а еще ловите продолжение

[ingadar]

предыдущее тут

www.diary.ru/~ingadar/p151687301.htm
www.diary.ru/~ingadar/p152808500.htm
www.diary.ru/~ingadar/p153213902.htm
www.diary.ru/~ingadar/p153377348.htm
www.diary.ru/~ingadar/p163459107.htm
www.diary.ru/~ingadar/p163516211.htm
www.diary.ru/~ingadar/p163545343.htm
www.diary.ru/~ingadar/p163614154.htm
www.diary.ru/~ingadar/p164256663.htm
www.diary.ru/~ingadar/p164336332.htm
www.diary.ru/~ingadar/p166672421.htm
www.diary.ru/~ingadar/p166731112.htm
www.diary.ru/~ingadar/p166776460.htm
www.diary.ru/~ingadar/p166811911.htm
www.diary.ru/~ingadar/p167029819.htm
www.diary.ru/~ingadar/p167134640.htm
www.diary.ru/~ingadar/p167157328.htm
www.diary.ru/~ingadar/p167296853.htm
www.diary.ru/~ingadar/p167617147.htm
www.diary.ru/~ingadar/p169230304.htm
www.diary.ru/~ingadar/p169322053.htm
www.diary.ru/~ingadar/p169371159.htm
www.diary.ru/~ingadar/p169403017.htm
www.diary.ru/~ingadar/p169507057.htm
www.diary.ru/~ingadar/p169701769.htm
www.diary.ru/~ingadar/p169813399.htm
www.diary.ru/~ingadar/p170164737.htm


немного утреннего, сколько-то вбоквелльного вспоминательного, с разными героями даж не третьего плана...
извините, оно по-прежнему медленное и бытовое.
да, мне - интересно)

читать дальше?)

...А спать там хорошо. Ветер жаркий, дымом пахнет, в странном доме, что живой, что качается на волнах небывающего моря. Больше во сне ничего не происходит. Просто тебе тепло и ты спишь. В странном доме. Если смотреть вверх – можно увидеть кусочек неба. За занавесями – красный, синий, яркий – еще цвета, которые не получается вспомнить.
Хорошо спать, а потом проснуться. Мир удерживается. За закрытыми глазами. Послушать. Под головой не очень мягкое. Шуршит. У него есть запах. Сверху – это одеяло. Оно мохнатое. Надо очень, очень много слов. Которых нет. Все, что есть рядом – пахнет. Не плывет. Чувствуется. Оно надежное. Очень страшно открывать глаза. А рядом теплое. Живое. Живая. Рядом.

…У мира был звук – говорила она потом. Первый. До стука капель за окном и шорохов уже проснувшегося дома. Звук, который ощущение. Равномерный стук чужого сердца. К нему можно было придышаться. Чуть-чуть поверить, что мир не исчезнет. И открыть глаза.
…И не поверить. Мир накатил волной. Сплошного яркого. Цветного. Он невероятно был – и требовал очень, очень много слов. Совсем был.
«Меня почти затопило», - говорила она потом.
А еще был голос. Сразу – как открыла глаза и совсем другой мир проявился таким цветным. Он помогал и расставлял по местам. Такой… большой голос. И… все это мне?

- Теплое утро, Искорка. Ты просыпаешься или спишь еще?
Девочка смотрит. Выпрямляется. До полусидя. Неловко. Так, как будто повернуться лишний раз то ли больно, то ли страшно. Смотрит. Понимает. Лехта Льеанн ей еще говорит. Начинает объяснять. Что это храмовый квартал, Дом Трав, ты здесь выспалась, спрашивает, надо ли девочке объяснить, как она сюда попала. Девочка смотрит, слушает, медленно собирает взгляд. Вниз. На расстеленном ширдэне. Вот тогда, когда метель улеглась – уже изрядно после рассвета – и на третий раз пошел за заваркой, хозяйка дома, лехта Трэстинка и посоветовала: перебирайтесь. Льеанн и согласилась. А долго ли – собрать, перетащить, расстелить. Девочка сидит и смотрит на узор так полностью… Как будто очень, очень глубоко думает.
А еще лехта Льеанн говорит:
- Меня зовут Льеанн. Тебя я зову Искоркой, извини – потому что не могу понять, как тебя зовут. Если я зову неправильно, скажи…
Тогда она подает голос. Медленный, задумчивый, удивленный колокольчик:
- Мне нравится, как вы меня зовете. Я… можно: я его не помню? А ковер такой мне сейчас снился. Узор. Вот этот… цвет, - потом она поднимает глаза и смотрит. Выговаривает. Прозрачное. Удивительное. - Какое все… цветное. Можно… можно я на это еще немного посмотрю? Я… - она садится, сжимается в клубочек, не вылезая из-под одеяла. – Я только наверно не заслужила…

Тогда Саайре накроет. Злостью. Такой. Не сразу спокойной. Не давалась. Не ложилась рядом - оружием перед тренировкой: возьмешь и будешь знать, как пустить в ход. Стелилась перед глазами, меняла угол зрения. Текло сквозь нее - стальной рекой - спокойное - лехта Льеанн:
- Искорка, ты родилась зрячей и настоящей. Это все твое. Потому что.
- Можно? - выговаривает девочка, плотней заворачиваясь в покрывало. - Они... ничего не исчезнет?
- Нет, - медленно укладывает голос. - Смотри.

Медленно - она отпустит одеяло. Выпутается. Мгновенно соскользнет на теплый, яркий-яркий в полосе соднечного света, узор ширдэна. За ночь метель унялась, в окна - тут второй этаж - смотрит зимнее синее небо. Солнце.
Девочка идет - медленно. Вот так: взахлеб - точно перебирет маленькими шагами по красной полосе орнамента. Отделаться бы еще от чувства, что солнечный луч иногда течет сквозь нее насквозь.
- Теплое, - говорит она. И застывает. Кажется, очень надолго.
Тишина. Для распределения злости. Отдельно, оружием. "Я его подниму. Это мое дело". До голоса лехта Льеанн:
- Нет, Искорка – вот так туда лучше не надо. Там зима. Там балкон и снег. Холодно. Гулять можно выбраться потом.
Там зимний солнечный день, и вчерашняя метель намела на карниз крыши, на перила причудливые снежные конструкции, которые теперь сверкают, переливаются… Конечно, уставилась – а потом, чуть подумав, потянулась и к двери. Знает ли, как отодвигается, не понять. Голос услышала раньше. Задумалась. Развернулась.
- Яркое какое… Извините. Я вспоминаю, как это – «холодно». Не очень помню. И как вот этот и вот этот цвет, - показывает медленно, всей ладошкой – на орнамент ширдэна. На краях, на которые не наступала. – Называется? Если можно… - медлит, еще тихо, и роняет в тишину. – Я говорю безумное?
- Рыжий, - говорит лехта Льеанн. Она сидит – и показывает, проходя кончиками пальцев по краю орнамента. – Этот – фиолетовый. Лиловый. Да, это звучит безумно. Но Искорка, я знаю, что это – нормальная реакция головы. На очень ненормальные для нее условия.
- Вы… - она смотрит. Она запинается. Лехта Льеанн ждет долго, пока девочка заговорит снова. Не получается.
- Если я правильно тебя поняла – я это вспоминала. Это трудно. Это получается.
Девочка отворачивается. Смотрит за окно. Молчит. Льеанн через какое-то время говорит негромко:
- Искорка – сначала, я так понимаю, ты хочешь прогуляться?
А девочка – заметно – сожмется, как пружинкой, замрет… Вот точно принюхается, мелким звериком: мне бежать или это безопасно. И все-таки решится. Зазвенит:
- А мне можно сказать: «я хочу»… вы – не сделаете наоборот? Я знаю, Канон говорит – «свои желания необходимо подавлять».
Сначала лехта Льеанн выдохнет. Медленно. Слышно.
- Какой именно Канон – тебе вряд ли уточнили. Я правильно понимаю?
- Я… не знаю, - запинается девочка. – Наверно, говорили.
- Искорка, - медленно выговаривает Льеанн. – Разрешишь сказать тебе мне, как лехта. И долго.
Смотрят на нее тоже долго. И медленно. Потом – как будто сейчас обожжется – отпускает разрешающий жест:
А Льеанн выпрямляет руку, чтоб видно было, и начинает считать на пальцах:
- Раз: ни один Канон ни говорит одной строкой. Два – все Каноны, и Каноны недолжного оставляют живому место вдохнуть и подумать, как идти с этим знанием дальше. А свои желания надо сначала научиться понимать и выполнять. Это начальное. Примерно, как видеть цвета, - потом выпрямляет пальцы и чеканит. – А подавлять надо иногда Наставников, кто считают хоть один Канон настолько жалким… Так как, Искорка, хочешь прогуляться?
Она смотрит за окно и у нее получается: «Да…» - потом снова:
- Яркое… - девочка смотрит долго, и Льеанн ждет – пока взгляд не вернется. Потом заговорит. Негромко:
- Только… разреши, я посоветую – сначала собраться. И съесть. Вкусного?
Предложение дозвучит, девочка дослышит – застынет серебряным столбиком. Знаком «удивление». Следующая фраза лехта Льеанн уже не предложение – требовательный вопрос:
- Как есть ты тоже забываешь, да? Давно?
И знак оживает. Сдвигается. Как принюхивается снова:
- Я не помню… Воду помню, пила. Кислую, - ладонь Льеанн взвешивает. Заметно. Тяжелое. Прежде чем отпустить жест «понятно». Пока девочка встряхивается и говорит таким, куда менее прозрачным. – Ой… а умыться я правда забыла.
- Ага, - говорит лехта Льеанн. И оглядывается – очень открыто. Так, что Саайре поймет – а она ж расположения комнаты и личных мест не представляет. Ведь так и не сдвинулась, как принесла сюда спящую. Пару раз меняла положение, за чаем дотягивалась. А сам Саайре, пока ходил, вещи перетаскивал – конечно, видел. Ну и вмешался, объяснил:
- Умыться – вот туда, в коридор. Тут они рядом, у комнат…
- Ой… - громко говорит девочка. И смотрит. На него. Против солнца. Лохматая. Смо-отрит.
- Это Саайре, - тихо говорит за спиной Льеанн. – Мой наставляемый.
- Извини… пожалуйста, - говорит девочка, отступает на шаг и не отпускает взгляда. – Я тебя только сейчас увидела, - и накрывая негромкое «Не удивительно» Льеанн. – Ой, какой ты рыжий!

Дальше она повернется в показанный коридор. Теперь ей похоже поддержка не требуется. А Саайре подождет, пока задвинется дверь. Пока за ней зашумит вода. Недалеко, из комнаты слышно. Тогда наберет воздуха и скажет. Очень тихо. Чтоб там за водой не было слышно:
- Лехта Льеанн, когда вы найдете… этого – кого собрались привязать у колодцев – разрешите, я буду вам помогать? – она молчит. Сидит и разминает пальцы. Оставляя время добавить. – Только если вы не разрешите, я постараюсь убить это раньше вас…
- Скорей всего – это специально, Са-ай. Делали. Преднамеренно и долго. Значит – это очень опасная мразь. Тебе придется долго учиться, - она разминает пальцы. И видно – позволяет им складываться для удара. – Поэтому разрешу…
И как тому вслед из коридора помывочной звучит звонкое, испуганное... На которое лехта Льеанн взлетит мгновенно.
Слова – хочешь или не хочешь – из-за не задвинутой двери слышно.

…Смотреть туда не стоило. Знала, что это бессмысленно. Так было – было давно. Был холодный, если пролить воду, скользкий пол. Каменный. Серый. Две такого же цвета колонны, поддерживающие стекло. Там надо было себя видеть. Но посмотрела – и себя там не увидела. Это было.
Но тогда еще было больно, и с потолка уже тек туман. И это было уже все равно. Ходила. Смотрела. Зеркала – это стекла. Там дальняя стена. Серая. Тоже. Больше ничего. Себя видеть – это совсем не нужно.
Здесь было дерево. Темные, с потолка до пола, стойки. С крючками. Стекло между ними. Не найти сушилки. Случайно бросить взгляд. Запотело снизу, по краям. А там кто-то… есть? – ты? – не ты?

По другой его стороне течет вода. Сквозь нее очень плохо видно – то, что там есть. Цветную занавеску, стенку самой кабины. Сквозь воду смотрит девочка. У нее светлые глаза и знакомое лицо. А волосы короткие. И рубашка синяя… У нее еще лошади были по подолу вышиты. Давно.
Такое мгновенное: "Я отражаюсь в зеркале. Но это другая я", - что и станет испуганным выдохом... звуком. И еще миг будет страшно, чудовищно страшно шевельнуться - что там отразится? - а руку протянуть - совсем: вдруг эта вода раздастся и съест?
Потом будет голос:
- Искорка, можно? Что случилось?
Быстро-быстро, только глаза отведя от отражения, уронить согласие. Еще быстрей - снова испугаться - она ничего не поймет и не увидит.

Ей хватит шага и быстрого броска взгляда:
- Зеркало - и ты там... другая, да?
Она встает за спиной - в зеркале видно: теперь разрешения она спрашивает ладонью. Можно ли прикоснуться. Ладонью ей и отдать разрешение. А словами получится внезапное, злое:
- Вы... тоже скажете "это нормально"? - испугаться потом. Потому и зло, что очень страшно.
- Нет, - кажется, не сердится. - Но это бывает, Искорка. Живого, слишком сильно... зашедшего на Изнанку начинают странно отражать зеркала, - а краем, осторожно - присматриваться. В зеркале - она совсем такая же. Темная. Чуть раскосая. С черными волосами с сильной проседью - хвост, еще волосы держит черная кожаная лента. А рука - темная, крупная, старая - там, в зеркале - тоже лежит на плече... другой девочки в синем. Страшно. Но с ней рядом - меньше. Она держит. Прикрывает плечами. От воды, которая там течет. А она говорит медленно.
- Полностью не буду - небезопасно. Сейчас чуть-чуть покажу, как это бывает...

Она такая же. Живая. Устойчивая. Но у нее за плечами течет вода и по воде идет рябь... Она стоит - но отражается. Тенью в слоях воды. И там на глубине... тень выше ростом. Вообще - выше. Другая. А еще - просветом одинакового - а у нее длинные волосы. Косы. Я знаю - такую. Вот сейчас постараюсь... увижу.
Увидеть удается другое. Себя. Просто отражение в зеркале. Зацепилась вниманием, увидела. Себя-сейчас. В рыжей теплой рубашке. С вышивкой. Зверьки с рыжими кисточками. Опустить глаза - увидишь. Опустить глаза - не страшно. Просто зеркало. Просто женщина... лехта... стоит, держит за плечи. Теперь во весь взгляд посмотреть на эту... незнакомую себя. Глупо и звонко удивиться:
- Ой... какая я лохматая.
Женщина медленно отпускает руки:
- Это не страшно. Если ты хочешь - расчешу, - ловит в руку - как ценное приобретение растерянное: "Ага..." и говорит легко. - Тогда пойдем, сядешь: удобней будет.

Выйдут. Девочку усадят на низкий резной стул у окна: "Вот сюда наверно. Удобно?" - ответит: "Да..." - и все равно напряжется. Льеанн ей еще гребешок покажет. Та прозвенит: "Лошади".
Было, с чего сжаться. Волосы тонкие - дым, темное серебро, прав Саайре: маскировочная шерсть ночного зверька: теряться в тенях – спутались, вот шерстью на чесалках. «Долгое время провела лежа. Беспокойно. При полном отсутствии тех, кто о таких частностях сколько-то задумывается. Понятно. Потом. Не бойся. Я буду осторожна».

Лехта Льеанн расчесывает. Терпеливо. Долго. Кажется, себе словами помогает. Перебирает тихо-тихо, такое беззвучное почти. Чужое. Слова тягучие, говорятся как глубже в горле, чем фаэ. Шипят, цокают. По этим призвукам и слышно, что голос есть. А девочка сидит. Терпеливо. Неподвижно. На Наставника не смотрит. На полосу на стене от солнечного света. Золотое дерево, цветные зайчики от верхних витражей, тени веток… Ну и хорошо, что не смотрит.
А ему видно… Солнечный свет – яркий, к которому Льеанн стоит вполоборота, подвечивает рыжие искорки в полотне рубашки, ослепительно подчеркивает желтую кайму и кисти пояса. А еще от солнца видно – вот так, глазами – как много, много лет er’mei niery Льеанн. Так некстати именно сейчас понять, как за этот последний их личный год все их стало видно. А еще свет яркий, ночь бессонная – есть ей с чего смаргивать…
Только его – тоже бессонная ночь – отзывается перед глазами.

…Старым. На Далии. Сначала, как стал его подопечным маленький Айхо. Весной в лес выбирались. За распространенным биологическим материалом. Незнакомый мелкий лазил по деревьям как кошка, это знали. Но в тот день он умудрился найти свой неудачный сучок и сорвался. К счастью, не столько пострадал – руку ему еще там вправили и обработали – сколько испугался. Да и вляпался изрядно – весна была поздней и мокрой. Их дом от ворот куда был ближе, чем жилые корпуса, Саайре не без труда убедил промерзшего Айхо зайти – согреться и переодеться. Встретить там еще незнакомую, но уже страшную преподавательницу Благовонную Гадюку Айхо не ожидал, но сбежать не решился. От дополнительного осмотра, пары резких замечаний о безопасности… а еще от горячего душа, горячего чая и лепешек с медом. Как раз к гостевому столу прицелился, когда лехта Льеанн негромко взвесит: «Значит, первые побеги с цветочными почками собирать лазил? В голове ты тоже биологического материала принес. Так себе качества, но для «сортировки» сойдет. Разрешишь?» – Айхо еще тоже испуганно оглядывается на этот самый гребешок и застывает…
Тогда так до вечера не ушел – застрял у «сортировки», Льеанн слушая. Так и подружились…

…А потом дальше. Той весной, где у Школы на Пустошах цветут вишни. Утро. Раннее. Вот недавно проснулся. Из помывочной выбрался. Она в общем коридорчике того дома. А занавесь места лехта Льеанн отодвинута…
Там Нин-Найр поднимает с рабочего стола этот гребень. Деревянный. С конскими головами. И говорит, слышно:
- О, здравствуй, старый знакомый… Ты еще цел?
- Ну, если об тебя не сломался, - смеется ей от окна лехта Льеанн.
- Не сломался, - подтвержает Нин-Найр, хорошо так встряхнувшись – всеми, не по форме, рыжими кудрями. Что отвечает Льеанн не слышно. Это Нин-Найр тихо не умеет:
- А я может потому и хожу не по уставу… чтоб тебе иногда хотелось меня расчесать.
…Словами пересказывать длиннее, это же быстро, очень быстро – там два шага пройти, повернуть – видно, слышно…
- Да, хочу… - взвешивает лехта Льеанн. А Нин-найр как по команде опустится, устроится на ленте ширдэна – этим вот невероятным способом сидеть, как родным. И с руки отпустит – улыбается: начинай мол…
Это уже дольше. Стоять получилось – дольше, чем нужно. Незачем смотреть – на личное двоих. Семьи.
Только при Нин-Найр такое и думать опасно. Сразу слышно: как села – в поле зрения оказался:
- Са-айре… Ну – что воткнулся клювом в притолоку? У тебя, кстати, тоже на голове – утреннее гнездо, родич. А хочешь – иди сюда, в круг… причесывания…
А с ней совершенно нелепо и неправильно... подпрыгивать, что давно уже большой вырос, да и (...но назвать это словами мог только нынешний, выросший Саайре) в этот... круг просто очень хочется.
Потом - звонкий голос - близко, над ухом:
- Я правда не мама и расческа у меня обычная. Ну... потренируюсь, - и дальше...
И откуда-то уверенность – здесь уже, на земле Хладье Дошта, над памятью - если бы сейчас лехта Льеанн прибавить голосу... Точно узнал бы песню. Каждый звук на своем месте. Нин-Найр конечно поет в голос - горловое, чужое, цокающее. Строки четыре, а потом смеется.
- О, как вовремя. Мама, ты мне эту песенку про жеребеночка дальше напомнишь? Полностью? Я эль'нере Ренне обещала... как раз сейчас у нас в восстановительном. Для большей безопасности. Мелкого ждет.
Лехта Льеанн ловит. На ладонь, свободную от гребешка. И перекидываются своим: "Выгрызла таки разрешение?" - "Эта - выгрызет. А когда они вдвоем - нравственники под забор прячутся..." - "Ну, чтоб все было хорошо. И ты, дочка, смотри..." - "Смотрю, мам, смотрю. На оба глаза. И уже присмотрела... Так напомни слова, как там дальше?"
Льеанн выпевает - это же, цокающее... все равно негромко, а рука спрятала гребешок, плетет Нин-Найр косу. Не возражает - а смешная косичка получается. Мелкая.
Только потом лехта Льеанн, как строчки кончились, добавляет:
- Только - песня-то наша. Местная. На отдельном.
- Она моя родная, - очень серьезно говорит Нин-Найр. - Она красивая. И действенная. Значит - можно распространять, - и снова звенит Бубенчик. - Надеюсь, "жэйлдэхэн" местный как-нибудь да скажет...

…Но голос затихает. И отпускает память. Последним всплеском... Льеанн жест делает - ну вот и все. Девочке. Айхо, помнится, посмотрел так же удивленно: чешуйки у почек липучие - жуть. Но Айхо никогда бы не выдал такого:
- Все? Как?.. - головой повертит. Поверит. - А как... мне ни разу не было нужно... потерпеть?
- Ну, Искорка. Если есть время... Тогда зачем нужно - просить другого потерпеть? Время... обычно бывает, - убирает гребешок. Разминает пальцы. Поднимает руку, отряхивает непонятный жест. Глаза вытирает. И вот как некстати ловит его взгляд. Как подхватывая просившееся движение: не уйти ли?
- Саайре... если ты сможешь – я думаю, ты сегодня здесь понадобишься. Надеюсь, твоя аттестация позволит? Если нужно, я поговорю. Это тоже нужная практика, - ждет ответа, получает спрашивающий полет жеста и выговаривает. - Я доверяю - тебе и твоему чутью, - спокойная такая. Наставник. Выдавая нежданную - такую высокую аттестацию. - Хорошо, Искорка?
А девочка посмотрит. Глазищами. И второй... памятной надписью, каменными буквами ляжет внезапное понимание: она меня не боится.
- Пожалуйста, - скажет потом. - Оставайся. Ты... настоящий. И добрый.
- Видишь, - Льеанн улыбается. Не страшно, - что на тебе цветным написано?
Отдельно. Потому что сначала надо Мышененку ответить:
- Ты тоже настоящая.
- Я... не очень.
Посмотреть. Выпрямить руку. Подчернуто - высоким счетом - на пальцах:
- Ты живая. Теплая. На ночного зверенка похожая. С остальным мы справимся, - только тут поймать предостерегающий жест. Наставника. И все равно завершить с уверенностью. - Обязательно справимся.
- Ты забыл сказать: "Если ты хочешь", Саайре, - выждав паузу, говорит Льеанн. Вопрос с руки летит уже к девочке.
И она стоит. Между ними. Так - под прикрытием - почти соприкасающихся рук.
- Я… да, хочу, - оглядывается – на него, на лехта Льеанн, задумывается. И дальше – так странно растеряным. – И я… кажется, есть хочу.
Сначала слышно – тихое-тихое, непонятно откуда: «Благодарю тебя», - тем, высоким, что не говорят людям и не говорят при других. Непонятно… потому что лехта Льеанн вслух явно не говорит. Только – но все-таки после – легкое:
- Здорово. Ну так пошли…

А где в незнакомом доме место для еды, можно найти, выйдя за дверь - сориентироваться по запаху. Чуть-чуть вверх по лесенке. Светлая, светлого дерева комната, огромные окна с верхней витражной полосой. Стол накрыт, а кем - не видно, кому "благодарю" первого хлеба говорить. Хорошо, лехта Льеанн помогает. Слышно говорит, вслух:
- Благодарю, ниери Трэстинка. Слушаюсь. Саайре, утреннюю запеканку сегодня ешь только ты. А Искорка и я - к мискам. Знакомиться со здешней птичьей похлебкой, - отодвигает стул. Сначала девочке. Отпускает легким жестом - садись. И, прежде чем взять ложку, говорит еще:
- Искорка, просто, когда вспоминаешь, как есть, лучше начинать с такой похлебки. По тому, как она усваивается. И как легко ее есть.
Она сидит – осторожно, на краешке, берет, как смотрит кончиками пальцев деревянную ложку. Резную. Шершавую. А взглядом - на Льеанн:
- А вы?
Странно понимать, что на тарелку "птичей похлебки" лехта Льеанн смотрит... ну чем-то на девочку похоже. Выжидающе и удивленно.
- А... вместе лучше получается, - отзывается Льеанн и берет ложку. - Я... при полной работе стараюсь есть редко. Но ниери Трэстинка убедительна. Очень обоснованно требует. Поесть.
- И правильно делает, - полувслух высказывается Саайре, перед тем, как взяться за запеканку. Она пахнет. Она очень вкусно пахнет. Особенно после шести дней перебегания от местного восстановительного центра и практики к сторожевому. Сам-то тоже – кормился в передышках… Так приглядываясь к качеству еды, что сейчас и не вспомнить, что ел. Что вкусное содержимое тарелки внимания требует – ощутимо… А когда распробуешь – хоть первый кусок, второй… Овощи. Мясо. Травы. Вкусно-о…
Девочка медлит. Вертит ложку, смотрит вниз. На светлую соломенную циновку под миской, светлое дерево стола, рубашку с меховыми звериками. И снова вертит ложку:
- Я… все испачкаю
- Не страшно. Все отмывается. Обычно парой движений. Искорка, разреши спросить? – и девочка укладывает «да» - с ладони. Ждет. Получает. - А тебе удобно так сидеть? Придвинуться ближе – не будет проще?
Задумается. Ой, как глубоко задумается. Так, что – ну что останется Саайре? Не донеся очередного куска, положить ложку. Встать. Подойти, по привычке отпустить жест – спросить разрешения. Получить его. И придвинуть стул вместе с девочкой чуть-чуть к столу. Улыбнуться:
- Так от миски до рта дотягиваться ближе, - и еще у Наставника движением спросить: «Ничего?».
Лехта Льеанн взвесит что-то на ладони. Медленное. Заберет себе, что-то отпустит в потолок и возьмется за ложку. Девочка – ага, получилось – последует ее примеру. Теперь можно сесть спокойно и поесть…

И пусть не портит вкуса еды – непрошенное – перед глазами.

…Личная столовая циновка – каждому. Миска. Шершавая, глиняная, с узором. Такая же мелкая тарелка – под лепешку. Чашка для чая. Тоже глиняная, с ручкой. Три стола, по двенадцать человек на каждом… Зал для еды рассчитан на большее количество мест. Но с началом этого лета учеников в средней профессиональной медицинской школе на Пустошах осталось тридцать четыре. С двумя обедающими рядом Наставниками как раз три раза по двенадцать. Отвечающим сейчас за удобство обеденной комнаты – Саайре и Айхо – выкладывать, как здесь делалось всегда: как должно быть. Циновка. Миска. Чашка для чая. Выпрямить подставки, на которых держится общий котел еды. Помедлить. И – да, уже время ставить и эти тарелки. Они разные. Они и когда приходилось в обеденный зал притаскивать дополнительные столы, расставлять подставки под полный набор общей еды – а, что вспоминать – и тогда были разными. Теперь на выбор. «На мой стол – зеленую!» - еще застряло в памяти, как говорит это Айхо у посудного ящика. А самому чуть-чуть просто стоять – глядеть, какая стопка этих тарелок. А вот эту синюю, с рыбинами, последний выпуск на зимнее солнцестояние дарил… Они под лепешку. Ту, с которой начинается обед. Так тоже должно быть в здешнем месте для еды, когда все собрались и все правильно. Встанет старший стола, разделит на двенадцать частей. Поблагодарить того, кто делал эту еду, взять свою долю, сесть. Можно приниматься за еду.
Лепешки стали тоньше. Чем – за два малых круга дней почти привык к этому водоразделу – «в мирное время». Жестче. Легче, и как-то больше крупинками ломались на сгибе – их было сложней делить.
Они были. Потому что так должно было быть.

Дежурств в обеденном зале пройдено - с закрытыми глазами не ошибешься. Шаг. Циновка, миска, чашка. Мир устойчив. Здесь и сейчас. Еще четыре места расставить и они с Айхо встретятся. Вот ровно как встретятся, там и отодвинет дверь кухонного блока его старший, таи-лехта Тхаио-таи, позовет за любимым делом - выкатывать, осторожно, тележку с общими котлами, с едой. Старшему ответственному ставить тяжелые общие миски, которые на подставки, с горячим. Мелкому попроще - с зеленью, с едой легкой и холодной. Лепешку правда тоже по традиции ему доверяют уложить. Сейчас нетрудно. Большой котел один. Содержимое тоже известно: в "продуктовую команду" на утренний лов сам ходил. Но все будет, как должно быть: большой котел сытного и горячего, свежая зелень в нарезку, лепешка гостеприимства...
Все - кроме того, что они с Айхо стоят рука об руку, а дверь кухонного блока все никак не откроется.

Таи-лехта Тхаио-таи опаздывать не умеет. Он двигается как должно и действует также. Еда должна быть сытной и горячей - так, чтоб ее хватило на всех, желающих есть. Значит, он сделает. Вкусно. Его "так должно быть". В этом Саайре уже не сомневается... хотя в словах что ракушки-книжки, собранные со дна еще не пересохших болотцев, съедобны - не очень уверен. Но - это Тхаио. «Незаметный и незаменимый», - говорит про него Льеанн. Правильно говорит. Он маленький, еще ниже лехта Льеанн, очень смуглый, очень... легкий. И незаметный. Даже легко не знать, что он тут есть, если не попасть в дежурство на кухонный блок. Или в добывающую команду. Или на огород. Да - легко было не знать. А что он - лехта, со званием и долгом и до сих пор знал не каждый. Саайре знал. Очень странного гостя их со Льеанн дома. Появляется на пороге. Не забывает поприветствовать дом. Просит у лехта Льеанн разрешения войти. Разрешения сесть. Очень мягкий, очень глубокий, очень отстраненный голос, он говорит, как падает крупный снег в безветренные дни. Со стороны услышать - кажется, что говорит он всегда Каноном. Даже когда речь на самом деле идет о засоре кухонных водосливов. Но в гостях у Льеанн он очень редко говорит. Для разговоров по делу Тхаио выбирает рабочее место. А здесь может под большой круг сидеть, смотреть в огонь жаровни. Молчать. Иногда - резать из дерева... штуки. Тонкая резьба, сложная. Льеанн вот на Солнцестояние кисть для письма подарил.
Сидят и молчат. Долго. Редко-редко перекинутся фразой. Саайре было дело – удивлялся. Но про себя. Вьелось все-таки, что другой, который тебя не приглашал… «Твои границы – твоя ценность». Это была очень правильная тишина. В ней работать хорошо было. А маленький Айхо не справился. Тоже сидели, занимались, потом, когда гость ушел, их к столу пригласили. Терпения Айхо хватило ровно до задвинутой за гостем двери. Сразу ляпнул – в пространство – что-то вроде, ой, а к вам ходит – этот… который сидит и молчит. И что он вот здесь делает? Это лехта Льеанн еще выждала – как раз, чтоб услышать: «А старшие в группе про него говорят, - и так на него посмотрела, что первым слогом Айхо поперхнулся, торопливо поправился, - ну, не совсем разумный».
- Если хочешь, скажи им, что я это высказывающих тоже считаю… недоразвитыми придурками, - тогда взвесит Льеанн. Ну очень средним фаэ. – Что здесь делает лехта Тхаио-таи? Он разрешил, и я отвечу: приходит в гости, смотрит в огонь, держит мир. Свой. А иногда и вообще.
И вот убедился. Ко времени этого лета. Стоишь вот так с Айхо, смотрите на друг-друга и голове совсем непонятно: лехта Тхаио-таи опаздывает? Как? Что-то явно стряслось… Отчетливо – стряслось. Потому что на следующем выдохе дверь – наружную – распахивает лехта Льеанн, на скорости, с ветром, идет – летит – до кухонного блока, говорить начиная еще в обеденном зале:
- Ниери Тхаио-таи, я здесь – что произошло?

Дверь кухонного блока остается нараспашку. Пахнет (…из этих странных склизких ракушек – можно сделать то, что так вкусно пахнет?) Видно. Слышно. Тхаио… да, как всегда. Первый, медленный жест к готовым общим котлам еды. Извинения просит. Потом – высоким приветственным жестом встретит Льеанн:
- Я благодарю Вас, что Вы пришли, ниери Ллеаннэйр, - приветственным поклоном… вот теперь наконец-то о дельном. В поле зрения появится еще одно лицо – соученик Айхо, Шедди. Айхо, когда учиться начинал простейшему бою и обороне, говорил: это чтоб его побить. А Тхаио продолжает, обращаясь к Наставнику. – Извините, что мне пришлось Вас беспокоить. Я сожалею, но – я совсем не могу понять.
- Принимаю, ниери Тхаио-таи. Ваша еда очень вкусно пахнет. И забираю это у вас. Ньера Шедди, вам придется мне объяснить, что вы некоторое время назад… сделали?
- Я? Да ничего я не сделал, - удивленно бурчит он, чтоб внезапно разразиться. – Я говорю, что не буду есть эту похлебку. Из ракушек! – лягушек! – еда нищебродов! Пусть ее вот эти, болотные едят, - и размахивается жестом в сторону Саайре и Айхо.
- Сам ты болотный, - срывается Айхо, даже на шаг с места. – Я далиец! - И его надо остановить. Быстро.
- Нет, Айхо, это я - болотный...
- Ты? - да, от удивления он останавливается.

Им оставляют время. Потом поверх, отдельно звучит снова голос Тхаио. Говорить негромко - и так, чтоб слышно было очень далеко, он тоже... он гораздо лучше умеет:
- Я совсем не понимаю.
- Вы для начала пока еще все люди. Разумные, - из-под взгляда лехта Льеанн не увернешься. Как бы ни не хотелось. - Возможно, ньера Шедди, Вы уже не хотите? Вы по нашей традиции в подходящем возрасте, чтобы идти отсюда отвечать за себя самому. Сожалею, без профессиональной аттестации, - серьезно, спокойно. Так, что по Шедди издали видно, что страшно. А вот сейчас возьмет старший преподаватель и скажет: иди, куда пойдешь. На усмотрение Многоликого:
- Н-нет, не хочу...
- Хорошо. Я правильно Вас понимаю, что сегодняшнюю Вашу порцию можно разделить между всеми? Придется Вам обойтись хлебом и чаем. Отдельно. До утра. На первый утренний круг я Вас жду - отправитесь с «продовольственной командой». Постарайтесь добыть то, что, по Вашему мнению, приличествует есть разумным. Или вам по статусу. Вы меня поняли?
- Да.
- А теперь я прошу вас покинуть кухонный блок. Жду - с принесенной едой. Завтра. Не раньше.
И Льеанн смотрит. Полностью. До того, как скроется в дебрях кухонного блока Шедди - в дальний выход. Дождется - пока дверь закроется, слышно. Только тогда:
- Простите, лехта Тхаио, - говорит Льеанн. – Надеюсь, это не очень оскорбило вашу работу?
- Не должно такое над едой, - тихо говорит Тхаио. Расплескивается об ровное – Льеанн:
- Но случается.
- Жаль. Но уже время ставить котлы и начинать еду, - он оглядывается, находит взглядом помощников. Все снова пошло своим путем, пора двигаться и расставлять. Но трудно. - Извините, я промедлил.
- Мне вам помочь, ниери? – продолжает Льеанн.
- Нет, - он обводит жестом мелкого Айхо, ему как-то проще – уже берущегося за нижние ручки тележки, - это их дело. Но я буду очень признателен, если вы найдете время здесь на сколько-то остаться.
Она останется.
Похлебке, правда, сказанное не помешало. Съел и котел бы вылизал, когда б дали.

Утром Саайре в «поисковую команду» не попал. Работать в тот день пришлось по своему направлению. И долго. Лехта Тайлорн как знал, что делал, обеспечивая работой любопытство Саайре и его соучеников-техников по поводу резервного генератора автономного энергообеспечения территории. И – к несчастью – возраст и качество работы этой штуки определил с высокой точностью. (Случись это все зимой – протянись оно до зимы? – на какие нормы тепла их возможностей хватило бы?) В тот раз обеспечивать работу систем водоснабжения старая техника отказывалась упорно. Саайре встал на свое место работы после занятий, а выбрался глубоко к ночным кругам, сонный шел домой, когда почти под дверью окликнули:
- Эй, Саайре! – Шедди как его караулил, спрятавшись в разросшемся жасмине под темными окнами их жилого помещения. Может и правда – караулил. А так вляпался в грязищу – по пояс, даже рабочие сапоги не спасли, он явно не в этих зарослях. Буркнул в сторону. – Поймал… все-таки. Вот – передашь своей Наставнице… Пожалуйста? – и снимет с плеча сетку. В темноте сначала не разберешь, что в ней, набитой, такое – мягкое, в крапинку. Кое-как приглядеться: дичь – птичьи тушки, три или больше. Весомые. В крапинку – это перья.
Саайре разведет ладонями: "а что так?", но примет сетку - увесистая. А этот задумается и объяснит:
- Ну... мне знаешь, как за ловлю птиц влетело, когда в наш Левый Болотный их экологическая комиссия заявилась? У-у... А Гадюки... а твоей Наставницы я и так боюсь, а нынче-то. Съест. Или заколдует.
А Саайре пока на ладони держит - вот и что ему сейчас отвечать? Одно ясно - с ним... вот надо тоже осторожней, как с "далийцем" Айхо. Не рассмеяться - шумно, как хочется. Вот так:
- А от похлебки ты зря отказался. Вкусная была.
- Благодарю... слизняками я наелся уже, - Шедди медлит, переминается на полушаге, трещинки в дорожке пересчитывает, чтоб, промедлив, в сторону пробурчать. - И ты это... извини за болотного. Я не знал, - и, с еще большим усилием вытолкнет. - Я и сам-то...
Чтобы стукнуться о жест Саайре: "ерунда какая". И застыть в удивлении. Чем и упустить время слинять:

- Ньера Шедди, будьте добры, зайдите, - накроет из приоткрывшегося - темного - окна. Ойкнет. Саайре и сам не ждал, что лехта Льеанн дома. Тем летом... обычно она спать доходила. И то не всегда. Замрет, но соберется. Фыркнет на приглашающий жест Саайре:
- Я грязный, - из окна в ответ будет:
- Не страшно. Возможно, заодно отмоетесь.
Пока поднимаются, засветит лехта Льеанн фонарь. Встретит в коридоре. В условном его свете оценит. И сетку в руках Саайре и степень измазанности Шедди. "Да...", - взвесит ладонь.
- Что Вы добыли? - спросит.
- Птицы, - дышит - слышно. - Зореванки. Извините, я не знаю, как на общем.
- Их едят? - спрашивает Льеанн, взвешивает на руке добытую из сетки тушку.
- Сайви... готовила... пока зрячей была, - сорвется у него, встряхнется, потянется за сорвавшимся словом, да где догонишь. - Жесткие, - и еще встряхнувшись, вид - а пропадай все. - Я... по-дурацки, ради перьев... охотился.
Что там Льеанн так долго взвешивает на ладони?
- Да, перья красивые. Сейчас тебе нужны?
- Я же... взрослый уже, - хмуро говорит Шедди.
- Чем ловил?
- Сеткой... на языках Большого болота.
- Хорошо, - поверх говорит Льеанн. - Ты этому можешь научить?
- Ну... это просто. Я в шесть уже... перья дергал.
- Хорошо, - говорит, а дальше таким же по-чужому спокойным выдает… несправедливое. - Скажите, ньера Шедди, Вы принесли эту еду в общий котел... или Вы хотите есть лично... положенное по статусу?
Дальше говорят все. Одновременно. Спокойно продолжает Льеанн: "Тогда Вам придется самому их готовить", - у Саайре срывается сердитое: "Он птиц нам принес!" А Шедди, чуть позже всех, с усилием... вот в систему бы водообеспечения его к месту приложить - выговорит:
- Да какой у меня статус, - голос звенит и срывается. Совсем. - Щенок подканавный. Неизвестно, от кого прижитый. Все.
- Не экологическую комиссию к вам надо было присылать... – через паузу в сторону взвешивает лехта Льеанн. А дальше говорит тем голосом, который укладывает камни. - Статус? Живой разумный Шедди эс Сайви айе Далия, ученик профессиональной медицинской школы второго года обучения с весьма прилично сданными аттестациями. Это уже можно нести достойно. Это понятно?
А продолжает Шедди несвязно, выдохнув, голос не держит:
- И вот как я подумал… что это все вот все, для меня накрылось. Стою… у моховых колодцев, как дурак – и думаю, куда я теперь? К ним – обратно? Не… Я не хочу.
- Хорошо, - еще раз говорит лехта Льеанн. Укладывает тушку в сетку. – Ты ел сегодня?
- Д-да… - и, на спрашивающий жест. – Там у болота повилейки – вот так, утонешь…
Льеанн присматривается:
- Она еще не спелая.
- Ну… зрелые уже есть.
- Да? Саайре, как ваша работа? – и также серьезно. – Надеюсь, на очистные сливы нас еще хватает? А то с незрелой повилейки пронесет, не встанешь, – и дальше. – Да, я благодарю вас, ньера Шедди. Са-ай, на чайном столе – там еда. Хлеб и рыба. Поделитесь. Хлеб точно надо съесть, завтра будет неугрызаем. Шедди, советую сначала отмыться и высохнуть. Вода идет, да, Саайре?
- Идет. А вы…?
- А я в кухонный блок. Лехта Тхаио-таи радовать. Я надеюсь – он одобрит эту еду.

Он одобрил. Это было почти полузабытое пиршество. Когда можно поставить два-три больших котла на стол. Похлебка. Мясо с лесными кореньями. Холодные овощи – тоже с мясом. Жестко не было. Вкусно – еще как.
А еще лехта Тхаио-таи как раз там назвал это также – птичьей похлебкой.