Ну, ладно…
Предыстория этой истории рассказывается коротко: и вот захотелось однажды одной мне посмотреть такую этакую анимэшку. Чтоб про небо, про полеты, про время другое – ну и еще про разное – и так, чтоб совсем мое… вот только вместо того, чтоб найти и уткнуться во что-нибудь подходящее, что до сих пор ждет моего благосклонного внимания…
…а потом мне рассказали сказку. Короткую, на абзац. Про рыб небесных. И как они плавают. Тогда как раз начиналось лето. И я увидел. Из вот здешних картинок. Потом я это начал рассказывать. Потом нас приняли – в мир и на окраину. Потом – это дурацки звучит – «это пришло ко мне и было сильней меня».
Так как пока только тут и только в узком кругу, предисловия для великих Знающих Все я не буду. Только тихо раскланяюсь. Что специфическая вроде анимэшка. Для специфических
И я много в чем ни фига не понимаю. Нет, я с удовольствием поговорю и пообоснуйствую. Если будет надо именно этого.
Скорей всего, это будет очень скучно… потому что занимательного и какого б то ни было сюжета тут не предвидится. Я не только его не умею – но еще и совсем не того хотел.
К сожалению, я дурак, и пишу то, чего не хватает мне.
…мне это было очень трудно – но меня удержало в более страшном, чем я думал. Я не хочу сказать, что они правы – и что так правильно – так, большей частью, очень страшно, - но… самое страшное в том, что я их люблю.
Да. Хорошо оно не кончится.
спасибыМои большие благодарности:
- мой возвышенный благодарственный – пока жив и после) - другу, вдохновителю и соавтору Black_Anna a.k.a. Gaellio, кто не только все это вызвал, не только - принял это в своем мире, но еще и умудрился терпеть нас с того лета вплоть по сей момент, ни разу не наступив мне на хвост. А так как мы то еще уежище – я очень рад, что так было, и очень виновато шкрябаю лапой – я ж продолжу;
- дяде Острову, за байки про Ахтубинск и прочее;
- родному брату Рэю - в том числе, за байки и народное творчество городка Фуньково;
- степям города Волжского, местной танковой части, деревьям на набережной у панорамы Сталинградской битвы и иным местам – за мое детство, за то, что такое выросло, и просто -и далее;
- гобеленовой мастерской «Оп-Арт Мастер» - пока я сматывал и начинал учиться – там, ниточка за ниточку – многое вытянулось
- и тем, кто любит меня.
За фактуру ж – можно поблагодарить еще много кого, с совсем иным поклоном, но я не думаю, что те дежурные части и бытовые перепетии заслужили упоминания их поименно.
Штука не доделана.
Штуки под полтора мегабайта.
Тут пока будет кладаться кусками… А так как все мое может быть пересказано кратенько в двух строчках – займусь.
Пролог. Кусок первый. Где главгероиня смотрит на облака и вспоминает тяжелое детство, а также можно обнаружить главгероя. А больше ничего не происходит
а я молоденький парнишка лет семнадцать-двадцать-тридцать...
<О рыбах небесных
(такое вот анимэшко))
…Жаль, подмога не пришла, подкрепленья не прислали (с)
На войне не ищут своего места, на войне ждут своего часа (с)
Вроде пролога
***
- Опять выговор, - вполголоса жалуется в пространство курсант второго года обучения Иллрейн айе Тольмарка и упирается лбом в раму окна близ лифтового холла «начальственного» этажа административного корпуса. За три года на Рианн-Далль и два из них непосредственно в академии Состава Защиты сектора тринадцать все никак не удается привыкнуть, что можно просто смотреть в окно. «И вспоминаешь ты об этом обычно не к месту и не ко времени», - не может не сказать себе Иль – и продолжает смотреть…
А по нижнему корпусу практики лениво скользит тень – полукруглый серый купол чуть искажает очертания. Просто яркое солнце и облака. Переменная облачность, привычная для Рианн-Далль… Но Иль отстраняется, смотрит вверх – и улыбается…
«Здравствуй, рыба! - про себя говорит Иль. – Ох, рыба – ты подвела меня…»
Облачная рыба – так не вовремя плеснувшая плавником за окном аудитории нравственной подготовки пару часов назад – лениво скользит над территорией академии, тянется над землей длинное белое брюхо… Рыба плывет неспешно, торопиться ей некуда – на Рианн-Далль пришло настоящее лето, и значит – над ним тоже приходит время облачных рыб…
«А значит, – сердито продолжает себе Иль, - в академии пришла пора итоговой аттестации и распределения по местам и специализациям, а кто-то решил, что не найдет лучшего времени для того, чтоб удивляться – вот они, облачные рыбы – вместо выслушивания лекции о благоденствии сектора тринадцать под мудрым руководством… И ныне этот кто-то, съевши выговор, стоит и с трепетом ожидает решения невезучей судьбы своей – вон, в отражение в стекле погляди…»
- И-иль, - когда Тин кричит, ей учебную тревогу можно заменить. Даже когда она просто говорит – вздрогнешь. И при том, что подойти неслышно она не умеет. Тиннайрэ эс Солья айе Рианн-Далль ходит быстро и четко, строевым шагом на каблук; парадной форме: день выпуска – положены сапоги, и как Тин идет – слышно даже по бесшумному серому пластику начальственного этажа.
- Утро, Тин, - приветственный – неформальный – взмах у Иль торопливый, но искренний. С Тин – хоть десять раз она эс Солья (из семьи…из та-а-акой семьи) – хорошо и интересно; и значит – хорошо, что это сейчас Тин. – Аттестовали?
- Утро давно было. Бесспорно, - Тин с улыбкой помахивает жетоном распределения, вывернутым из-под первых серебряных нашивок парадной формы. Красный – кто б сомневался.
- Стратегия и логика?
- Верно, - Тин припечатывает жетон обратно; светлые, уголками вверх – высокородная порода – глаза довольно щурятся. На это надо развернуть плечи – чуть четче, чем позволяет неуставная стойка – и уронить:
- Штаб, - старательно размазав первые согласные, и особым образом припечатав последнюю, как будто непотребно сплюнув на серый пластик, можно еще растереть – разумеется, ботинком – на Иль-то форма полевая курсантская. Но Тин смеется, а потом серьезнеет, чуть сократив дистанцию – до такой, где уже по стойке «смирно» не стоят.
- А ты как?
- Ем положенный выговор от командира Лопаты – так что на параде перед практикой снова в полевой стоять – за все мои неуважения… Если будет мне практика. Жду теперь, чего порешают. А…с-сожри его отсутствующие, - жест подхватывает непотребную ругань и запускает ее куда-то в направлении окна, - дальше Тольмарка отправлять некуда; а аннулировать Право Выбора им честь мундира не позволит…
Название Иль произносит не общим выговором, а так, как пару кругов назад командир Лопата, с пыхтением и брезгливым присвистом, добавляя и в имя, и в единственное определение бессемейного приблуды-курсанта – по месту рождения – с десяток лишних шипящих, которых там никогда не водилось…
Cкопированным присвистом – и, под ним, логичными рассуждениями, что отчисление из академии позорит сделавших выбор, следовательно, выпрешь приглашенного по Праву Выбора – сам накушаешься того позора - Иллрейн айе Тольмарка выстраивает защитные рубежи. От наступления самого недостойного и простого.
Эх, рыба, очень хочется жить…
А это, в частности, значит – очень не хочется возвращаться до Тольмарка.
***
Это там рассказывают сказки про говорящих облачных рыб, отмечавших приход настоящего лета… Только настоящего лета – и какого бы то ни было – там уже много лет не бывает.
***
(дополнительная информация):
Тольмарка… чтоб совместить это последнее место далеко не первого сектора тринадцать с условием «очень хочется жить»… Проще всего там, конечно, не рождаться. А если рождаться – так где-нибудь на двадцать ярусов повыше, почти под куполами, где фильтры все ж одолевают последствия «радикального преобразования климата», но не в производственных ярусах. А если в производственных ярусах – то лучше в узаконенных семьях, дышать себе фильтрованным воздухом, работать на автоматике и не спускаться вниз – и на другое не рассчитывать. А если не в узаконенных семьях, а в тех, что держатся своего закона, работая на добычу и поиск – так… лучше быть из тех героев сказки, кого рискованные находки из раскаленных недр Тольмарка возносили до самых куполов, а то и вовсе в Открытые Пространства. А не в сказке – а тут ничто не лучше, живи себе, пока получается… Пока на входах защитных нор квартала многократно залатанные фильтры задерживают внеплановые выбросы, о которых никому неизвестно, предупредят сирены или нет. Пока добытчикам Семьи везет настолько, что хватает хотя б на еду и починку фильтров. И никто в очередном рейде не навернулся в огненную пасть очередной трещины, или, по возвращении – под разрядники живущих особо вольно. Или не пристрастился к «золотинке», что оставляет достаточно разума для рейдов по огненным дырам подземелья, но быстро стирает из памяти такие частности, как голодающая Семья… Но что – добытчики – в непройденных ярусах смерть за спиной, всем известно… Живи себе – и однажды, если повезет, вырастешь из возраста, которому рассказывают сказки (так ведь никогда и не узнаешь, почему их рассказывают о небе – и те самые, об облачных рыбах – те, кто не видел неба – и облаков не видел, порой от рождения до смерти). И дорастешь до понимания, что добытчиком вряд ли сможешь стать, а вот добычей… Все будет обычно – просто однажды придется выйти в открытые коридоры самых нижних ярусов Тольмарка, а что – кому ни приходится ходить по улицам? А то, что хочешь жить – лучше по ним не ходить ни днем, ни ночью – благо, никакого «дня» там нет - это бесспорная правда.
Ну… – хочешь жить, не рождайся на Тольмарка.
***
- На что ты там смотришь, Иль? – Тин стоит все так же близко, слишком, вот-вот зацепит серая полевая – белую парадную, и – а все равно ждать страшного – можно решиться:
- Смотри, - и Иль указывает в небо – ленивая рыба добралась до переливчато-серых зарослей там, в облаках, только хвостовой плавник отсвечивает, ловит блики – золотые и рыжие.
- Облака… - недоуменно говорит Тин. Но Иль улыбается, пока просто улыбается, как тому с кем хорошо и интересно:
- Рыба! Смотри – вон там: облачная рыба…
Первый раз эта ленивая зараза плеснет плавником в серо-розовых рассветных облаках, когда Иллрейн айе Тольмарка повернется – скрыть непрошеный зевок – к огромным окнам аудитории нравственной подготовки… Кто же, зачем же ставит это истинное наказание в утро перед аттестацией? После самых ответственных тренировочных программ – и на самое раннее утро? «Ваша задача не блестяще справиться с испытаниями – ваша задача не уснуть под командира Лопату!» - не зря подбадривали аттестованные старшекурсники, только справиться с этой задачей – дело маловероятное… Командир прихрипывал – о бессмертии и величии; «Спящие! – не может не вырваться тихая мысль. Длинная. – Меня вчера дважды убили, и оба раза – по намерению, не по глупости. Тренажеры – на испытание выносливости и летный, где непредвиденный противник; и я знаю, что получилось действенно. Ну и что, что тренажеры – эффект-то приближенный к реальности, я могу сравнить – Порог меня видел. Может, в новое утро четвертой моей жизни можно на треть прослушать обязательное о благоденствии и прочий Канон дня сегодняшнего?» И тут из облаков за окном и выскользнет – белый с серыми чешуйками, ой, явно же – плавник. «Рыба, - проснется Иль. – Ой, правда – облачная рыба! На первое утро четвертой моей жизни начинается настоящее лето! А вон еще плавник… Плыве-ет! Здравствуй, рыба!»
И то ли тихая мысль от нежданной встречи станет громкой и адресованной – по всем сразу, что вряд ли: эта связь – не дело армейских, да и раньше умрешь – от смеха – чем представишь себе командира Лопату мастером экстренной биологической; а курсантские обручи – это тебе не система боевого взаимодействия Башен… То ли просто – слишком заметно ушло в окно все внимание курсанта второго года Иллрейн айе Тольмарка. Так, что даже командиру Лопате заметно.
Не, умение почти без участия головы запоминать примерно пятнадцать связных смысловых единиц - любой степени осмысленности - и воспроизводить их вслух близко к тексту, когда-то пришлось вбить в голову - задолго до командира Лопаты. Но, увы ж - в академии с защитников нашего прославленного требовалось, оказывается, помимо смысла, чувство и расстановка. А так как "язык мой, враг мой" - оставалось сказать курсанту Иллрейн – и никакое воспитание из меня того не выбило...
Вот и приходится сейчас стоять, наблюдать, как исчезает в серо-золотых волнах облаков прощальным беззвучным всплеском хвостовой плавник небесной рыбы - вроде б той самой. Тин, как и следовало ожидать, подчеркнуто измеряет взглядом – медленно-медленно - от "курсантского обруча" до подошв ботинок и обратно. Руки ее, при этом, слов выразительнее - все дословно понятно без применения экстренной биологической - повествуют щедрую оценку взаимоотношений собеседника с его же способностью соображать. Рассказ получается увлекательный, но малопристойный. И вывод не отличается лестностью... Но на это можно тоже улыбнуться, потому что взглядом провожаешь рыбу, и сказать:
- На Тольмарка - пока там не попытались модифицировать климат, говорили, что настоящее лето приходит тогда, когда над городом плывут небесные рыбы...
…Говорят-то до сих пор, только в черном и рыжем отравленном небе - пылевые бури и выбросы - давным-давно нет тех облаков и не плавают те рыбы. Это можно рассказать - даже и сейчас, без всякой лишней задумчивости поминая родную планету. Можно обозначить и яруса - откуда ж еще берутся приблуды?
Традиция академии Состава Защиты - большим и цветным где-то в первых рядах ее Устава. Что долг, честь и благое дело ее подопечных не зависят от Семьи их и статуса - с поступления и по законные поступки. Рядом с изрядно позабытым, странным в нынешние дни пунктом, что дело высокое – обеспечить ушедшим достойную память и славу, соразмерную с их гибелью, опять же - не считая возможных Семей и статусов - и мелкими уже, серым по серому, если Семья не возразит. Сейчас можно смеяться, как и делают неоднократно, что на бесплатной чести и славе - посмертных – «защитка» значительно экономит, потому как ушедшие со службы по причине возраста и иной выработки ресурса, по понятным причинам славы и посмертия заслуживают мало. А войн прославленная и нерушимая не ведет лет уже… вплоть по исторические времена. Неполадки же управления разнообразных секторов и прочие сложности внимания "защитки" по понятным же причинам требуют редко. Спокойная, в общем, служба - с иного, но дальнего, станет и добавить: не по статусам и привилегиям.
В военные же времена, можно предположить, тоже экономили – на полагающихся чести и славе. А того, чему воздавать – обычно не остается
Тин не слушает - не надо обладать повышенным вниманием и плюс способностями, чтобы это понять. Хотя это не мешает ее рукам добавить заключительные и весьма яркие фрагменты в повествованиях о взаимоотношениях курсанта Иллрейн айе Тольмарка с собственной головой... А потом Тин приближается совсем - непозволительно до странного, на расстояние до близких, достаточно - чтоб сказать тихое-тихое, придется наклониться - почти на ухо:
- Ты всегда не туда смотришь, Иль! Оценила бы лучше, какая мечта стоит в преподавательском секторе.
Иль смотрит - внимательно смотрит по указующему жесту. Сначала пристрелянным "курсантским взглядом", оценивая в первую очередь, что за нашивки, что за форма... Синий - черный - золото - ох, откуда ж здесь летные? - а, крылья Башен... только не обозначено, что за Башня. Нет, просто брать надо выше - что за Круг Защиты? - золота на нашивках немало. И двойные белые... временно направленный в преподаватели. И далее – хоть запнись на выдохе: да, мечта-мечта; между тенью и словами - залпом разрядника проедется - хочется летать! - там, в будущем и неизвестном, где аттестуют и на Тольмарка не отправят - летать до крика и трех посмертных жизней хочется, да кто ж туда направит сен айе Тольмарка… хорошо если хоть в наземную обслугу "бабочек" Башен определят. И на самые высшие баллы пройденные обязательные испытания на летных тренажерах - в том числе, с неизвестным противником, вряд ли помогут.
«Моя четвертая жизнь», - улыбнуться бы Иллрейн. Потому что тренажер на выносливость и выгорание – испытание и все, сразу ясно, что рано или поздно не выдержишь, вся задача – определить порог «рано и поздно», а как дальше осознавать и сражаться – этого до аттестаций не рассказывают. А вот – летный… это невозможно рассказать, сложней – чем про небесных рыб, преодолеть – все положенные настроения и тихо спросить: а это у всех так? Или помеха оно и случайность; просто так настраиваются друг на друга нелепая мечта – для айе Тольмарка – и курсантский обруч под воздействием испытательной капсулы, и никак не можешь вспомнить, что не в реальности оно – не эта жизнь, и даже не посмертная – придуманная… Где есть своя земля и своя Башня – кого защищать и с рядом кем сражаться (ой, сказал приблуда с Тольмарка) – и серебряные плоскости «бабочки» расправляются на поворот - …а где-то далеко внизу плывут небесные рыбы, недоумевая, наверно – почему небо над ними цветет голубым и алым… И отличные баллы после кажутся чем-то куда придуманней; и жаль, что не у кого спросить, что там было после – отбились ли – мы, которых не было?
…А дальше – это быстро – Иль переводит взгляд вверх… И – ну, можно выдохнуть еще раз – мечта-мечта, но смысла-то? Это Тин – стоять и любоваться, а Иллрейн айе Тольмарка – той совсем не к месту вспоминать, что она не только курсант второго года обучения академии Состава Защиты сектора тринадцать, но и – ухмыльнуться уголком – так себе девочка. И еще ж в том возрасте, что не стыдно во все глаза засматриваться на красавцев… Когда те еще и в полной парадной летной, и вправду красавцы. А вправду – долго старались Спящие, или кто там над детьми высоких Семей, когда они из жизни придуманной в здешнюю приходят, старается? – вырезали, полировали – четкие линии профиля, чеканные обводы – на острый угол – как отпечатано: такое высокородье, что хоть спрашивай – какие не те ветра в наш тринадцатый снесли? Не те ли, что слишком немало – и рано, он еще крепко держится, легко времени противостоять – небесного серебра в – разумеется, темные – волосы накрошили? Чего б не постоять, не посмотреть – еще когда это совершенство не застывшее, чеканной маской собственного высокородства, а очень даже живое – и вот на спор, знает же, как заглядывается сейчас только-только аттестованная мелочь. А ну его – заглядываться…
А то только вспоминать – что айе Тольмарка, это тоже на лице написано. Ну, не Тольмарка, так еще какая дыра, где плодиться и вырасти – всякому позволено. Ни одной острой линии, прямые – грубое лицо, тяжеловесное; Спящие в глубинах Тольмарка портативным добытчиком рубили – тяп-ляп-лишь-бы – есть и там и такой камень, светлый в золото – ведь и на солнце кожа реагирует не благородным серебром – страшно сказать, загаром… еще и румянцем. «Приблуда» - тоже обозначено – это ж для любой семьи, что есть и зарегистрирована, хоть в самых далях и глубинах – тоска и горе вот такую наследницу породить: куда девать? Не всем же так везет, что сама девается – в армию, в снимающий, вроде как, статусы Состав Защиты. Вот только форма и позволит – с такой на близкие расстояния становиться. И то – кто скажет… И то еще – если будет та форма.
Иль все же сделает в сторону – ну, не шаг, полшага, на таком близком расстоянии совсем не на месте – и улыбнется, так, по-особенному. А скажет тихо – ничего, Тин услышит:
- Я все ж на небесных рыб смотреть буду. До них ближе будет…
- На Рианн-Марн говорят, - чужой голос в пространстве появляется неожиданно. А дальше – как учили, как в процессе взаимодействия – на поток мыслей падают фильтры, заставляя их течь отдельно. Одной – с трудом восстанавливать в памяти примерную простейшую схему навигации (с большим трудом, им общие параметры секторов и всей системы преподавали на самом условном, а зачем, не Небесный же Корпус), где это – Рианн-Марн; где-то в первых пограничных… восьмой или десятый? А того сложней и медленней, очень плохо вместимым в общую систему представлений, понимается, что говорит это тот самый – высокородная мечта, а еще он перемахнул нерушимые границы преподавательской и подходит к ним, вот сейчас. Мысль, которая срабатывает так трудно, запускает и анализаторы – голос густой, скорей негромкий, незнакомый звенящий выговор… А еще он улыбается, а как – где догадаешься; не видела еще – улыбок от столь высокородных. Так, а что у него с глазами? У всех высоких им подобает быть небесными – всякими разными: от светлого серебра – и вплоть до закатных, говорят… Но небо – цвета змеиного камня – зелень, золото и рыжий – переливами – это и айе Тольмарка представить и вздрогнуть…
…и подходит вот к ним сейчас, и говорит – как будто все по-правильному, - это очень дурное предзнаменование – любоваться на небесных рыб. Перед полетом особенно. Потому что они плавают среди небесных полей…
…А о небесных полях рассказывают везде – где только летают и разбиваются…
Медленно, медленно работает что-то в голове, переводя – что это слова, что это ответ – на глупые слова Иль...
Благо выработанный рефлекс работает быстрее. Потому что дальше он уже командует:
- Рий’е Иллрейн айе Тольмарка, - еще и принадлежности не дозвучит, а уже – еще выпрямиться на оклик, сколько позволяет полевая курсантская, голову набок и вверх – в направлении, ноги вместе… Даже холодок по спине успеет – о, Спящие – полная парадная стойка в полевой форме – а, ладно – пусть решит, что со внутренней Башней накрыли неполадки – тем более, что недалеко оно от истины. Когда полностью окликает мно-ого старший по званию и, а куда его денешь, статусу – что еще делать-то?
У него говорят не руки – им в любой строевой и не положено говорить. А вставать даже в полную парадную этому и не надо – он в ней ходит: остановился – и есть. Говорят – глаза: прикрыл на мгновение – сонная ящерица. А что говорят, где поймешь… Сколько ему лет, интересно? – правда, судя по такому высокородью – вопрос бессмысленный: скорей всего, больше, чем приблуда айе Тольмарка вообще проживет.
И сам он представляться ну ни разу не обязан. Однако за «айе» Иллрейн – он говорит, и по-прежнему медленно работает дешифратор, сверяя догадки: «Верно: летные, командир седьмого Круга Защиты, временно направленный в преподаватели… Эр’ньеро Райэн эс Тийе эс Сьенн… Ни одной не слышала – но две Семьи и ни одной принадлежности – он что, с Земель Изначальных? – Спящие! – такого преподавателя в наше-то захолустье мог занести только совсем спятивший ветер… А если еще – что занесло такую роскошь вообще в – с шипящими – «защитку». Вот и отмена статусов в действии. Потому что айе Тольмарка пора уже через все перекрытия до неплодородного слоя почвы провалиться; или через все перекрытия опять же взлететь – до самых небесных рыб – от счастья, что такое вот на строевое расстояние приблизилось – и разговаривает еще, имя называет».
А на том, что слышит Иль дальше, дешифратор уже отказывает. Мысли отказывают – в голове только звонко и пусто: такой безумной мощности атаки внутренняя Башня уже не держит…
- И как будущий преподаватель скажу, что впечатлен вашими результатами на летном. Особенно «неизвестным противником». Вашим… - паузу он делает, но шипящих не появляется, - таранным маневром – и его эффективностью. Непростая задача – помнить в испытательной капсуле, что главная цель – не уничтожить как можно больше условного противника, но прикрыть отход. – Он дальше говорит с шипящими. – А выжить – не обязательно…
«Наши ушли. У меня получилось, - другой стороной себя думает Иль. И так же – отрешенно, как о придуманной жизни. – Он говорит ко мне на уважительных… Высокородный думает о сохранении и эвакуации восстановимого ресурса: населения… Когда в город приплывают небесные рыбы что-то явно сходит с ума…»
И «язык мой – враг мой» в том числе: чтоб в ответ высокородному – командиру – преподавателю – улыбнуться такой вот особенной улыбкой, которой хорошо обучаешься, будучи приблудой – верхнюю губу чуть вверх, зубы показать – укушу, мол – и укусить – старой цитатой:
- «Бабочки» Башен – смертники…
Разумеется, расслышит. Еще и ответит – тоже улыбкой – довольной, на все высокородье. А продолжит так, как будто ничего не слышал.
- Не обязательно, но желательно. Но возможно на вашу службу мира еще хватит. Рий’е Иллрейн айе Тольмарка – Вы рекомендованы в «летные». А что Вы здесь делаете?
«Это не я… Это не то… Это какая-то другая придуманная жизнь, стоимостью во все посмертные…» - и Иль шумным глотком набирает воздух, чтоб вцепиться в хоть какой-то понятный осколок прежней жизни:
- А…выговор – как же?
Но этот чудовищно неправильный… командир – и этот осколок выбивает из рук. Потому что смеется, четко – тоже, как в строевой - разворачиваясь. Потом перемахивает через ограждения – и, без всякого сигнала, плечом поторапливает открыться дверь – на которую старалась не смотреть Иль, ожидая решения невезучей своей судьбы.
- Тин… - снова набирает воздуха Иль – надо же хоть кому-нибудь. – Мир… сошел с ума?
Судя по тому, как и куда смотрит Тин, мнение об окружающем у них одинаковое. Только руки подбирают, лепят мысль из воздуха – и когда вылепят, звучит неожиданное:
- Райэн Безумец?! Если этот командир вправду он – храни все вышнее Милосердие нашу Академию! А я сегодня ставлю благодарственные за то, что меня аттестовали на стратегию и логику.
- А кто… чем он известен? – удается высказать Иль.
- Помимо происхождения? – полукровка Присягнувших это та-акая редкость… и такая статусная задачка… В основном, практической подготовкой в духе «старой – настоящей армии», - передразнивает Тин известно кого – своего деда, он из долгожителей эс Солья, - с разным исходом. И уверенностью в том, что будет война…
«С кем?» - удивленно спросить Иль не успевает. На этот раз «Рий’е Иллрейн айе Тольмарка!» - окликает динамик над той самой дверью.
Когда Иль возвращается – совсем внутри себя потерявшаяся Иль, потому что вокруг вправду другая жизнь, в которой еще ничего непонятно, и особенно непонятен серебряный холодный кружок на ладони – жетон аттестации – в летные, время успевает пройти малый круг, но Тин ждет. Смотрит – как долго, впервые же – прикрепляет его к полевой форме. «Менять придется, у летных – синяя… даже у Башен» - кажется, только эту мысль удается подумать – во времени текущем.
- С практики я буду за тебя благодарственные выставлять, - говорит Тин, - чтоб жила долго.
Тиннайрэ эс Солья айе Рианн-Далль… Как ни трудно голове справляться с новой жизнью, надо всматриваться – внимательно – не шутит ли Тин. Кто их знает, высокородных, плюс-способностей природой не выделено, но кажется – нет, нисколько – вот такая вот отмена статуса. Остается только ответить удивленным и полным, которое для близких:
- Спасибо…
А Тин тормошит, Тин смеется:
- Выговор-то сняли?
- И не подумали…
- Нечестно! – внезапно выдает Тин, вдруг переходя на щебечущий «девочкин» выговор – которым часто все они смеялись – все, у которых пошла другая жизнь – пока она идет. – Парад перед практикой, перед таким красавцем, а ты – в полевой…
- Ничего, - наконец получается улыбнуться в ответ у Иль… Правда с такой легкостью на «девочкин» переходить она не умеет. Отродясь же понятно, что приблуде семейной судьбы – надорвись, не выбрать. Но – старательно. – Я в полевой красивей буду!
ЗЫ: повисшие прилагательные – то фишка, да)
ЗЫЫ: а что еще смотрят – то жду
ЗЫЫЫ: один штук спора сам с собой – выиграю ли?)
Продолжаем
Да, кусок номер раз я проглядел... и даже лишних запятых, счетом три, нашел) ну, хромаю я на эту лапу, угу помогайте
Ну, кусок пролога номер два
Стандартное про тяжелое детство. Там же происходит торжественная линейка и больше ничего. На чем пролог и заканчивается.
трудное детство, железные игрушки
***
(дополнительная информация)
Парадная – она, во-первых, белая. А далее отметить цветным – из белой ткани … Традиция – слово священное для нашей великой и почитаемой. На что ругаться не надо. Потому что академии Состава Защиты держит она же – традиция… там, где последняя война была во времена исторические. А далее про парадную – излишне говорить, что задача поддержания этой роскоши в надлежащем виде возложена на плечи курсанта, ее носящего. И что пропитать ее как следует разным грязе- и прочее- отталкивающим – честь мундира, разумеется, не позволяет. Что прямо с парада вполне могут скомандовать в пешие испытательные – тоже говорить излишне. Следовательно, поддержание этой роскоши в виде достойном – ох-х, отсутствующие на полночь, в пристойном хотя бы – хлопотно и затратно донельзя. А приблуде без Семьи, кого кормит и снаряжает академия – ну… тут отсутствующих помянешь.
А еще – у полевой воротник высокий. И наглухо. Это в повседневном виде. А на испытаниях можно и капюшон поднять, а если совсем не повезло, то и минимальную защиту обеспечить. Что – недолго, малый круг, если тот тренажер испытания выносливости не врет, держит экстремальные температурные, химические и прочие воздействия. «Малый круг – время достаточное, чтоб выполнить задачу» - д-да, священное слово традиция. А у парадной – у рядовой и курсантской соответственно – воротника считай, что нет – нашивки, на которые взгляд и пристрелян, потом появляются, если выйдешь во всякие там звания и командирства. Соответственно все – от плеч по уставную стрижку открыто любому любопытному взгляду. Стой значит в любой торжественный день Иллрейн айе Тольмарка, демонстрируй всем «чудеса» эстетического уровня медицины места рождения. Понимание, что смотрят – противно до желания выстираться изнутри. И потом уже говоришь – ничего, рано или поздно заработаю – или нашивки, или на пластику, или и то, и другое. В самом неприятном случае придется обойтись состоянием, любым из – в котором на «гребенку» всяких шрамов – благо, большую часть и парадная форма прячет – будет уже плевать.
На практический же уровень жаловаться нечего: выжила.
Просто очень хотелось жить.
…А когда в коридорах нижнего города Тольмарка – тех самых, где дня, ночи и сколько-нибудь приличного освещения по определению не бывает – совсем чужие загонят в глухой тупик у спусков в непройденные, тут тоже не скажешь, что лучше, если очень хочется жить, отбиваться или нет – может быть хотя бы не убьют. И не то, чтоб отбивалась: смешно – те были и крупнее и сытее – вырваться хотела до знакомого лаза в очистные, был всего за поворотом. Не повезло. Потом было больно.
Ладно – могли б и убить. Могли б и не найти, и не подобрать. Если не врал тот песочник – должны были убить. А если вспомнить все жизненные обстоятельства нижних ярусов Тольмарка, то продолжить надо: повезло – так феерически повезло, словно кто-то из Спящих решил проснуться и взглянуть, как поживает там одна так себе девочка…
Хотя бы потому что патруль песочников, спустившийся вплоть по выходы на непройденные – и не по жилым пространствам, в поисках «незаконно добытых ископаемых ненадлежащего хранения», а по коридорам и выходам, да еще и обращая внимание на происходящее – это или прямая милость Спящих, или, что немногим более вероятно, инспекция сверху. Совсем сверху. Из Открытых пространств.
Великая и нерушимая имеет склонность предполагать, что охранять покой граждан и порядок должны специальные службы. Во всех подвластных секторах и далее. В том числе – и на Тольмарка, и в нижних ярусах Тольмарка, где порядок и даром никто с бросового места не возьмет. И потому служба охраны того порядка там вроде бы даже в наличии… Мало кто, правда, видит их в коридорах, и почти все хоть раз здоровались перед родной дверью с ищущими «незаконно добытое», а в нижних ярусах, своим законом живущих, оно заведомо есть. Ну, песочники - тоже люди, жить хотят – и хотят неплохо, с незаконных добыч от отдельных семей свой прибавок к еде имеют, а с сильными и с теми ребятками, что свою долю добычи разрядниками добирают – или «золотинкой» - особо не связываются, потому как жить хотят. Хоть и все равно песочники нижних ярусов – тоже через одного смертники. Не любят в темных коридорах охрану порядка. И если добытчики словом «песочник» прикладывают – это значит, в драку собрались. А еще они вколачивают во всех своих отпрысков, часто в буквальном смысле – а чтоб ворочать тот портативный добытчик, силы надо немало – что если попадетесь к песочникам, не смейте пискнуть, что из семьи, твердите, приблуды мы, а то на отвальную разведку продашь вас – и то не расплатишься.
Хорошо вбивают – это вспоминается первым, когда пришлось придти в себя в – если восстановить по памяти – очень неплохо для Тольмарка оснащенном стандартном медблоке. Тогда оно, конечно, поразило – как освещенное – и чистое – и воздух без примесей. Все еще больно, но терпимо. Достаточно, чтоб понимать, что тот, кто спрашивает: «Очнулась, говорить можешь?» - песочник. И все остальное тому вслед.
«Наверно это ненормально, - временами может подумать нынешняя Иль. – Но тесты говорят, что психически я вполне работоспособна. А что я все прошедшие годы их и не вспоминаю…»
«Иллрейн», - она тогда старается ответить не тихо на первый вопрос, разумеется: «Как тебя зовут?». Спину под изолирующей повязкой и где-то, словно внутри горла, болью скребет сильнее. Труднее – выговорить нужное на следующий: «Чья ты?» - «Приблуда…»
Поверили. Или проверять не стали. Впрочем, песочникам нижних ярусов хорошо должно быть известно – детей там редко регистрируют. Особенно подобных – малоперспективных. Это в узаконенных семьях за потомство всякие надбавки и повышенные нормы полагаются, а ниже… Врут про отвальную разведку или нет – теперь и не узнаешь. Да и к лучшему.
А, ладно – не самый скверный мужик был тот песочник. Говорил не сильно мерзко, расспрашивал недолго, о здоровье и сохранности вот, позаботился. Да и не только. С этим, стоит предполагать, врал – нынешняя Иллрейн сильно сомневается, что постоянно недокормленная детка из нижних ярусов умудрилась так отбиваться, чтоб одного из нападающих опрокинуть – с летальным исходом. Скорей всего, случайно проезжавшие мимо били как все песочники – на полный разряд и на всякий случай, что правилами великой и непобедимой делать стражам порядка – прямо так сразу – не подобает. А перевесить и на детку можно, всякие там неосторожности и превышения пределов… Разберись, теперь – и кому оно надо, разбираться? В итоге всего получилось-то – и вон куда… Жаловаться нечего.
Тогда страшно было.
Хорошо помнится решетка. Крупная, с нелепым узором - такими иногда дыры в очистных кто-то запаять пытается, выкрашенная зачем-то светящейся оранжевой краской. Та Иль сидит за ней, на неудобном низком бортике, совсем для того не приспособленном, смотрит...
Тогда ее уже подлатали, больно почти не бывает. Это тоже помнится: говорит - он в стерильной светло-сине-зеленой (врач госпиталя стражей порядка - понимает нынешняя Иллрейн, а маленькая даже помнила, как его зовут), когда передает ее тому песочнику, что приходил - и спрашивал не раз разное. Говорит он что-то вроде: физическое состояние в относительной - цифры - норме; остаточные болевые эффекты скоро должны исчезнуть... а - рожать этой все равно не придется.
Потом с песочником той маленькой Иль придется загружаться в "блюдце" межъярусного индивидуального транспортера с песочными полосками по всему борту и подниматься куда-то. Там светло. Там чужое. Там приходится идти - сквозь бликующие в глаза переходы, а еще помнит маленькая Иль - этот песочник, близ черного с песочными полосами и ярко освещенного входа в жилые яруса, где-то выше - спрашивает стыдное: "А ты в туалет не хочешь?" - и ведет потом куда-то дальше... К привычному условно экономному свету, и еще более привычной дурнопахнущей яме за металлопластовыми дверями, что детские руки закрыть неспособны. А потом отводит внутрь, в здание, за решетку, и запирает - сидеть там, кроме бортика, негде, но приходится: "остаточные болевые эффекты" вспоминают себя. А сам садится за терминал в освещенном другом углу, просматривает там что-то и медленно, по-доброму, в общем, говорит. Что да, расследование закончено, и действительно превышение пределов необходимой, поведшее безвременную смерть такого-то - и что от себя лично понимает, что мудак этот такой-то полный, и мозга не было - одна "золотинка", и все пределы превысить было правильно. Но закон защищает любого разумного, и светит вам, Иллрейн, при учете всех смягчающих, немного - может быть, полный биологический год, в нижних перевоспитательных.
А еще Иллрейн помнит, что страшно, страшно до тошноты, хоть возьми и вывернись на эту оранжевую решетку. Истории про нижние перевоспитательные - у детей нижних ярусов ходят... но - скучными такими страшилками. Что в отвальную оттуда первым счетом отправляют - все знают. А еще что фильтры там совсем отсутствуют: ну, есть разве у песочников, которые на охране. А чтоб количество сокращать, все ж много - на Тольмарка - набивается условно осужденных на исправление. А всех кормить...
Тишина дальше тоже помнится. И сдержаться никак - и нынешняя Иллрейн помнит, что кашляет - долго, что болит, что вывернуться нечем, а не успокаивается...
Прежде чем говорит песочник:
- Но у тебя есть другой вариант выбора. Тебе есть восемь полных биологических?
- Де...вять... - мучительно запинается Иль.
- И твоя семья не возразит против выбора...?
- Я - приблуда, - это та Иль твердо помнит.
- Подписаться на набор в Школу охраны порядка, - продолжает песочник. - Физическое состояние относительно подходит, пройти проверку возможно, необходимые документы наш госпиталь выправит...
Как-то так было - та Иль слушала не очень внимательно. Словом "песочник" все нижние яруса ругались, было это бесспорно. А еще - это тоже известно - Школа охраны порядка - это верх нижних ярусов, где на свете уже не экономят. Это воздух - это еда - это жить еще несколько лет. А дальше - что-нибудь будет... вырастет... придумается.
«Ничего бы ты не придумала, девочка, - может сказать нынешняя Иль той себе, что дрожит в холодной капсуле кабинки общего сканирования - на полную подпись согласия. – В местах обитания... низкосортных по экологическому и нравственному состоянию в охрану порядка подписывают пожизненно. Параграф двенадцать-десять общего профессионального: контракт за обеспечение... То есть, этим, в общем, неплохим людям в песочной защитной на Тольмарка - и воздух, и воду и количество еды - и возможное прочее - обеспечивает исключительно наличие контракта и рабочего места. И так всю жизнь. Часто не слишком долгую».
Потом была еще пара общих биологических - по внутреннему счету они куда длинней, чем по карте состояния - в той школе. А дальше - просто повезло. Неправдоподобно - как будто Спящие во все глаза проснулись.
Академия Состава Защиты – еще, кажется, Технические школы и, надо думать, Те, кто Служит – священную традицию Права Выбора сохранила. «Среди лучших выпускников низкоуровневых специальных школ сектора…» Выпускников, понятно, много – шанс, как полагается, один, с желающими сложно, потому что Право Выбора назначают в «ничейные дни» по календарю са-амого центра нерушимой и прославленной, а в нем простой смертной голове не разобраться – это как милости с небес желать. Отказываться не полагается – ни той стороне, ни другой. Может, считается, что Спящие под руку толкнули.
А что выбор действительно случайный – в это можно и поверить. Выбрали б они иначе – так себе девочку – из самой дыры – айе Тольмарка…
«Мне повезло, - знает про себя Иль. Даже после тренажера на выносливость. – Мне повезло с другой моей жизнью». А то, что было посередине – вспоминать можно. Если обдумывая и не во сне.
***
Соседнему аттестованному отделению – как раз «стратегии и логике» - уже начинают читать обязательную прочувствованную речь о величии и нерушимости, когда перед летным отделением, замершим в полном парадном строю – на параде перед практикой – только появляется их командир.
…Чудовищно неправильным он явно кажется не одной только Иль. Во всяком случае, на том, как он чеканит «эс Тийе эс Сьенн» идеальная тишина полного парадного чуть нарушается – кто-то выдохнул, кто-то чуть шевельнулся – удивление повисает, громкой мыслью. Ее почти ушами слышно станет, когда вслед тому этот высокородный – и командир – нежданно усмехнется, тоже оскалом – на все свои благородные клыки, и добавит... Тин оказалась права – вот он «Райэн Безумец». Настолько безумец, что озвучивает внутреннее прозвище перед парадным строем подначальных. Удивление плещется – беззвучным гулом – над шеренгой. А Лэйро – Лэйерро эс Дарне айе Халльре – он из зимнего набора, тоже определенный в летные, и тоже за что-то сейчас полевой, и потому в хвосте шеренги, чтоб вида не портил – даже и в полной парадной не устоит, не выдержат руки, шевельнутся, взлетят – помочь удержать изумление – слишком, откровенно яркое – простым лицам с этим не везет. Влепят ему – за неположенную несдержанность. Хотя этот может и не влепит…
Обязательную фразу из Канона – о величии и чести служить Райэн эс Тийе эс Сьенн все-таки говорит. Одну. И еще четыре – рекомендации к практике. Точно – и слегка устало, как не глядя поражают цели хорошо умеющие стрелять.
И еще… Иль так и не может понять – слышала? – придумала?
Но где там услышишь? Если стоять в хвосте – пятая шеренга, третий ряд нового отделения. Ослепительно белое великолепие парада – потому что полдень, и небо ради такого случая решило почти очиститься от облаков. Белые плиты парадной площади академии, огромной, словно тут им Изначальные Земли, сияющие под солнцем парадные арки памяти, белая парадная форма, блики на великолепии чужих нашивок… Белое – ослепительное, сплошное, почти без теней – глаза заболят.
И вообще при полной парадной голова должна смотреть в другую сторону. И солнце это, между прочим, в глаза. Почему ж тогда видно так четко? Полная парадная – что форма, что стойка – в которой эр’ньеро Райэн эс Тийе эс Сьенн так ошеломительно на месте – и так точен, что даже статуям с парадных арок впору зачислять взыскание… Так, что тот самый на мгновение засыпающий ящериный взгляд – чуть дольше, чуть подчеркнутей, чем моргнуть – заметен; заметней, чем если б у кого другого в полной парадной руки посмели заговорить. И голос – с незнакомым звенящим выговором – негромкий, такой негромкий, что никак не долетит до пятой шеренги, и такой недолжный, что вообще не может здесь быть – откуда его так слышно?
- И с этими детьми нам придется встречать войну…
ЗЫ еще: ну да, это те самые имперзцы, по которым тут стихи были)