отогрели здесь. Цватанка ваааще восторг-восторг...
Теперь отдельно интересно, как Ралица Чешменку к Орану приведёт...
Про образование - это еще, к сожалению, опять же издержки и тупик - в котором позиция, что люди и вещи мира на своих местах, норовит въехать и застрять.
А с Ораном, к сожалению, не получится. В тексте немного будет почему, но мало - у Орана финал проекта
Жаааааль... А он хотя бы узнает?
мне, увы, наглядно встречались носители убеждений, что если у тебя болит - это стыдно и чо-то с тобой не так, съесть таблетку - фуфуфу, отвести ребенка в поликлинику - "перед соседями неудобно" и т.д. и проч. За которые они далее поплатились, но увы. Не хочу сказать, что оно все такое - но оно, к несчастью, есть.
Да, думаю узнает
да мне тоже, но этой херни про фуфуфу и слабак я от отца наслушалась, потомственного горожанина. Деда по матери родню я не помню, но от него, тоже крестьянина, хоть и хуторского, про не лечись, ибо стыдно, не слышала нифига. Сам он обычно алкоголем поправлялся, но непьющим не предлагал, их выбор врачей и таблеток не осуждал. Хотя вообще у них с бабушкой в квартире всегда было полно трав и прочей народной медицины, помимо бабушкиного вороха таблеток. Но, в целом, да, так понятнее. Возможно, Чешменка, если она дома привыкла пить всякое природное для профилактики, поэтому у знахарки и расслабилась, что, в целом, привычно, лечиться тем, что вокруг растёт.
Ура, прыг-прыг!!!
ага
хотеть!!!
как могут, см. ту же Далию. И да, на народы могут потом всякого повесить. за дело. см. ее жено сам концепт про бремя белых им бы на башку точно не налез
Т.е. меня радует, утешает и мотивирует, что дао досттигается работой. а не происхождением, авторским произволом и прочими чудесами.