прекрасные и горячо любимые
но ща пожалуй актуальней предыдущего
Мэйлы русскому другуМэйлы русскому другу
Нынче холодно, и в доме плохо топят,
Только водкой и спасаешься, однако.
Я не знаю, Костя, как у вас в Европе,
А у нас в Европе мерзнешь как собака.
Приезжай, накатим спирту без закуски
И почувствуем себя богаче Креза -
Если выпало евреям пить по-русски,
То плевать уже, крещен или обрезан.
Я сижу за монитором. Теплый свитер,
Уподобившись клопам, кусает шею,
В голове кишат мечты про аквавиту -
Лишь подумаю, и сразу хорошеет.
За окном в снегу империи обломки,
Пес бродячий их клеймит мочою желтой,
Знаешь, Костя, раз сидим на самой кромке,
То уж лучше бы в штанах, чем голой жопой.
И приличней, и не так страдает анус,
И соседи-гады сплетничать устали.
Никуда я не поеду. Здесь останусь -
Мир и так уже до дырок истоптали.
Близко к вьюге - далеко от Кали-юги.
Как сказал мне старый хрен у ресторана:
"Все жиды и губернаторы - ворюги!"
Взгляд, конечно очень варварский и странный.
Был в борделе. Думал, со смеху не встанет.
Дом терпимости эпохи Интернета.
Тот к гетере, этот к гейше иль к путане...
Заказал простую блядь - сказали, нету.
Поживем еще. А там и врезать дуба
Будет, в сущности, не жалко. Может статься,
Жизнь отвалит неожиданно и грубо -
Все приятнее, чем гнить вонючим старцем.
Сядем где-то между Стиксом и Коцитом,
На газетке сало, хлеб, бутылка водки,
И помянем тех, кто живы: мол, не ссы там!
Все здесь будем. Обживемся, вышлем фотки.
Холод стекла заплетает кружевами.
В щели дует. Как всегда, забыл заклеить.
В старом скверике февраль переживает
И, ссутулившись, метется вдоль аллеи.
Календарь китайский с рыбками. Сардины
Или шпроты - жрать охота, вот и грежу.
Подоконник белый. Белые гардины.
В кресле - я. Еще бываю злой, но реже.