www.diary.ru/~ingadar/p152808500.htm
www.diary.ru/~ingadar/p153213902.htm
www.diary.ru/~ingadar/p153377348.htm
www.diary.ru/~ingadar/p163459107.htm
www.diary.ru/~ingadar/p163516211.htm
www.diary.ru/~ingadar/p163545343.htm
www.diary.ru/~ingadar/p163614154.htm
www.diary.ru/~ingadar/p164256663.htm
www.diary.ru/~ingadar/p164336332.htm
www.diary.ru/~ingadar/p166672421.htm
www.diary.ru/~ingadar/p166731112.htm
www.diary.ru/~ingadar/p166776460.htm
www.diary.ru/~ingadar/p166811911.htm
www.diary.ru/~ingadar/p167029819.htm
www.diary.ru/~ingadar/p167134640.htm
www.diary.ru/~ingadar/p167157328.htm
www.diary.ru/~ingadar/p167296853.htm
www.diary.ru/~ingadar/p167617147.htm
www.diary.ru/~ingadar/p169230304.htm
www.diary.ru/~ingadar/p169322053.htm
www.diary.ru/~ingadar/p169371159.htm
www.diary.ru/~ingadar/p169403017.htm
www.diary.ru/~ingadar/p169507057.htm
www.diary.ru/~ingadar/p169701769.htm
www.diary.ru/~ingadar/p169813399.htm
www.diary.ru/~ingadar/p170164737.htm
www.diary.ru/~ingadar/p171242263.htm
www.diary.ru/~ingadar/p171587249.htm
www.diary.ru/~ingadar/p171872376.htm
www.diary.ru/~ingadar/p171907804.htm
www.diary.ru/~ingadar/p172985284.htm
www.diary.ru/~ingadar/p173442051.htm
www.diary.ru/~ingadar/p173506392.htm
www.diary.ru/~ingadar/p173825903.htm
ingadar.diary.ru/p174266982.htm
ingadar.diary.ru/p175730829.htm
ingadar.diary.ru/p175898033.htm
ingadar.diary.ru/p176340262.htm
Ну что - потихоньку подошли. Не то, чтоб к финалу - увы мне - но к оочень значимой части. Одной из местных историй взросления
так вот... обычноА дальше оно само получилось. Тихо было – ночью в храмовом квартале. Ветер шуршал, ветки, девочка дышит… сонно очень. В памяти - волной со дна поднималось вчерашнее. Круг, отменивший здесь стены, музыку - горькую общую воду - рассказ девочки Илье... И тени. Ту, плотную, ощутимую...маленькую - что никак нельзя было выпустить за пределы круга... "А я ведь так и не спросил у Льеанн, что... это было и правильно ли я..." Круг - и Льеанн... остров устойчивости. Голос - свет фонаря, много, много ярче возможного - и свет - который складывают нити под руками. Теплый. Рыжие, красные нити… Еще синие должны быть...зеленые.
Уф. Так уснешь.
А что делать, когда спать совсем не надо... Саайре как совсем и не думал. Оказывается, выработанный уже навык: надо занять себя и руки привычной, не слишком отвлекающей работой, однако требующей участия внимания и взгляда. Да - "привычным ручным ремеслом". То есть вытряхнуть из своей рамки пробы узора, что Илье показывал. Задуматься. Подобрать камешки - те самые, что Илье пробует собирать - рыжие, теплые... Уложить - первый, начальный рабочий ряд. Вперемешку.
...Что это будет? - Будет. Что-нибудь. Хорошее. Обязательно. Как у этой - повернулась, сопит - маленькой - все будет хорошо. Так должно быть. И я хочу и сделаю.
А потом Саайре положит еще пару непрозрачных рыжих камешков - попросились...очень стороны ложились удобно - и поймет: конечно, листья. Золотые, осенние, теплые... И сюда - красным, а сюда точно - золотым и рыжим...
И не думал - на девочку смотрел - повернулась как раз, мявкнула сонно... (..."Наставничкам - мешок дерьма, пусть жрут горстью. А у тебя будет хорошо. Ты живая. Сонная... Смешная такая... Мыша... ") Пальцы сами найдут, подтянут к себе - коробку других цветов... Здесь, конечно, должно быть зеленое... хитрый, подмигивающий глаз мелкого существа, пушистого... ушастого: вот это ухо - ("...мохнатики"), играющего среди листьев...
А дальше - вот: попал в ритм, подхватило и понесло. Было целиком, так и внутрь легло - цельным. Драгоценностью. Вплоть до утра, когда встряхнулся, с удивлением понимая: оно – утро, что нырнувшее в щель рассветное солнце уже играет на почти готовой – небольшой, в локоть, на форточку – витражной ширме. А там – осенний лес, листья, светлое синее небо – как раз: загорается, светится – под лучами настоящего солнца – и играют среди листьев мелкие зверики, их не больше – никогда не бывшие зверики… сказочные. Веселые.
Ага. А еще руку сводит… А вот Саайре только тогда и прочувствует, когда ладонь, вместо очередного камешка – на самый верх заключительного ряда поймает что-то теплое и живое. Это Льеанн его поймает. За руку. Фыркнет, как когда-то давно – когда осваивал первые ряды – еще вкладывался со всей силой, часто умудрялся перестараться:
- Закончишь – руки размять?
- Ага… Ой, Льеанн – ты уже? – удивился, громко сказал. Очень.
- Да, - а пока говорят как раз – положить последние, светло-синие и прозрачные стеклышки – замком синеве того неба, и понять, что совсем распрямить пальцы очень трудно… без помощи уверенно загребающей к себе его ладони – Наставника. – Утро уже. Вынырнувшее. А я… пошла за водой к осиному колодцу… Поднимется здесь… - а потом она оторвется, кратким взглядом оценит его работу. Не только взглядом. – Ой, Саайре, здорово… Красиво как. А кто они?
Она показывает на звериков, играющих среди листвы. Мелких звериков. И остается только почувствовать себя идиотом – на всю силу не выспавшейся головы. Ну как ей вот сейчас ответить: я не знаю.
Помощь придет с неожиданной стороны. Сонным еще, в пол-слуха проснувшимся – девочки Илье:
- Это листьевые котенки… Я с такими в детстве играла.
И с миром отчетливо, звонко – что-то произойдет. Так – невероятно открыто, полностью, – водопадом на голову – живой водой – будет изумлена теи-лехта Ллеаннэйр. Так показывает это Наставник. Взглядом, выражением лица, движением – вот – разминающих руки пальцев. Не прерывается. Но так полно – что ей говорить трудно, а сам Саайре – еще под этим водопадом – не находит силы у нее спросить, собирается на слова – а вопрос вырывается другим, легким и личным:
- Тебе понравилось?
- Да, очень… - тихо говорит Илье – спорить готов: этот… водопад – она тоже слышит. Только вслед за ним собирается – той же громкости и требовательное – что говорит Льеанн:
- Тебе там было хорошо?
- Мне там было очень хорошо… - выдыхает Илье.
- Илье… ты разрешишь на тебя посмотреть? – и точно: Наставник очень старается, чтоб это не прозвучало также требовательно. Смотрит в наступившую тишину и подстраховывается. – Этому можно. И очень должно ответить «нет».
- Можно… - неуверенно говорит девочка. – Но я не понимаю, о чем вы… - и Саайре поторопится подхватить:
- Это совсем не страшно…
- Я спрашиваю, - медленно говорит Льеанн, - могу ли я, как лехта, протянуть тебе руку и увидеть корни земли твоего сердца?
- Я… боюсь, - запинаясь говорит Илье. – Но можно… можно.
Ладони Льеанн лягут – медленней привычного движения… осторожнее. А Саайре будет смотреть – и это тем же водопадом – светлая вода, живая – накрывает и выражение лица девочки, и наконец сможет назвать, что это – так громко чувствует Наставник – это облегчение. Такое же… огромное. Голос ее – давно – сколько ночей назад: «Я не вижу у нее корней» - Саайре еще вспомнит.
Он четко будет знать – что видит Илье.
…Парк. Огромный, золотой – осень, кленовая аллея – и листья – золотые, алые, багровые, рыжие – ворохами, звонкими, шуршащими – по ним можно бежать – шур-шур-шур… А еще в них точно играют – зверики. А небо над парком, сквозь золотую листву – яркое-яркое, вот это – прозрачное по-осеннему…
- Мне там было хорошо, - говорит Илье, не открывая глаз. – Мне здесь сейчас очень хорошо. Можно… можно я еще вот здесь посмотрю?
- Это твое, Илье, - и голос Льеанн уже укладывает не камни, что-то куда тяжелей и куда объемней. Небо. Все небо своей земли и своего долга, которое тоже нести на плечах живых. – Всегда было и всегда будет твоим. Как право видеть цвета. Как взгляд твоего бога и земля твоего сердца. У Илье есть корни, - течет дальше эта светлая и полная вода. – Настоящие живые корни. Са-айре, ты их… открыл…
И то, чем так полностью прерывается голос Наставника тоже – слоит время на ломтики. Саайре одновременно вспомнит – было. Было давно. Как раз на Somilat в первый срок – как освоение вот этого ручного мастерства показывал – подарок ей делал. Осторожно, по камешку собирал. Там были горы, небо и птица. Рыжая, пестрая. Высокое небо, горы – в синеве, вдали. Зеленое, серебряное, рыжее… Как – крепко запомнилось – смотрит Льеанн на подарок и говорит первое. Внезапное:
- И тебе, конечно, никто не говорил… - ответил бы, если бы еще понять – о чем она. Это четко помнится. Что потом объясняет. – Степь не любит непонятных имен. На нашем внутреннем, земли Ойхо – меня зовут птицей. Ястребихой. Охотничьей. Очень традиционное имя в Семье Хэрмэн. Очень похоже – на меня и на мою землю. Спасибо…
…А сейчас они говорят. И говорят одновременно. Просто у Саайре получается слышать отдельно. Чувствовать. Отвечать.
Как распахивает глаза девочка Илье и говорит сразу. Ему. Легко и звонкое.
- Саайре, а ты можешь мне их подарить?
- Бери… конечно… - на это есть все время.
Все. Пока медленно, отчетливо поднимается Льеанн, отдельным очень быстрым движением смахивает слезу и очень подробно – должно – отвешивает высокий благодарственный поклон. Мастеру. Сделавшему большое и должное – на что сам благодарящий был неспособен. А поднимается резко. Быстро – как смахивает слезу. И все равно движения хватает. На тихое – взвешивает, как внутри – не понять, почему вслух – и вслух ли:
- Вот… кто ты. Я догадывалась, - а это – четко вслух. Очень обычным. – Но рано тебя накрыло. Са-ай… - и Льеанн меняется. Отчетливо. И говорит высоким фаэ – сначала. – Мой наставляемый Саайре эс Ноэн айе Далия, я, теи-лехта zu-toёra Лллэаннэйр эс Хэрмэн айе Ойхо, считаю, что сегодня и сейчас мой долг перед тобой завершен, - а потом продолжает – очень, очень буднично. - А ты иди в Колодец, слушай – что скажет о тебе Многоликий.
«Я, кажется, до Колодца – не понял», - говорил потом таи-лехта Саайре. Мир треснул, как вышибло – весь воздух. И вот также было ясно: ослушаться невозможно. Только сделать сказанное. Поклониться – встать – выйти…
И еще – он услышит уже в спину. Кажется – он забыл закрыть дверь.
- Не ругайте его, пожалуйста… - звонкое, Илье.
- Я его не ругаю. Я его – наверно, хвалю. Но ему пришло время поднимать звание лехта, - все это размеренно, медленно. И еще – крохотным, легким – последним, что нагнало – уже на ступенях. – Не бойся. Вряд ли он станет таким… непонятным, как мы…
А что отвечал звонкий голос – уже скроется. За спуском – к двери Дома Трав. За тем, как с привычного прямого доступа отпустит и личный внутренний Льеанн. С напутственным коротким: «Возвращайся скорей. Поможешь».
Саайре даже одеться забыл. Вышел на крыльцо, в снег – сообразил только там и совсем другое. Настоящие дома лехтев, в храмовых кварталах – так хотя бы один дом – не строятся – без Колодца, без Корня дома… но он же совсем не знает, а где он здесь – и как… На три шага – прочувствовать успел…
А на дорожке его встречал – тот самый старший лехта . С кем разговаривали – вот, в самый первый день. Такой недавний день его совсем прошлой жизни… Коротким жестом. «Пойдем».
***
…А потом у Саайре никогда не найдется слов рассказать, как это было. Никто и не спросит. Есть вещи, о которых спросить невозможно – и там, где разумный говорит со своим богом, замолкают все другие голоса. А там, где будущий лехта впервые понимает, что им его бог будет говорить его людям…
Но про себя всю жизнь таи-лехта zu-alh'h Саайре эс Ноэн айе Далия улыбался. И знал: это было в точности так. И перебирал одна за другой знакомые капли – Канона Колодцев:
…я на пороге ответил - это было со мной всегда - жемчуг мне снится, жемчуг не отпускает сны,
притягивает, будто бы собирает, нанизывает ожерелье и постоянно оставляет конец нити
свободно плыть по течению дней, терять неровные бусины одну за одной:
перламутровые, розовые, фиолетовые в черноту, черные... серые
жемчуг на дне подземной реки,
и вечер от вечера лежу я в постели, наблюдаю как в дом мой приходит вода
струится вдоль стен, бьет родниками из треснутых половиц
и даже когда взгляд мой черной стороной двухцветной повязки был обращен внутрь,
пока небесная кисть выводила на полотне жизни новое имя
я ощущал, как корни людей и камней стремятся к седому руслу
на третий день я покинул обитель сухих безымянных трав черным колодцем возносящуюся к небу
оставил пылинки, пляшущие лунном луче, что единственным моим собеседником
каждую ночь спускался сквозь треугольное отверстие в потолке, недремлющим стражем обходил стеллажи с травами
я вышел наружу и, протирая глаза, слезящиеся на прозрачный свет новорожденного солнца следующей моей жизни,
увидел мир как текучую воду и с тех пор странствую вместе с течением
и не ищу иного дома, кроме берегов рек той земли, что странствует в сердце вместе со мной
Но двум людям в жизни Саайре говорил. «А сначала казалось – ничего не изменилось. Ни мир, ни я. Только глаза очень слезились». В мире людей было утро. Раннее. Странно теплое. Снег успел сойти, почти весь. Сыростью дышало, капли висели на ветках. Туман тек между стволов некогда чужого сада… теперь уже так не скажешь. Теперь – места, что вспомнишь после своей земли. Места, где прирос к своему долгу… Но и это Саайре назовет потом. А тогда – промаргивался, слишком светлым было пасмурное предрассветное небо. А мир… еще таким привычным. Как ничего не изменилось. Ну – утро… Вышел, промаргиваешься, стоишь на крыльце… Встряхнуться и снова – увидеть, как старший этого храмового квартала идет навстречу. И тогда еще не понять, не настолько понять – пусть он заговорит:
- Светлого тебе утра, лехта… как тебя теперь зовут?
- Са…айре, - а голос не слушается. Как будто не говорил долго. С год. Потом Саайре сверится с личным внутренним – прошло три дня. А так… а вот как ощупать себя изнутри и понять: ничего не изменилось. Да, его так зовут. Мир тот же, и он тот же, и самое главное осталось. А там он прокашлялся и немедленно задал нужный вопрос. – А где?.. – и сбился. Но старший, конечно, его поймет:
- Девочка в медблоке. Спит еще. После обследования, не бойся, - и услышать паузу, услышать – вслед будет весомей. И тяжелей. – Ниери Ллеаннэйр в центре связи и координации нашего квартала. Думаю – ты ей будешь очень нужен. Идем, покажу…
Центр связи храмового квартала, расположившийся на внутренней территории, совсем недалеко от дома с Колодцем, неожиданно объемный, с возможностью прямой мгновенной связи, подхваченный подобающим каналом, и потому - защищенный по всем правилам. Льеанн там и там одна. Не на прямой мгновенной. Послание составляет. Она не обернется - ни на сигнал сдвинувшейся двери, ни на шаги...
И будет первым - еще так, мгновенным ударом, как иной раз с недосыпа - или выдыхая от транспортных каналов - отзывается голова. Мгновенно и больно.
...Старая. Как деревья, что вросли в небо, как камень, из которого растут города... Старая, в трещинах, каменная чаша - и вода просачивается. Капля за каплей. Неостановимо.
Старая. "Реки жизни моей медленно текут. Реки жизни моей смотрятся в море - откуда все пришло, и куда все вернется и снова придет - уже другим"...
- Здравствуй, Саайре, - это мгновенно. Она все-таки поворачивается. И - почти без сомнения. - Ты ведь... Саайре?
- Я Саайре, - ответить. Сесть рядом - на пол. - Я тот же Саайре, эр'меи Льеанн, - и увидит – сначала, как она мгновенно, тихо - улыбнется. - Сказали - я вам нужен?
- Да. Ты сделал большую работу, Мастер Саайре, - говорит Льеанн. - У нашей девочки начинает возвращаться личный внутренний, - а дальше голос Льеанн становится сухим. Пустым. Как им произнесенное имя. - Нарин-теи эс Тийе айе Хладье. Она очень просит так ее не называть - и я зову ее Илье. Последний разрешенный потомок прямой линии крови Семьи Тийе, традиционно занимающей в этом городе места в Службах поддержки населения. Дочь нынешнего старшего города Мьенже над службами Оценки недолжного и воздействия Роншерна эс Тийе и Эльны эс Тшерич, погибшей шесть лет назад. Несчастный случай. По брачному договору ребенок должен был воспитываться и принадлежать семье Тийе. Ей тринадцать с половиной. Личных внутренних биологических. И она ждет ребенка. Здорового, - Льеанн говорит - и голос наполняется. И укладывает камни. Камни как камни. Увесистые. Если не чувствовать, каким ледяным и безумным жаром дышит каждое сказанное слово. Прикоснуться - сгоришь. Ярче - собственного - никак не произносимого: "Как?" - Это родные, Са-ай. Понимаешь? Все это с девочкой делала родная кровь. Ближайшая. Первая линия родства, старшая ветвь. - Произнести это короче, не официально, ей - очень ярко заметно, что не под силу. Тогда и ляжет - тяжестью неба на плечи - понимание взятого звания. Когда Наставник - бывший Наставник - также раскаленно выдохнет вслед.
- Я – не понимаю. Са-ай. Лехта... Саайре - послушай меня, мне страшно.
"И я едва не спросил ее сначала - как? А потом взял за руку. И слушал. Был с ней вместе. Там, где она говорила".
Был - и смотрел ее глазами. Вечер в школе, в общей комнате занятий, Илье собирает - уже хорошую рабочую часть цветного тканого. А на эскизе листья. Рыжие, золотые, осенние... Только что - смотрела Льеанн за работой, улыбалась: да, у нас правда по-другому. А вот ткут на сцепе одинаково... А потом отвлеклась. Резцы еще одному мелкому поточить.
Оно такое... привычное, правильное... что не сразу - и Льеанн не сразу - вдох, другой, третий - соображает. Естественно же - фоном ловить присутствие чужого личного внутреннего. Так, что нужны - эти несколько выдохов. Сообразить. Что для девочки Илье это совсем не привычный сигнал. Для Нарин-теи эс Тийе айе Хладье. «Какого… ее так назвали? Приложить ребенка мертвым именем? Такому на стене висеть, не на живом. Да. Висело». А вслух взвесить:
- А тебе тринадцать. Я думала, меньше...
…Льеанн помнит - в голове держит - какой яркий и мгновенный ужас накроет Илье за пониманием. Взгляд зверька, перед которым мир снова сходится до пределов стены и клетки. А рабочая привычка отмечает - бесстрастно - личным внутренним девочка вполне уверено владеет. По крайней мере, по уровень самопроверки функционирования.
Выключится - когда девочка нелепым, подраненым движением всплеснет руками, дотянется Льеанн до лица, дотянется - не спрашивая. Слова запечатать:
- Пожалуйста! - пожалуйста, не называйте! Не надо - меня... Услышат, - понимает. Руки опускает. - Простите.
«Успела», - это чувствует Льеанн тогда – облегчением. Рабочей привычкой. В мире живых – просто – взять за плечи, прижать – близко… А соскользнув немедленно на сторону Изнанки, увидеть – и подхватить, держать на руках – мелкую, мелкую – не давая ей провалиться на глубину, привычным путем – в колодец… Глубоко – может быть до самых Пристаней Пустых. «Она сама себе – колодец… живущий на двух сторонах мира одновременно, - и еще рабочей привычкой успеть оценить. – Очень… опасный эксперимент». И долго Льеанн придется удерживать – держать – сейчас учить держаться за свою землю еще не время. И слышать – по эту сторону, в мире живых («Зато ей гораздо легче поддерживать столь затратное существование…») – как уверено и безнадежно получается у девочки:
- Теперь найдут. И придут. Забрать…
Это еще получится сказать спокойно:
- Пусть приходят. Огребут в рожу.
Голова просто не очень допускает возможность такого неразумия. Вот только сказанного дальше – она совсем не допускает:
- Они сильнее. И они… имеют на меня право.
- Нет, - голос-то Льеанн удается удержать спокойным. – Нет такого права. Я не самая сильная, но мой бог стоит у меня за спиной и смотрит моими глазами. Я тебя не отдам.
…А еще Льеанн стыдно. До сих пор – горячо стыдно. Что не сообразила: а девочка не «понимает» силу произошедшего эмоционального выплеска Льеанн – она его видит. Глазами. Когда отвернется, наклонится – глаза закроет, еще – руками зажмет… Не понимая, в каком из миров так невыносимо полыхнуло:
- Льеанн… пожалуйста, не надо. Так ярко. Мне страшно.
И Льеанн надо будет подхватить и увидеть. «Хорошо – на твердый берег встала», - отметит отдельно – профессиональное. Потому что колодца нет – ничего нет – он затоплен, с верхом – со всем миром залит – бешеным, безумным полдневным солнцем. «Хорошо тебя… выбесило», - это тоже – профессиональное. Потом. А пока – надо сесть с девочкой рядом. Выдохнуть:
- Извини меня, пожалуйста, Илье. Я в ярости. Я могу это продышать одна… но сейчас боюсь от тебя отойти…
А она молчит. Молчит – и гладит по голове. Осторожно.
Собирать себя при такой поддержке – та еще эмоциональная подготовка понадобилась.
«А когда я узнала еще и про ребенка, - это Льеанн скажет Саайре потом. – Четко зная, что эмоциональные всплески Илье видит… я к ней не подходила. Два малых круга. Для безопасности».
…Камни укладывает - голос лехта Льеанн. Раскаленная до белизны стенка. Топка:
- Я не хочу дышать с этим под одним небом. Я не хочу, чтобы это было – ни среди живых, ни среди мертвых. Я не хочу, чтобы это ходило среди народа государя моего и принадлежало Единому, - камни – и земля под ними плавится. – И все мои силы, сколько их осталось, я потрачу, чтоб этого добиться. И добьюсь.
Камень. Старый-старый камень. И вода сочится сквозь трещины.
И именно сегодня – с него, Саайре… таи-лехта Саайре хватит. Он тоже знает, что делать.
- Льеанн, а я собираюсь к тебе присоединиться. Думаю, чего я не умею – тому научусь. А это и мое дело тоже. И – перед собой и богом! – с тебя хватит стоять одной.
…И смотреть – как медленно и как внезапно она улыбается:
- Давно – собирался мне это сказать?
Можно набрать воздуху и сознаться:
- Давно. Еще со Школы. Тогда… в войну.
А дальше я прошу прощения. Дальше будет большой вбоквелл. Про Далию, про войну, много разного и страшного и местами совсем не связанного с сюжетом. Я местами честно сама не знаю, останется ли один из местных эпизодов в общей ткани. Но сказан он был так, потому что захотел быть.
А с прекрасным острым сюжетом есть дофига других историй)
Ну а те, кто здесь все-таки остался... я таки в наглую напомню: покорми автора, он хочет обратной связи)