текста

[ingadar]

ну типа не дождетесь

предыдущие

вступление раз
два
раз
два
три
четыре
пять
шесть
семь
восемь
девять
десять
одиннадцать
двенадцать
тринадцать
четырнадцать
пятнадцать
шестнадцать
семнадцать
восемнадцать
девятнадцать
двадцать
двадцать один
двадцать два
двадцать три
двадцать четыре
двадцать пять
двадцать шесть
двадцать семь
двадцать восемь
двадцать девять
тридцать
тридцать один
тридцать два
тридцать три
тридцать четыре
тридцать пять
тридцать шесть
тридцать семь
тридцать восемь



..."Я по правде так и не понял, что я должен был понять", - легко отзывался о тех днях работы в Горичке лехта Ралица. Потом. В своем кругу. Задумывался - вспоминал дядьку Цюэ: он не склонен был "говорить о бесполезном" – а Ралице пришлось ему пояснять, почему будет перерыв в заданиях. И почему лехта Мрэжек посчитал этот перерыв возможным. Ралица и сказал, легко сказал, что его старший считает это... хорошим способом поставить его, Ралицу, на место. Дядька Цюэ же, неожиданно, вспылил. Высказавшись сначала - что лехтев – ну… это место, конечно - только вот так - это бестолковая унылая срань, а не место. Резким низким фаэ... он не очень любит ругаться, дядька Цюэ, Ралица тихо думал - это еще и потому, что когда он ругается, отлично слышно - что он пришлый.
А тому вслед лехта Цюэ только от души рассмеялся: "Но я же... с кем бы поспорить, хоть с Богом - ничего у них с тобой не выйдет. До тебя-то вся эта гадость так и не дойдёт".

...Он видел - ценным для себя оставлял лехта Ралица - лехта Цюэ это развеселило и уже потом.

дальше?

Потом - когда кончилась и та жизнь, и то Этэрье, и Ралица думал - ну не думал, так, считал отдельно... что дядька Цюэ тоже... встроился в тот мост, как другие старшие. А потом та жизнь кончилась еще раз - и сбоку, под колонной рабочей комнаты – они, лехтев, это еще с удивлением звали школой переподготовки при "Стене", но уже учили – обычное техническое об основной съемке и диагностике прочности вещного мира, как это рассчитывают внешние, сложней и подробней, чем знал даже чистильщик Ралица. Вот там он прямо дернулся, опознав знакомый неместный профиль... Совсем седой, совсем худой, раза в два меньше себя прежнего - но это был Цюэ, он медленно передвигался, предупреждал на дружеском приветствии Ралицы, что "осторожней - сломаешь, мне немного надо", а когда Ралица проболтался, что он думал, что и Цюэ тоже всё... как все - усмехался: "Ты ж видишь, я постарался, - а потом смеялся все равно вот этим своим смехом. - Я жив, а вы внезапно учитесь - я решил, что бы мне и не доделать мою аттестационную работу? Вдруг я найду место ее защитить? "

Они вспоминали - потом - о своем, об Этэрье, слово за слово пришли и к тем дням, и Ралица признался, что понять ему так и не удалось. И старый Цюэ смеялся, слышным своим смехом: "Надо, надо мне было поспорить. За тебя с Богом. Ладно - я все равно выиграл". И Ралица делил с ним следующее - что тогда уже мог назвать:
"Мне не помогло, - говорил он. - На меня все равно смотрели. И за все время со мной так никто и не подрался. Не знаю, не рисковали ли они испортить источник ценной информации или вещь бога. Или у них - у нас у всех - было слишком много работы. В ту весну, после тех-то лет. Помните ту весну? И они тогда заново сажали виноград". "Виноград? - отзывался Цюэ. - Да, наших черенков. Помню. Помню ту весну".
"Да, - вполголоса отзывался Ралица. - Виноград".

Неловко ему не было - он точно помнил - где быть-то, когда поднимался еще до самого рассвета, старался не будить, чаще не получалось - шел дорогой, шел через перевал, через Горичку, в поля... Прошлый день был рабочим, за ним следующий - будет. "Меня бы не хватило понимать ничего сложного - но это был новый виноградник, а что там делать – привычное», - знал Ралица. Обрамлял, раз сказали, выверял разметку, брал колышки, брал корзинку, оглядывал, долго ли - нагнувшись-то вдвое дальше, а казалось - и вдесятеро - и шел. Черенки высаживал. И вслед ему шли. Дойдя останавливался. А что еще: угощали - ел, наливали - пил, спрашивали - отвечал, спрашивали много, ну так, а что - всем, как что новое заведено узнать интересно, вот как лехтев виноградники сажают.
Что хозяин Свишек тоже стоял, смотрел, Ралица знал. Как и то, что не с его участка шли. Места-то Ралице – что пояснили, что прикинул, что им в работе четыре полосы, а там, к северу, в тень, мимо, там уже поля начинаются, и свишековы где-то там. Понимал, пока не вработался, а объяснения раньше были, объясняли скоренько… Мало что там он из тех пояснений помнил – шел, работал, а там на втором развороте шагов кажется, упал бы здесь и врос был кустиком. Это за третьим-пятым - что один, что двенадцать и один будущий куст-то - отмерил, копнул, провернул, дальше ползи, пока солнце в башку не шибанет. А там передохнул, закусил, глотнул и дальше… Если солнце раньше не свернет, а в полдень будет как у людей…
Ралица даже сильно запоминать не стал – а хозяин Свишек сразу просил? Вот как к самому жаркому времени привстали-то пополудничать, хлеб ломали, с Ралицей делились, вином запивали, неплохим даже, под жару-то. Он уже с полной меркой вина стоял, помнил Ралица. А хозяин Свишек его подзывал, когда еще теснился - у бутыли, с пустой чашечкой... Спрашивал, сколько осталось, и хватит ли на их долю черенков-то, ведь договаривались - Ралица и думал, вроде хватит - вроде раз попросили, ну ладно, сделает – сильно жалко что ли... И дальше о том не думал, дальше продолжал рассказывать, раз спрашивали, спрашивали другие - вот то, что как раз от Цюэ тоже слышал - кажется, про всякую гадость, что вылазит на виноградниках, и что от нее варить... это, вроде, еще в Сердце Мира придумали...
Что на него смотрели - ну да нормально смотрели, как на знающего ценное... наверное - Ралице где было понимать? Может быть и вот те парни, что на скамейке сидели. Которую он думал в Омутницу-то кинуть. Или нет, там постарше были? Он и лиц не особо помнил, поле, работа, дело такое...

...Папа Мрэжек бы еще посчитал. Что лехтев, которому первый ряд вести доверили и в числе первых налили - это, наверно, неправильно. К чему-нибудь. Если бы Ралица это заметил, запомнил и нашел внутри себя, чем удивиться и рассказать. Но он не удивлялся. Лишние мысли из головы плотное рабочее время и то, выгоняет. Ну вот и выгнало.

Приходил - и бывало встречала. Было и у перевала. Его Чешменка. "А я тебя тоже на винограднике караулю, смотрю как ползешь. Никак, поле пахал?" - спрашивала, принюхивалась, тыркалась носом, потом прилизывалась. "Точно, поле"... Это-то помнил. Бывало, до дома и не доходили. Там рабочая будочка, над мостом, на разный случай есть, и лежанка с очагом там есть - тоже на разный случай - ну и ручей под мостом есть, а много ли на двоих надо. Земля своя, свои услышат - и то, кто-то да притаскивал им под дверь лепешки и сыру, Ралица думал - с подачи мамы Есеничка. Когда спали, когда не спали, все просыпались рано, дальше работать. Было - помнил Ралица - было в общем-то и хорошо.

Тоже помнил, что отвечал Чешменке: "Виноград, - и поправлялся. - И поле. Ну, по обеду уже, по позднему часу, твой... старший Свишек просил с полем подсобить, ну - а что там того поля. Зверь вот только старый", - не успевал договаривать, Чешменка прихмуривалась, спрашивала: "Это которое поле?" - а Ралица не знал, как назвать и пояснял: "Ну там, над рекой. Где еще белая скала такая, языком торчит, - говорил, продолжал еще зачем-то. - Ну вот между берегом и белой скалой мы и проходили, долго ли там?" "Урезали, значит, - хмурилась в ответ Чешменка. - Вот за долги, наверное, - считала что-то, сосредоточенно, пальцами ему по спине и говорила вслед. - Ничего. Дотянут. Был бы год добрый".

А год был добрый - это потом знал Ралица. Как выдохся мир от бед людей и насыпал щедрой горстью - что полям, что садам, что зверям, что виноградникам - знай, гни спину, грузи телеги. И спина гнулась, и плечи отваливались, и только глаза закрывал - снова то шло поле золотой стеной, то огонь плясал у обода. Мрэжек ему в то лето усмехался - раз ты все равно будешь в Горичке, по части нашего мастерства - что мне кататься, ты за оплату главное погрызись. Потом хвалил, было. Правда вот не то, чтоб это вышло только за труд колёсника.

"Ага, Ралица... ну, я вообще был уверен, что ты из этого опыта привезешь что-нибудь совсем не то. Ты ж привез. Гайку. Помнишь гайку?" - говорил ему, легко, через длинную паузу дядька Цюэ и Ралица тоже легко ему возвращал: "И нашу невероятную модель из балок и палок... О, как помню".
А потом задумывался, вспоминая.

Сначала не гайку. Вот это было с ним - в том, что запомнил. И понял. От работы во Мьенже. Поздней, за жатвой. Солнце еще вовсю текло золотом, земля ноги грела, с реки лишним ветром не несло - он в это вслушивался, проходя виноградником, хорошим виноградником - попросили проверить, все ли, что должно быть, хорошо, и как он скажет - когда пора собирать? Смотрел на золотые ягоды, на рыжеющие листья, растекался - там, где остаются корни людей и вещей тоже было хорошо... И ему было. Тепло, спокойно, погода подвести не обещает - начало последней работы, солнце светит, ходишь, смотришь.

- Не опасаешься, лехтев? - его внутрь этого, спокойного, сверху спросили. Ралица поднял взгляд и увидел сухую женщину. Наследственного плакальщика Траварку эс Шельды. И узнал. Видел вот после того дня, как ездили - с хозяином Свишеком и его мёртвым - первый раз. Слышал многое, слышанному удивлялся - вот, когда люди говорили, что кое-где ведь у плакальщика власть побольше старосты... и сильна почти как ваша будет. Только вы лехтев и совсем про Бога, а плакальщик - про людей, их память и место в мире. Стояла - с другой стороны уклона, там, где сменялись полосы винограда и начинались те, где Ралица не работал. Не стояла - подходила. Невозмутимо отворяя заложенный забор на границе - выходя на чужой участок. Ралица смотрел, глаз не опускал: сама заговорила, значит надо. Подождал, пока ближе подойдет, выбрал удивиться:
- Не понимаю, ниери Траварка. Чего опасаться?
- Я задаю неуместные вопросы, лехтев, - усмехалась плакальщик. - Значит, объяснял им - всем, даже Свишеку не побрезговал - как у вас-то работают с виноградом. И говорят, тебя даже в винокурню подговорили? - поразглядывала, Ралица молчал, продолжила. - Не боишься? Что наши тебя разведут разболтать все тайны виноделия?
- Не боюсь, - с непонимающим жестом отозвался Ралица. - Всегда так было. Здоровее будут. А чего, ниери Траварка, бояться-то?
- Того, что если ваши знания сопрут наши, сами выучатся - к вам больше незачем что-то менять ездить будет, дурачок, - вернула женщина. Ралица на этом понял, не разозлился- что на Горичку злиться, они странно думают. А за винокурню обещали до верхнего рынка вывезти, не как-нибудь, а вроде тот человек с рабочей станции, этот врать не станет. Четверть выдоха подумал, и весело ответил – с хорошим весельем, слышным:
- Да ладно, ниери Траварка. Вы-то знаете, нет никаких тайн лехтев. То есть, к этим знаниям нужны еще мои руки и моя голова. И наша земля, - легко ответил Ралица. Женщина продолжала смотреть. Видно, рассмотрела.
- А ты, похоже, не дурак. И не рохля, - хмыкнула. Ралица обдумал, и почтительнейше сообщил ниери Траварке, что ей виднее. Сухая женщина в ответ запросила. - А побьют?
- А за что? Виноград хорош, вино годное будет, золотинка тоже. Остальное на "тайны лехтев" и спишут.
- Заня-ятно, - тянула жещина, и подшагивала уже на близкое... Ралица понимал, неприятно близкое расстояние. И удерживал это понимание подальше. Не хотел отвлекаться и понимать - предполагал, что плакальщику зачем-то нужно это воздействие. Ему вот - не очень нужно. - Ладно, поверю. Как там девка-то, не съели?
- Вы задаете тоже - неуместные вопросы, - Ралица посчитал двенадцатые доли выдоха - вот сейчас она должна обрадоваться, что пробила, а сейчас он продолжит. - Вроде бы вы, ниери Траварка, уважаемый взрослый разумный, а вопросы выбираете, как свишековы дети, младшие. Им-то ладно, а вы куда?

Своего он добился - знал Ралица. Плакальщик отступила, приподняла лист, посмотреть, как там очередная гроздь, очень заметно вспомнила, что чужой участок (Ралица продолжал смотреть).
- А, да, Свишековы младшие, - вернулась эта сухая женщина. - Мы-то конечно, постараемся пояснить, и вас просить очень глупо. Но лехтев... Ралица, вас слушают, вам... найдется, кто вас так слушает, что в оба глаза глядит и головой думает. И умеет ей думать. Не как нынешний Свишек.

Она не была тухлой грушей, она была колосом - думал Ралица - не очень черным колосом, но на котором пытались вырасти злые грибы. Думал и перестал улыбаться. Когда сказала.

- И ты тут что, тебя легко понять, ты лехтев, ты так родился. Их девку тоже можно понять, ой, будь я на три звездных моложе, я бы... тоже рассмотрела, не сбежать ли к тебе вовсе,- она сдвигалась, она хорошо сдвинулась, от винограда к нему ближе, а Ралица не отступал, но думал, старательно думал - про овечий скелетик, вымытый водой и высохший на берегу, с водорослями. Получилось. Она отошла. Усмехалась. - Что поделать, хорош - и знаешь, что хорош. А Свишек-то думал, что бога за жопу схватил, только так не бывает: сам в жопе оказался. Кто ж слушать будет - породнившегося с лехтев? Ты бы им тоже, родне его, если слушать станут, намекнул бы - что как подрастут - ехали бы они отсюда. Глядишь, родня в городе есть. А здесь съедят. Мир, знаешь, не любит - халявщиков, да еще нарушающих то, как внутри него заведено и должно быть...

"Я думал много ответов, - знал Ралица. - Хотел спросить, мир или вы. Хотел сказать, что подавятся". Но...

Нет, облака не легли к нему на плечи. Но его горы стояли за ним. И он точно знал, как ответить

- А вы не опасаетесь? - размеренно вернул Ралица. Оставил паузу. В ней было.
- Что тебе это говорю? - вернула плакальщик. - Да ладно. Что из этого ты не знаешь, раз на этом месте родился.
- Свишек-то может и хотел взять бога за жопу, и тайн лехтев лично для себя, - продолжал Ралица. - Но бог с ним сам разберется. А вы не заметили, что выкупил-то хозяин Свишек всех? Лето, вон, хорошее, виноград растет, я, с тайнами лехтев, опять же, здесь, - дальше Ралица так, улыбался, и проговаривал задумчиво. - Как лехтев я и скажу: богу вообще... не очень интересны разумные, любящие жрать себе подобных.
- Ерепенишься, - взвесила ниери Траварка. Ралица возвращал легким:
- Конечно. Я же уже лехтев. Что вы еще можете обо мне сказать?

"И до нее ведь дошло, - понимал Ралица, - что ничего. Что вообще ничего не сможет. Что я вне власти – я вообще там, с дядькой Цюэ, говорящем о местном стабилизирующем обычае - и с папой Мрэжеком, ворчащим про его бессмысленность. И это я могу что-нибудь из этого сказать. И доказать".
Кто их знает - может и от этого явно отступила Траварка эс Шельды. Посмотрела на Ралицу... внимательно. В ладонь собрала:
- Ладно-ладно. Ты сказал, я подумаю. Не сердись слишком, лехтев - кто его знает, может и пригожусь.

"И пригодилась", - тоже знал про себя Ралица. А потом с усилием налегал - на рычаг переключения в голове слоев мыслей. И сначала старательно думал про гайку. Получалось - благо, эта история началась на этом же месте - день да день позже. Когда виноград было решено собирать.