Поздравлять сюда пост

Я родился) ровно сорок лет назад. Я кот и в Праге.
Уруру)

---

Всех с Днём Победы!

---

текста опять же

предыдущие

вступление раз
два
раз
два
три
четыре
пять
шесть
семь
восемь
девять
десять
одиннадцать
двенадцать
тринадцать
четырнадцать
пятнадцать
шестнадцать
семнадцать
восемнадцать
девятнадцать
двадцать
двадцать один
двадцать два
двадцать три
двадцать четыре
двадцать пять
двадцать шесть
двадцать семь
двадцать восемь
двадцать девять
тридцать
тридцать один
тридцать два
тридцать три
тридцать четыре
тридцать пять
тридцать шесть
тридцать семь
тридцать восемь
тридцать девять
сорок


потому что надо бы
хвост истории про трактор и прочее. Да, прошу прощения, ранее, поясняя про встречу с Ораном, с переклина мозгов облажавшись)



"Из жителей Горички он был единственным, кто попытался со мной подраться, - еще знал Ралица потом. - Еще и внезапно".
Ниери Пасоч и правда не обидел. Конечно, когда у них - с дядькой Цюэ и еще Мрэжек к работе присоединился - получилось - выправить исковерканный борт и выправить его крепления. С новыми гайками. Ралица сам и пилил. Проверили - машинка ехала, не пищала. Работала. Ньера Пасоч усмехнулся - было - что к тому сезону, как лозу уже спать до весны пора укладывать, потом сам же извинился. И обговорил со старшими поездку на рынок и необходимое для обмена. Смеялся еще над дядькой Цюэ, что ну ты торгуешь - как корову продаешь, прямо как не лехтев.

дальше?

"А как же, - усмехался Цюэ в ответ. - Для нынешнего укладу - так и не лехтев. Я-то к ним зрелым сам пришел". "Тю-ю, - тянул в ответ ньера Пасоч, - неужто тоже съели? Да тебя съешь, костистый, зубы сломаешь. Мне машинку чокнутые чинили". "А кто бы еще взялся?" - отвечал Цюэ и Пасоч ржал.

Но остаться тогда он потребовал только с Ралицы. Сказал, что сговаривался – ни выпивкой, ни рынком мастеров не обидеть. И повел - вверх, по улице Верхней Горички, от той мастерской, где была машинка. Ралица знал - взгляды были. Ралица помнил про "смотрят" и понимал - ньера Пасоч демонстрирует. Хотя и не очень мог понять, что.
Дом у ньера Пасоча был большой, школу можно разместить, только расхлябанный слегка, пили во внешней гостевой, сидя. Ралица все думал - как это, чтобы не оскорбить хозяина дома, сказать - что у внешней крыши "холодных погребов" балка съехала, вон, видно из окна, тростник под ней торчит. А так что - угощали, ел, подливали - пил, живанинку подливали, пил - не спешил... Не думал тогда, и потом не задумался - что оно было, не споить ли дядька Пасоч думал, не со зла, из подначки, или понесло как начал. Одно было - что сам споился.
А Ралица вот поздно заметил. Как тот болтал про лозы, и что он на поле думает делать, Ралица слушал, отвечал почтительно, спрашивали совета - не медлил. Как тот про дальнюю родню своим развесистым говором понёс, Ралица тоже слушал, ну что делать - из людей живанинкой разное выносит.
А как среди этого дядька Пасоч подскочил-то с кувшином, посмотрел на него, как на стену: "А ты какой срани подземной выхваляешься тут - такой живой и такой умный?!" - и попытался ему с размаху в ухо заехать - Ралица так и не отследил, с чего. Хорошо, тело знало, что делать. Ну, и ухо было высоко. Неудобно дядька для себя повернулся, не привык, что ему ответят, так, размах и еще размах оставалось пропустить, а там только взять его под локоток, под другой, и чтобы лишний раз дёрнуться - самого разворачивало. Да аккуратно. А то пьян-то он вдруг и черным-черно, как ему больно станет – и понять не успеет, только как проспится.

А дальше - что Ралице было делать - стоять, слушать, как дядька Пасоч заковыристо ругается, хоть слова запоминай, сначала сам, потом с маленькой женщиной, с белой жидкой косой, что на шум прибежала, стала урезонивать, что не орал бы ты кочетом некормленным, ладно, все коровы проснутся, взбесятся - соседи прибегут, глядишь, не пожар - поглядеть одно удовольствие. Об женщину тот и поостыл слегка, смеялся: "Ну, пусти опять, лехтев... хоть в ухо тебе съезжу". - "Незачем, - медленно откликался Ралица. - Вам же завтра перед собой стыдно будет: подумать только, лехтев врезал". Неверно выбирал: закипало в дядьке, выплескивалось, пока женщина выговаривала: "Чем ты, тварь болотная, думаешь - сам в гости звал?" - выплёвывал уже хозяин: "Да что вы ещё можете мне сделать?" - и сбивался, кланяясь, мол, не злись, светлая - это сухая женщина на него метелкой замахивалась, по губам съездить. "Сердится... - разом сбивался дядька Пасоч. - Стакан-то для доброго сна нальешь, хозяйка - меня вон этот медведь не пускает". "Надо ли?" - спрашивала та женщина и как бы не Ралицу. "Ой, надо", - отвечал ньера Пасоч, а Ралица молчал, Ралица пока все отвлеклись, спускался, делать и не слишком разрешенное, а рекомендуемое - там, где пьяный разумный свои корни не найдёт - притапливал, выдох да выдох и задремлет, поутру полечает, как холодного глотнёт…
А там и отпустил - чашечку ту Пасоч допивал тихо, за столом, не допил, задремал. Ну, уложить помогал - женщине неудобно не было. Потом было. Когда уже ему прощальную чашечку наливала. С почтительными жестами - примет ли гость. Ей было неудобно и страшно, и Ралица принял. "Вы не злитесь очень на нас, - продолжала женщина. - Сына у нас тем летом убили. Он говорит - лучшего... единственного годного. Теперь его и сносит". "Давайте я вам балку над погребами поправлю, ниери, - не сразу ляпал Ралица, это он, что сказать, не знал, а смотрел вот в то же окно. - А то тростник вон, видно - а ну как с кухни искру занесет?" - "Ты хмель переходил-то? Свалишься еще", - привычным, живым и на Пасоча похожим откликалась женщина, и Ралица откликался: "Переходил", - думая, что, наверное, нашел... Подсадил балку, подбил балку, взял еще чашечку. Ушел.

Дома-то тоже работа ждала. И Чешменка. Последний хмель, по правде, уже в Омутнице сгонял, под рассвет. Ой, жжется там вода поутру, в пору, где лозу спать укладывают.
Не помогло, правда. Стояли так вот, смотрели друг на друга - он, вот повыше колен в омуток Омутницы забравшись, и Чешменка, что с ведром к тому омутку шла - тоже кто ж в Этэрье сюда за водой пойдёт? Недолго стояли:
- Опять тебе спать не дали, твари болотные? - спросила Чешменка. А он спросил:
- К красильщикам ведро понесешь?
- К ним, догадался. Вылезай, иди к Цватанке к баньке, там тепло, вернусь - мыться буду... - он выбирался из воды, она - зачёрпывала ведро, наклонялась - и у нее получилось - легко боднула в нос. - А то я па-ахну.
Ой, да. И вправду пахла. Как будто дня три не с ним – с душным козлом засыпала. Он и сказал, зная, что боднёт еще. И что скажет, что на него похоже. С другим не засыпала, сам знает…
И ведь не дождется. Заснет. Проснется уж когда водой окатя т. А дальше что – вот только обнять друг-друга успели, как самый день пришел, пора работать, у себя, в Этэрье… Там-то можно - сказать, что работник я сегодня - воду таскать, камни носить, и не один по дороге потеряю. Лехта Мрэжек поглядел на него, не ворчал - так и послал - воду таскать и камни носить: у красильщиков бочки менять и новый уголь грузить, "аккуратно, не жженый - меняный". А его по всем углам Этэрье раскидать – спину свою и рад бы забыть, а вспомнишь.

Ну и где Ралице было трепаться, что дядька Пасоч... А что дядька Пасоч? Все то время, пока Ралица бегал в Горичку, а бегал - и когда всё честью отработал, а звали - и с лехта Мрэжеком, и самого потом звали - дядька Пасоч как-то под взгляд не подворачивался. Ну и ладно. Инструмент вот было, прислал. С лехта Мрэжеком. Хороший был инструмент, рабочий - пригодился, не ступился - до тех последних дней. Так, что Ралица иногда о нем жалел.

Ну и свое слово, что на рабочую их станцию допустят, сдержал.... И то правда - под слоями сухой травы заднего двора, что только не стояло там. Ралица, интереса ради и немного на спор поднял до рабочего состояния жатку - тех времен, как смеялся, глядя как он подбивает новую цепь, хозяин Жарко - когда не то, что лехтев в этих горах, фай на этой земле не было, бывало и такое... А когда древнее чудовище поехало, гремя и чуть пугая его молодого ньера Огненного - Ралица сидел спиной и понимал: пойдёт - Жарко сначала смеялся, что яйца себе не отхвати, молодой, лезвия я смотрю, до блеска вывел - а потом охал - ну, чтоб счастлив был твой бог и ты недаром потрудился, чтоб год был такой, чтоб и эта крокодилица понадобилась. И год был такой, обода урожай ломал.

Выспорил тогда с него Ралица тоже рынок, о котором, как оказалось, ни старшие, ни дядька Цюэ не знал - и то, не в Марице, ниже, на окраине посёлка под проходной дорогой к югу, у переставшего быть сахарного завода, здесь говорили - в Мельничной бочке. "Стыдное место, - говорил еще Жарко, трясущийся рядом с ним на телеге. - Что, разве добрый хозяин из дому что ни попадя ржавое понесет, а то что плохо лежит? Добрый на базар красоваться едет, а тут дело ясное, где ворьё, а больше те, кто уже свекловицу гнал бы, и на ту ума нет. Но раз ты на всякую ржавь как на великаний клад смотришь - тебе там самое место. А может кому и в лоб дашь, вдруг опомнятся?"

Дать в лоб Ралица оставил Цюэ... которому немедленно место выдал и на место потащил, лехта Мрэжек, правда, неистово с ним ругался, пока тот так себе живанинку по бутылкам разливал, и разлил их ящик - что негодное дело, а потом хуже того ругался,когда Цюэ усмехался, все выслушав: "Что, яду туда добавить? Я умею, глядишь, быстрее будет".Всю ругань Цюэ выслушивал и выдавал вслед невозмутимо: "Понимаю, тебе потом место подшивать - ну так всего один раз". А папа Мрэжек возвращал ему, подхватывая интонацию: "Ты бутылки побереги. Хоть половину".
Там-то они на второй раз и отрыли - странное... из чего, как сказал Цюэ, можно будет машинке лапки и пальчики выпилить. Штуку поменял странный серый дядька… Что он живой, не жеваный ничем лишним, это только живанинка была давно его другом, Ралице было видно, удивлялся, а еще помнил, как кожа, пальцы рук и щеки точно, шли у дядьки странными серыми пятнами, у людей так не бывает, и на сгибах пальцев ранки трескались, кровили, старые. Ралица много сказать не успел и рассмотреть, этот забрал первую мзду, что выдал Цюэ, не торгуясь, присосался к живанинке, и допустил лехтев в ларь.

- Это я говорил про яд? - на обратной дороге хмуро ронял Цюэ. – Стоило насыпать, ой, стоило. Знать не знаю, откуда он эту штуку снял, но то, что он при этом точно слил... пить сдуру можно, но плохо и недолго. Жить он будет плохо и недолго. И ведь приберег же где-нибудь слитое, материал просранный, - негодным высказался Цюэ. А Ралица вспоминал - про "стыдное место".

Но правда радоваться - что под лапки для машинки это подошло и получается - ему это не помешало. Ему мало что мешало. Много - из "длинного времени", из новой поздней осени и зимы он провел с Цюэ, проверяя - выйдет ли их силами машинка. Она дразнилась... но выходила. Цюэ защищал его с лёгким ворчанием: "Отползите все от парня, он проходит начальную профессиональную техническую подготовку... в таком порядке, в каком может"...
А ниери Оран, до которого Ралица добрался только в дни Somilat, по личному приглашению, и застал его на отбытии в "провались она, столицу, обе столицы", но за лисьим вином Орана Ралица таки проболтался - и об этой фразе Цюэ тоже - и нёс потом. В памяти - стопкой - рисунки и расчёты интересного, с собой - очередной …"Дополнительный модуль с учебным, вы же сумеете прочесть? - и Оран усмехался через плечо. - Но вы же все равно делаете и еще живы? Так зачем напрасный труд?"

... Цюэ тогда Ралицу насмешил - он долго встраивал этот "дополнительный модуль" в их школьный передающий, долго смотрел на добытое... Потом долго, почти столь же долго, хлопал себя по карманам и всё-таки находил в них вдруг кусочек угля, вдруг торжественно говорил, что пусть ты будешь угольком благодарственных - и с невыносимо торжественным (...Ралица тогда представить не мог, насколько столичным жестом) поджигал его в чашечке…
Ралице еще много больше было смешно - ну ладно церемонии, Цюэ, которого никак не поставишь рядом с церемониями, но в этой вот чашечке... это ведь как бы не он младшему объяснял, как разводится глина, которой чинить отвалившуюся ручку, а младший потом все вниз поставил и забыл.
А Цюэ менялся в лице – по нему, пришлому, этого не мог разглядеть никто в Этэрье, а Ралица видел - оно менялось… И открывал окно школы, там несло ветром и начинался снег, и Ралица смотрел и давился смехом, когда лехта Цюэ делал то, что не делают лехтев - смотрел на огонь и говорил в небо: "Мой бог, как я благодарен тебе, что есть этот разумный"... - и Ралица был уверен - немного... плакал? А потом разворачивался, снова видел его и пояснял: "Это больше, чем у вас есть. Намного больше, и намного проще, чем у вас есть. Я и ты и любой смогут объяснить. Даже тем, кому неинтересно, - а потом молчал, огонек дрожал и ветер из окна нёс на него снег. Теперь точно снег. - А я ведь не принес, - говорил Цюэ. - Я забыл. Я подумать не мог, что это знание недоступно. Что оно бывает настолько недоступно". Ну... а потом Цюэ сидел за передающим и изучал переданное. А Ралица закрыл окно и ушел отмывать чашку. Ну... потому что сам не отследил. А Цюэ объяснит.

Цюэ объяснил. И еще его потом привлёк объяснять.

А Чешменка – Чешменка тоже была и училась. Вот когда лишние лозы Этэрье в их первый год разобрали - "под дрова и пепел", Ралица научился узнавать по запаху, где была. И ей рассказывал. Если остро тянет цепким запахом медицинского и всякой травы, значит, у Цватанки сидела, практиковалась. Если прицепился едучий запах, словно где-то к сапогу ей котик пристроился, тоже ясно - красильщики, а если схожий, но глаза не ест - то это может и ткацкий угол. К самим коврам ее присесть не пускали, но старая лехта Х'рошечка быстро - урожай прибрать не успели, как Чешменку всю припрягла и к красильщикам бегать, и потом с ней рядом с нитками-красками разбираться. А Чешменка смеялась: «Чудеса-а… вонючие чудеса…»
А если пьяным запахом пареной доски - да и с кос снимешь стружку-другую - значит дядька Гэрат перехватил, Чешменка кадушку доделывает - мастер-бондарь и к ним-то зачастил, иной раз дело делать, иной раз разговоры разговаривать, всякие. Х'рошечка еще иной раз смеялась - в дни перед Somilat, когда снова Ралицу в Этэрье – как и старших его – вприглядку видели: "Ой, уведет он у тебя жену. Или я. Во внучки, что уставился?" Чешменке рассказывал, Чешменка сначала щекотилась под ребра, смеялась, а потом хмурилась, отвечала про Гэрата: "Он на нас на чудеса смотрит. Которых у него не случилось". Развязал ей язык хромой бородатый дядька, умеющий делать птиц - спрашивал, как-то и рассказала - про бабку Ярчиху, про что рассказывала. Когда дядька Гэрат перепросил: "Умерла, значит?" - Чешменка еще поясняла, что было, плохо той зимой было всем старым… А потом смотрела, как тот, значит, инструмент берет - и - ну... понимала – а не тому ли и рассказала. Было грустно. Он еще деда напоминал, от чего тоже. И это тоже говорила. Потом.

Ее прививали - знал Ралица - и она врастала. "Новый работник, со свежим взглядом, светлой головой и крепкими руками - кто же такого не приглядит, - смеялась ему лехта Х'рошечка - и чуть отпрыгивала в сторону. - Не бойся. Она врастёт хорошо".

А про запахи - там и было - как Ралица продолжал вслух: "А вот если вкусным пахнет - тогда точно знаю, не знаю, где моя чернокосая бегала, кого от очага выперла, но пирог будет. И еда будет. А на Цюэ будут ворчать. Что опять нелюдской едой пробавлялись мы до обеда", - дальше смеялся Ралица. "И то, где это видано - сырую рыбу?" - оставляла Чешменка, а где-то рядом находившийся Цюэ тихо ронял: "В Сердце Мира", - Чешменка отправляла ему жест, что пусть там и остается, заходила Ралице за спину, остро опиралась на плечи локтями и шумно принюхивалась к макушке: "Главный запах забыл, хороший мой. Смазки и сварки. Или ты им так тут пропитался, что не чуешь?"

У них в ту зиму росла машинка. Получалась. И выросла. Вот через лето, она уже перекатывалась по верхним откосам виноградников Этэрье. Чешменка поджидала у разгрузки, смотрела, как машинка перекатывается. Сказала: "Ну, выросла. Как наша младшая". И Цюэ, правивший машинкой - о, да, седлать ее щуплому Цюэ было удобней - улыбался: "Отличное потомство. Отлично выросло".
На тот год они жили уже у Цюэ. Он еще на ту весну, званый гостем на общий праздник всем предложил - легко. Что у него-то дом еще две семьи вместит, а он один живет. А на двух старших, четырех младших, да двух будущих младенцев - впору дому Колёсников треснуть. Старшие - и Ралица то знал... и пожалуй, рад был - нашли разумным.

И топорик в доме Цюэ встал. На своем месте, у перенесённой лежанки...

"Мы сумели. И у нас получилось", - долго знал потом Ралица. "Работы было много. Если смотреть потом и спрашивать - как мы это донесли - я скажу: не знаю. Но нам не было и трех звездных на двоих, и… Было – мы падали, уставали, засыпали, ворчали и дразнились - и учились так работать. Что понадобилось потом. И нам было очень хорошо вдвоем в любой час у рабочего рассвета, что нам некогда было думать, как это удивительно.
Время на это находили другие. Думать, что мы не справимся".

@темы: сказочки, Те-кто-Служит, Тейрвенон, глина научит

---

Ярополец

серия вконтактофото про вчерашнюю поездку.

Усадьба раз (Гончаровы, ныне вроде бы пансионат)
наше всё)
усадьба раз

Усадьба два, Чернышевы (ныне ну то что есть...)
тут

Плотина первой советской ГЭС и сама она
тут
матчасть и референсы, ога

а также камыши и коряжки
тут

 eamele и  Alex Kerven - вы котыыы за эту идею

@темы: фото

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Не могу не унести;)

- Ну, быстро назови, кто может победить "капитана Америка"
- Рядовой Вьетнам.(с)перто в сети

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

про логику

хочу тут оставить, потому что понял спасибо дорожкам от Гагаринского Ашана - когда б вы знали, из какого сора

...да нет, это логика. И более того - это та же логика, что диктует - нафига строить дорожки по прямой, когда их гораздо проще и короче проложить там, где люди будут ходить (см. Льеанн и Аиль)
вполне логично продолжает: а на фига давать максимум комфорта, тратя на него далеко небезграничные ресурсы, когда разумные вполне способны допилить наличный терпимый минимум до им удобной стадии. Или по желанию забить на него болт.

доволен
но на говорить я пока резервы исчерпал

@темы: Тейрвенон, глубокоавторское, файские байки, телеги

---

вконтактом принесло)

"Баю-баюшки-баю, не ложися на краю.
Придёт серенький Фенрир и укусит за весь мир" (с).

@темы: Веселое

---

текста

MORE=предыдущие]вступление раз
два
раз
два
три
четыре
пять
шесть
семь
восемь
девять
десять
одиннадцать
двенадцать
тринадцать
четырнадцать
пятнадцать
шестнадцать
семнадцать
восемнадцать
девятнадцать
двадцать
двадцать один
двадцать два
двадцать три
двадцать четыре
двадцать пять
двадцать шесть
двадцать семь
двадцать восемь
двадцать девять
тридцать
тридцать один
тридцать два
тридцать три
тридцать четыре
тридцать пять
тридцать шесть
тридцать семь
тридцать восемь
тридцать девять



Это как бы не через ту же воротину парень драпал-то...

Ралица, понятно, стоял тогда головой вниз, прочим вверх – и собирал, по сторонам много не оглядывался. А, что там - видел, как на том участке, на соседнем винограднике, ездит над рядами, собирает, крупная, ладная, странная, на больших колёсах штука. Трещит, жужжит, собирает виноград - и, куда деваться - ну очень занимает Ралицу.

дальше?

Считал, когда отвлекался, когда пальцы слипались от сока и плечи ныли - ой, считал, не мог не считать, что машинка-то вон, проползла втрое, как бы не больше, число рядов, что они в два десятка рук до сих пор грызут. А на ней еле двое заняты, молодой едет, старший бдит, ну и сортировать, наверно, кому-то еще придется. А и по склону она катится, значит и у них поедет, любопытно заглянуть, как они под такую лозы крепят, чтобы значит машинка верхом над ними ехала, наверяка по-другому придется... Потом отвлекался, собирал виноград, почти забыл - так, дальним, почти привычным слоем, жужжала машинка. Хорошо отвлекся - не услышал, что встала.

Вот вопль про "выпердыш поносный, убью!" - не услышать Ралица не смог. Только голову поднял – а парень-то уже воротину чуть не снес, и нёсся, через их тележку перепрыгнул, дальше летел. А за ним поспешал, не успевал...

Ралица понял только то, что с порубочным ножом - с добрых полтора локтя-то - наголо, седому, медленно, неловко бегущему человеку - и по виноградникам, где нет-нет, а под ногу - то корень, то колышек, то гнилая ягода влетит - бежать не дело. Отвлекся от ведра, встал, принял на себя, развернул, не навернулся, остановил. Руку перехватил вовремя - никак, он думал и замахнуться? И запросил медленным:
- За что убьете-то?
- А ты кто еще тут такой, ввязываться? - уже ему на ухо орал дядька. Но Ралица видел - охолонул. А ща еще подостынет. Смотрел и продолжал еще медленней:
- Лехтев. Ралица.
- Ах, леехтев, - озадачивался чуть дядька и начинал строчить на ухо. - Посадил мне машинку на подвязку и подпорные колья, высерок, в выгребную яму через жопу с мамкиной дрисней рожденный! Сколько их, недошлепков, в морды бил - снимайте, следите! Да пусти ж ты, уж я его догоню, прикопаю.
- Не догоните, - Ралица хватки, на всякий, не ослаблял, и ладонь разворачивал - чтоб дядьке и нечаянно ножичком не крутануть. Ножичек-то на зависть. Бриться, наверно, можно. На лету. - Не хочу сказать вам оскорбительного, но носится он куда шустрее - но куда убежит-то? А вот запнуться и этим красавцем себе повредить... ухо - то вам может и быть. А ну как не довезём...
- То так… - вот, дядька не сразу, но как сказал, подостыл как раз. Внутри себя бежать перестал. Сам понял. - Твоя правда. Пусти, заступничек. Фляжку не начал еще – вино осталось? Дай горло промочить.

Ралица выдохнул, решил и вправду - можно выпустить дядьку, успел снять фляжку, протянуть ему, срезать две новых грозди, пока дядька хлебал, жестом говорил, что доброе вино, и присасывался опять. Понять - и не только то, что остальные сборщики ему и жестом не выговорили, что на дядьку отвлёкся, но ещё и тому вслед - а значит, в Горичке дядька-то статусом высоко вышел... с таким-то полем, в лучшем месте, да с машинкой - точно вышел. А он его вон как соком обляпал.

- Доброе вино, и ведь треть воды, а? - дальше уже шумел дядька. Легко уже шумел, не опасно.- Ух, благодарю. И правда –вломить засранцу всегда успею. А… поруби говнюка - за баранину не продашь, как за разумного отвесят. А продашь - и на полдороги не хватит, чтоб виноградарский комбайн до города дотолкать, - дядька тяжело вздохнул, и снова приложился к фляжке Ралицы. И работающих оглядел. - Гуляй, босоногие, вас припрягать придется. Чтобы оставшееся убрать, пока погода. Тебе, радетель, первому, хоть и лехтев, дорого не возьмешь. Что уставился? - махнул дядька в его сторону его же фляжкой. И вдруг рассмотрел, фляжку закрутил, вернул, отвернулся, вообще тихо буркнул. - Это ж и наши рукосуи на станции не помогут. Разломал машинку, говнюк. Это в город везти, а там средств потребуют, а откуда их теперь взять, средств...

- Ньера... - начал Ралица, осознал, что не знает, как звать-то мужика, и рискнул пренебречь. - А может... не надо - в город? - и наклонился дальше, к кустам - работу-то не отменял никто.
- Пасоч. Эс Свербеньки, - дядька, значит, его не только услышал, но и своё имя назвать... решил. (...снизошел). - Это ты про что, значит, лехтев, говоришь? Ты выпрямись, с жопой говорить не буду.

Ралица - он что, распрямился, встал, посмотрел - решил, что если что - сборщики скажут, что зря отвлёкся и что отработать. Поднялся и на дядьку посмотрел:
- Ну, может там посмотреть сначала, что с машинкой? Я так понял, не работает, - и дождавшись согласия от дядьки уверенно добавил. - Так ее работа, пахать - что там серьезно могло сломаться?
- Кто ж ее знает, - задумался дядька. Заговорил медленно и вежливо сначала. - Машинка-то городская, нежная. Лютачка наш говорил, что на колья ни-ни, и в самом деле - встала и пищит дурниной. А этот высерок – что выучил, что ездить и поворачивать, - там уже злобно проворчал дядька. А потом вдруг застрял. Точно, мысль поймал. Никак годную? – А-а… так ты лехтев, стало быть. Этэрье? Мастеровой, - сказал дядька, ухмыльнулся. - Интересна тебе машинка? - Ралица подтвердил: интересна, а как же. Сам по правде место примеривал - как отступать, если дядька опять драться полезет... и как бы его так ронять, чтобы не в виноградник. Что может полезть, ну - пахло. Но нет - с удовольствием так дальше усмехался. - А ну как, лехтев, я тебя попрошу с машинкой-то помочь, раз сам полез? Да ты не приужахивайся, - веселился дядька вслед, - тебе со мной поля не делить, тебя и так бог обидел, с головой забрал. Выйдет – я в выигрыше буду, не выйдет - отплатишь, поможешь до города дотолкать, сила вон - коня валит, - и запястьем крутанул. Той руки, в которой ножичек держал. – Я, Пасош эс Свербеньки, вот сейчас, тебе, лехтев, при всех сказал: выйдет не обижу, хоть выпивкой, хоть рынком - есть там, к кому сводить. Выпивка всяко ваша, я всяко выиграю: так-то не думаю, что машинке поможет ваше мастерство, кувалдой махать. Ну давай, говори, лехтев, разрешаю.
- Так... дядька Цюэ говорит, что сельскохозяйственную технику нигде сложно не делают, а так, чтоб чинилась кувалдой и самым нижним, - вернул Ралица. - А он... пришлый. Он знает, - Ралица успел взвесить и решил не говорить "из Сердца Мира", понимал, это будет ненужная правда. Если и он сам в нее так себе верил... Ну он такой, дядька Цюэ. Пришлый. Волшебный. Этот Пасоч эс Свербеньки тоже жест делал, что еще за - Ралица и отозвался. - Наш. Лехтев. Я его на помощь позову, если что. Я, Ралица ... а говорю - я помогу. А... разобрать дадите?
Дядька смеялся. Дядька стоял и вот в каждую морщинку ржал. И ронял себе вслух:
- Вот видал я дураков, а чтоб такого... Ты возращайся пока, лехтев, собирай, пока голову не припекло. И я пока пойду, люд-то собирать работать, опёрдыша этого ловить. Не убью, пусть сначала тебе расскажет, что знает. И у людей про тебя поспрашиваю - я то до этой поры так не бедствовал, звать лехтев. Но посмотрю-посмотрю, понравится, что скажут - так и припрягу тебя в ночь - дотащить да рассмотреть, слышишь?
- Слышу, - отозвался Ралица. Решил и дальше отозваться. - Вы придете.

Он пришел – похоже что и с тем парнем, кто драпал. Парень жался, не иначе был найден и взыскан - мало, впрочем. Работать надо, из сильно битого плохой работник. Ралица-то те круги дня и своей работы, что до подзакатного оставались – смотрел, как там на верхнем склоне, лучшем склоне – стало быть, Верхней Горички –возятся появившиеся работники. Нашел, значит, дядька лишних рук…( там как бы не маму Чешменки заметил – еще думал Ралица). А дальше, ну когда свой обговоренный ряд допрошел, выдохнул - спину размял – просить не просили, сам к тем людям пошел, встал вот у воротины - можно ли? - кто бы добровольному работнику возразил. Видно же - солнце садится, люди зашиваются, владельцы поля на машинку рассчитывали, а та встала - а дособрать-то надо, куда деваться? Кто ж не понимает? За ним вроде еще пошли. Ну... своим еще Ралица по течению отпустил, что тут интересная работа нашлась, застрянет. Может, и дальше чем до вечера застрянет. Чтоб знали. И Чешменке сказали. Ну, и Цватанке за тем же.

Вот самым вечером Ралица у машинки и стоял, и парень этот - который убегал - стоял, чуть не плакал - от того, что машинку - как быть, заставят руками толкать, до следующего полудня не доедет. Что ехать она должна, сама, она умеет, а сейчас что толку - пищит, не двигается. Что не знает, не учил он этого никогда, не успел.
Дядька этот, который Пасоч, большой хозяин Пасоч, кажется, злость-то порастерял. И то, когда его виноградник доубирали, руки он для того нашел, но и сам, как вернулся, первым проходом встал, это Ралица видел. А еще - ну не видел, прикидывал, - вот кому под солнце в башку, хоть и вечернее, уже не время вставать.
Но вроде обошлось. Вот, отработали, вот встал хозяин Пасоч.Так стоял, на парня смотрел. Усмехался. Потом на Ралицу усмехнулся, жест бросил - хозяйский - вроде, ну открывай рот, эксперт. А Ралица посмотрел... и открыл. Ну, что - в мире учился, в проверке и съемке учился, у Цюэ учился - с сеялкой их, в конце концов - а та, как в Этэрье смеялись, от старости должна была умереть... вот задолго до того, как Ралица родился. Ну, и додумал. И сказал парню:
- А с чего ей ехать, если у нее вон... балка наискосок стоит. По ту сторону прямо, а по эту наискосок, и выбита она.
- Он сниматься должен. Я видел, я умею. Не доучился только. Этот... виноградоуборщик, - сказал тогда парнишка. - Можно еще рыхлитель посадить. Опрыскиватель. Вы тогда Лютачку звали, когда менять надо было, - это он сначала обратился к дядьке Пасошу, а потом весь испугался. Тот на него отряхнул, конечно, что молчи, огрызок. Но Ралице фыркнул:
- Ну, перекосило - поправь, может и не едет потому. Давай, лехтев. Справишься, лехтев?... ну - или мне все равно до рабочего двора ходить, ухоеда этого звать, глядишь -окажет уважение? - ответа, впрочем, дядька не дожидался, на парня напустился. - Тебя б туда погнать, высерка, ноги-то крепкие, хоть какой с тебя толк выйдет. Если в халабуде с дружками не застрянешь. Но он не побежит, жопа с закорючкой, надо ему уваже-е-ение оказать. Что, лехтев, скажешь – пойти, спросить?
- Ну, отчего бы знающего не спросить? - Ралица не особенно понял, поддевали его или спрашивали - ответ-то другим не стал бы. Может, и быстрей все обойдется. А он всяко послушает. - Вы только фонарь оставьте. Темнеет. А еще повозку покрепче, лучше самоходную, пригнать надо. Ну, если мы и отстегнем и она сама поедет - сам-то виноградоуборщик тащить придется. В поле не починим, а волоком тащить… Растрясем еще, доломаем.
- Наглый, - усмехнулся дядька Пасоч. - Даже сам не знает, какой наглый. Ладно-ладно, лехтев, держи фонарь. Но лучше бы тебе что-нибудь понять. Когда я приеду. С повозкой.

Когда хозяин Пасоч снова приехал, с еще одним дядькой, внезапно рыжим и пожеванным, Ралица - не без помощи парня, которого забыл, как звать, сумел отстегнуть эту... коробочку для сбора. Было непросто - и правда перекосило. Сумел почти понять, как оно работает. Слегка спрашивая. Значит, виноград машинка вот этой гребенкой... пальцев отряхает. Материал интересный. Не металл, не глина, третье - и занятное третье. Прочное. Наощупь, значит, собирает. Она так кусты не портит? Потом, значит- собранное стряхивает вот на эту ленту, по ленте собранный виноград едет наверх, и вот тут должен высыпаться... Ралица помнил, что веселился вслух: под хвостом у машинки.
Ну, как понял, как работает, понял и где была беда. Гребенка врезалась - в ограждение ряда, в опоры, зацепилась, потянула за собой, сами пальцы выдержали - в них только оплётка запуталась - хороший незнакомый материал, прочный, прочней своей опоры - та в итоге слетела, с хрустом, с частью крепежей. Может, если передохнуть, подумать, повыпилить ей новые крепежи - швы наложить на хрустнувшее и назад спаять - так глядишь и заработает...

А еще - вот что Ралица крепко помнил - что парень ему так удивлялся. Смотрел и удивлялся. Ралица расспрашивал, сначала понимал, как штуку снимать, потом - как сдвигать, потом что стряслось со штукой и страшное ли стряслось... Отвечал парень с ленцой, поначалу - вот Ралица готов был поспорить - точно думал, сейчас еще недовольство выскажет. Ралица-то. Потом уже так стоял, трубочку в руках крутил, коротенькую, присасывался - только не набивал, не поджигал - что к пустой присасывался?
Застряло одно: это Ралица понял наконец, что с машинкой-то.- ну, что вероятно, и что вероятно не страшнее, а это - ну, сломанные опоры новые подбить, ну, кувалдой стукануть. Он и поделился. А парень стоял, трубочку в ладонь прятал, и смотрел так, словно ему скучно. Словно ему всю эту жизнь было скучно - и три минувшие.
- Вот болтаешь, - изволил уронить парень, это Ралица выпрямился - от того помятого куска, ну и посмотрел ненароком. - Прямо как твоя машинка. Прямо как не подневольный...
- Конечно нет, - удивился Ралица. - Любопытно же...
- Любопы-ытно ему, - длинно протянул парень - вот ты мне скажи, чудак, что толку? Работает, поворачивает, сломалась статусная штучка - ну - не взгрели, не твои беды. Твоей-то все одно не будет.
- Как знать, - отозвался на то Ралица. - Если дадут разобрать, если сам разберусь - может, соберем такую... А то так быстро работает, я во все глаза следил - любопытно. Она по склону-то - хорошо ходит?
- Хорошо, - парень, никак, терялся - Ралица-то запрашивал на привычном обращении для разумных, уважительном. - У нее лапы, вот на которых колеса, и так, и так ходят, - и ладонью с трубочкой сбоку на бок показывал, хорошим уклоном. – И то, быстро... - а потом показательно промаргивался. - Это ж из чего вы, лехтев, такую соберете, из говна и веток молотком? Не телега же, - а Ралицу забавляло - что парень понял, понимал - с кем имеет дело, и пытался изобразить речь ниери Пасоча... так себе выходило.
- Ну, знаете - хорошим молотком... Да как всегда собирали. Если разберусь - может и сделаем...
- Если сделаете - покажешь? - внезапно выпаливал парень, и смотрел - ну, как многие смотрели. - Собирает-то она шустро и спину не ломать хорошо, - а потом отмахивался в сторону и говорил хмуро. - Только нам все одно, менять не на что. Еще заберете кого-нибудь.

Здесь Ралица и не нашелся с ответом. Не успел - как раз подъехал ньера Пасоч - треск повозки был слышен издали. Рыжий дядька, Ралица потом узнает, звали Жарко эс Нэчер, вроде и немало удивился, что они сумели отстегнуть эту коробочку. Пока грузили, Ралица и с ним делился - в чем, как он думает, дело. Думал, дядька захочет - вмешается - и так, где тут лишнее думать, когда тяжелехонькую коробочку на повозку закатываешь. Парень-то уже за управление машинки освободившейся уселся - зафырчала, поехала. Дядька хмыкал и крякал - Ралица не ожидал, что ньера Пасоч заговорит, обращаясь к нему - на насколько умел, уважительном. Вроде того, что вот послушай, что этот чудной лехтев про виноградарский комбайн наплетет, дельное ли говорит. Дядька слушал. Хмыкал. Отвечал, что дельное-то дельное, но вот он поглядит, откуда лехтев им предполагаемые штуки для ремонта вытащит. Ньера Пасоч отвечал, что откуда бы ни вытащил, а на лехтев он, пожалуй, поставит. На что ньера Жарко ухмылялся, а выбора немного - или лехтев, или до города тащиться, туда, где брал, либо к нему, на задний двор, в семейный поминальный сад не выдержавших штучек. "А лехтев, если у него сложится, я и в подмастерья готов взять", - продолжал тогда дядька Жарко. Ралица поворачивался, думал больше - что за семейный поминальный сад... старой техники? Если разрешат - а вдруг? Лишнее знание лишним не бывает. А там усмехался ему Пасоч: "Если у него удастся - это ты уверен, кто к кому в подмастерья?"

"Конечно, помню про тебя и гайки - усмехался потом Цюэ. - Как не помнить? Как ты вломился ко мне на рассвете, застал, пока я не ушел. С ошалевшими глазами и горстью этих самых гаек и их опор. И с воплем: "Ниери Цюэ, а мы такое можем сделать?" И, посмеиваясь, продолжал рассказывать. Как Ралица, заявив, дальше - сейчас, я нарисую, можно? - засел за его старый передающий и воспроизводил - узел к узлу - запомненную машинку. Быстро. Пока память держит. "Основные узлы и размеры". Цюэ не перебивал, понимая. Так, для себя усмехался.
Вслух назвал потом. Когда Ралица "с выражением "уфф" во всю спину", как говорил про это Цюэ - оторвался от процесса, жестом приглашая уважаемого наставника Цюэ проверить правильность исполнения.
- Ралица, я не понял - ты про что меня спросил, можем ли мы сделать - про гайки или про сборщика? - тогда и отозвался Цюэ.
- Про гайки. Сначала. Я... ее починить подрядился. Машинку. Она забавная такая. Но потом… это я еще пойму, как под нее лозу готовить, и сможем ли мы...
- Ну, пока мы сборщика будем делать - тут и новая вырасти успеет. Дерзай, - весело отозвался Цюэ. Спросил потом. - Это кто ж до наших-то краев... не самый старый вариант сборщика допёр? Я и не думал.
- Ниери Пасоч. Эс Свербеньки, - назвал Ралица и заметил, как удивил Цюэ. Пусть и отвечал тот лёгким.
- Этот может. Неужели сам позвал. Или ты сам вызвался?
- Ну... скорей скажу, что сам, - с виноватым жестом отозвался Ралица. - Я машинке любопытствовал, а она сломалась. Я решил, что смогу, он согласился.
- Ты редкий случай, - не сразу усмехнулся Цюэ. - На что хоть... поменял услугу?
Ралице пришлось молчать, пока Цюэ слышал и внимательно его разглядывал. С разных сторон. Усмехаясь. Потом Ралица собрался и неуверенно сказал:
- Ну, он почти так же сказал. Обещал рынок. И вроде бы местных ремонтников. Я... мне было важно разрешение разобрать и разобраться. В машинке. Я... я ведь правильно разобрался?
- Посмотрим, - возвращал Цюэ. - Чертёж хорош, исполнение поглядим. Давай понимать, из чего и как будем пилить эти гайки и опоры. Нам придется сделать их очень хорошо. Ниери Пасоч из местных статусных, с хорошими возможностями. Я подойду поговорить, думаю не откажет. Люди говорят, он шумный и вздорит зря, но справедлив там, где должно.

@музыка: Прокати нас, Петруша, на тракторе...

@темы: сказочки, Те-кто-Служит, Тейрвенон, глина научит

---

традиционного ворчания пост

Жееенщины слабые хрупкие нежные создания...
Ну-ну

*смотрит на кастрюлю свежевымешанного как следует сдобного теста
*потому что нельзя так просто взять и не сделать кулич

@темы: житейские мелочи

---

еще одно ютубное

из категории безмозга и коллега медитативной китайской девушки
только вьетнамская и крайне мало гламурная

www.youtube.com/channel/UCnzWba-pdPcKcM2xA8MExh...

@темы: Интересности

---

В Москве пахнет выпечкой, тополиными почками и весной, и грозой - немного. У Арбатской ребятки тренируются в боях на световых мечах (все четыре красные), в тексте - тоже уруру и молодые котики-дурашьки, несмотря ни на что.
Жить дальше - всё-таки хороший план, да

@темы: житейские мелочи

---

унесть пока типа референс

а то сказочка близится

...а вообще эта история конечно прекрасна, как рытье сортира погреба в Суздале. Ты только лопату всадил - а там ааа! артефакты! Раскопки.
Это прекрасно конечно, да. Но артефакты и раскопки)

@темы: улов, матчасть, глубокоавторское, Интересности

---

я в антураже)

кажется даже органичен весьма

@темы: фото, трудо выебудни

---

"мир: любование сакурой — это прекрасная традиция, показывающая утончённость людей Востока, их духовную зрелость и умение наслаждаться красотой повседневности.
уже четвёртый японец за второй день: ну мы используем это любование как предлог бухнуть пивчанского на природе)))" (с)перто в соцсетях

@темы: Веселое

---

осколками

- просыпаться раньше нужного по рабочей надобности вообще нехорошо. а когда оно про срочно поставить новость про теракт - ваще ять(
- возвращать обратно мозг силы и прочая, прочая прогулкой в зеленом шуме вдоль реки - хорошо. Здесь вконтактоссылка вербочки и веточки и мать-и-мачеха.
и он реально зеленый шум. сейчас растет и шуршит
- на Москве-реке еще развесистое и грязное половодье. Оо, как я удивился, увидев мужика, весело вымахивающего саженками на ее середину даже зная, что там "домик моржей"
лодочка МЧС с него тоже удивилась)) но ничо - поплыл обратно
- меня прямо даже одолевала мысль сесть зарисовать. не мужика, но зеленый шум, он такой клевый по переходам и два-три цвета. но да куда мине. так запомню. расскажу
- надо переложить сюда формулировку про да, это логика

и ваще

@темы: фото, житейские мелочи

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

текста

ну типа не дождетесь

предыдущие

вступление раз
два
раз
два
три
четыре
пять
шесть
семь
восемь
девять
десять
одиннадцать
двенадцать
тринадцать
четырнадцать
пятнадцать
шестнадцать
семнадцать
восемнадцать
девятнадцать
двадцать
двадцать один
двадцать два
двадцать три
двадцать четыре
двадцать пять
двадцать шесть
двадцать семь
двадцать восемь
двадцать девять
тридцать
тридцать один
тридцать два
тридцать три
тридцать четыре
тридцать пять
тридцать шесть
тридцать семь
тридцать восемь



..."Я по правде так и не понял, что я должен был понять", - легко отзывался о тех днях работы в Горичке лехта Ралица. Потом. В своем кругу. Задумывался - вспоминал дядьку Цюэ: он не склонен был "говорить о бесполезном" – а Ралице пришлось ему пояснять, почему будет перерыв в заданиях. И почему лехта Мрэжек посчитал этот перерыв возможным. Ралица и сказал, легко сказал, что его старший считает это... хорошим способом поставить его, Ралицу, на место. Дядька Цюэ же, неожиданно, вспылил. Высказавшись сначала - что лехтев – ну… это место, конечно - только вот так - это бестолковая унылая срань, а не место. Резким низким фаэ... он не очень любит ругаться, дядька Цюэ, Ралица тихо думал - это еще и потому, что когда он ругается, отлично слышно - что он пришлый.
А тому вслед лехта Цюэ только от души рассмеялся: "Но я же... с кем бы поспорить, хоть с Богом - ничего у них с тобой не выйдет. До тебя-то вся эта гадость так и не дойдёт".

...Он видел - ценным для себя оставлял лехта Ралица - лехта Цюэ это развеселило и уже потом.

дальше?

Потом - когда кончилась и та жизнь, и то Этэрье, и Ралица думал - ну не думал, так, считал отдельно... что дядька Цюэ тоже... встроился в тот мост, как другие старшие. А потом та жизнь кончилась еще раз - и сбоку, под колонной рабочей комнаты – они, лехтев, это еще с удивлением звали школой переподготовки при "Стене", но уже учили – обычное техническое об основной съемке и диагностике прочности вещного мира, как это рассчитывают внешние, сложней и подробней, чем знал даже чистильщик Ралица. Вот там он прямо дернулся, опознав знакомый неместный профиль... Совсем седой, совсем худой, раза в два меньше себя прежнего - но это был Цюэ, он медленно передвигался, предупреждал на дружеском приветствии Ралицы, что "осторожней - сломаешь, мне немного надо", а когда Ралица проболтался, что он думал, что и Цюэ тоже всё... как все - усмехался: "Ты ж видишь, я постарался, - а потом смеялся все равно вот этим своим смехом. - Я жив, а вы внезапно учитесь - я решил, что бы мне и не доделать мою аттестационную работу? Вдруг я найду место ее защитить? "

Они вспоминали - потом - о своем, об Этэрье, слово за слово пришли и к тем дням, и Ралица признался, что понять ему так и не удалось. И старый Цюэ смеялся, слышным своим смехом: "Надо, надо мне было поспорить. За тебя с Богом. Ладно - я все равно выиграл". И Ралица делил с ним следующее - что тогда уже мог назвать:
"Мне не помогло, - говорил он. - На меня все равно смотрели. И за все время со мной так никто и не подрался. Не знаю, не рисковали ли они испортить источник ценной информации или вещь бога. Или у них - у нас у всех - было слишком много работы. В ту весну, после тех-то лет. Помните ту весну? И они тогда заново сажали виноград". "Виноград? - отзывался Цюэ. - Да, наших черенков. Помню. Помню ту весну".
"Да, - вполголоса отзывался Ралица. - Виноград".

Неловко ему не было - он точно помнил - где быть-то, когда поднимался еще до самого рассвета, старался не будить, чаще не получалось - шел дорогой, шел через перевал, через Горичку, в поля... Прошлый день был рабочим, за ним следующий - будет. "Меня бы не хватило понимать ничего сложного - но это был новый виноградник, а что там делать – привычное», - знал Ралица. Обрамлял, раз сказали, выверял разметку, брал колышки, брал корзинку, оглядывал, долго ли - нагнувшись-то вдвое дальше, а казалось - и вдесятеро - и шел. Черенки высаживал. И вслед ему шли. Дойдя останавливался. А что еще: угощали - ел, наливали - пил, спрашивали - отвечал, спрашивали много, ну так, а что - всем, как что новое заведено узнать интересно, вот как лехтев виноградники сажают.
Что хозяин Свишек тоже стоял, смотрел, Ралица знал. Как и то, что не с его участка шли. Места-то Ралице – что пояснили, что прикинул, что им в работе четыре полосы, а там, к северу, в тень, мимо, там уже поля начинаются, и свишековы где-то там. Понимал, пока не вработался, а объяснения раньше были, объясняли скоренько… Мало что там он из тех пояснений помнил – шел, работал, а там на втором развороте шагов кажется, упал бы здесь и врос был кустиком. Это за третьим-пятым - что один, что двенадцать и один будущий куст-то - отмерил, копнул, провернул, дальше ползи, пока солнце в башку не шибанет. А там передохнул, закусил, глотнул и дальше… Если солнце раньше не свернет, а в полдень будет как у людей…
Ралица даже сильно запоминать не стал – а хозяин Свишек сразу просил? Вот как к самому жаркому времени привстали-то пополудничать, хлеб ломали, с Ралицей делились, вином запивали, неплохим даже, под жару-то. Он уже с полной меркой вина стоял, помнил Ралица. А хозяин Свишек его подзывал, когда еще теснился - у бутыли, с пустой чашечкой... Спрашивал, сколько осталось, и хватит ли на их долю черенков-то, ведь договаривались - Ралица и думал, вроде хватит - вроде раз попросили, ну ладно, сделает – сильно жалко что ли... И дальше о том не думал, дальше продолжал рассказывать, раз спрашивали, спрашивали другие - вот то, что как раз от Цюэ тоже слышал - кажется, про всякую гадость, что вылазит на виноградниках, и что от нее варить... это, вроде, еще в Сердце Мира придумали...
Что на него смотрели - ну да нормально смотрели, как на знающего ценное... наверное - Ралице где было понимать? Может быть и вот те парни, что на скамейке сидели. Которую он думал в Омутницу-то кинуть. Или нет, там постарше были? Он и лиц не особо помнил, поле, работа, дело такое...

...Папа Мрэжек бы еще посчитал. Что лехтев, которому первый ряд вести доверили и в числе первых налили - это, наверно, неправильно. К чему-нибудь. Если бы Ралица это заметил, запомнил и нашел внутри себя, чем удивиться и рассказать. Но он не удивлялся. Лишние мысли из головы плотное рабочее время и то, выгоняет. Ну вот и выгнало.

Приходил - и бывало встречала. Было и у перевала. Его Чешменка. "А я тебя тоже на винограднике караулю, смотрю как ползешь. Никак, поле пахал?" - спрашивала, принюхивалась, тыркалась носом, потом прилизывалась. "Точно, поле"... Это-то помнил. Бывало, до дома и не доходили. Там рабочая будочка, над мостом, на разный случай есть, и лежанка с очагом там есть - тоже на разный случай - ну и ручей под мостом есть, а много ли на двоих надо. Земля своя, свои услышат - и то, кто-то да притаскивал им под дверь лепешки и сыру, Ралица думал - с подачи мамы Есеничка. Когда спали, когда не спали, все просыпались рано, дальше работать. Было - помнил Ралица - было в общем-то и хорошо.

Тоже помнил, что отвечал Чешменке: "Виноград, - и поправлялся. - И поле. Ну, по обеду уже, по позднему часу, твой... старший Свишек просил с полем подсобить, ну - а что там того поля. Зверь вот только старый", - не успевал договаривать, Чешменка прихмуривалась, спрашивала: "Это которое поле?" - а Ралица не знал, как назвать и пояснял: "Ну там, над рекой. Где еще белая скала такая, языком торчит, - говорил, продолжал еще зачем-то. - Ну вот между берегом и белой скалой мы и проходили, долго ли там?" "Урезали, значит, - хмурилась в ответ Чешменка. - Вот за долги, наверное, - считала что-то, сосредоточенно, пальцами ему по спине и говорила вслед. - Ничего. Дотянут. Был бы год добрый".

А год был добрый - это потом знал Ралица. Как выдохся мир от бед людей и насыпал щедрой горстью - что полям, что садам, что зверям, что виноградникам - знай, гни спину, грузи телеги. И спина гнулась, и плечи отваливались, и только глаза закрывал - снова то шло поле золотой стеной, то огонь плясал у обода. Мрэжек ему в то лето усмехался - раз ты все равно будешь в Горичке, по части нашего мастерства - что мне кататься, ты за оплату главное погрызись. Потом хвалил, было. Правда вот не то, чтоб это вышло только за труд колёсника.

"Ага, Ралица... ну, я вообще был уверен, что ты из этого опыта привезешь что-нибудь совсем не то. Ты ж привез. Гайку. Помнишь гайку?" - говорил ему, легко, через длинную паузу дядька Цюэ и Ралица тоже легко ему возвращал: "И нашу невероятную модель из балок и палок... О, как помню".
А потом задумывался, вспоминая.

Сначала не гайку. Вот это было с ним - в том, что запомнил. И понял. От работы во Мьенже. Поздней, за жатвой. Солнце еще вовсю текло золотом, земля ноги грела, с реки лишним ветром не несло - он в это вслушивался, проходя виноградником, хорошим виноградником - попросили проверить, все ли, что должно быть, хорошо, и как он скажет - когда пора собирать? Смотрел на золотые ягоды, на рыжеющие листья, растекался - там, где остаются корни людей и вещей тоже было хорошо... И ему было. Тепло, спокойно, погода подвести не обещает - начало последней работы, солнце светит, ходишь, смотришь.

- Не опасаешься, лехтев? - его внутрь этого, спокойного, сверху спросили. Ралица поднял взгляд и увидел сухую женщину. Наследственного плакальщика Траварку эс Шельды. И узнал. Видел вот после того дня, как ездили - с хозяином Свишеком и его мёртвым - первый раз. Слышал многое, слышанному удивлялся - вот, когда люди говорили, что кое-где ведь у плакальщика власть побольше старосты... и сильна почти как ваша будет. Только вы лехтев и совсем про Бога, а плакальщик - про людей, их память и место в мире. Стояла - с другой стороны уклона, там, где сменялись полосы винограда и начинались те, где Ралица не работал. Не стояла - подходила. Невозмутимо отворяя заложенный забор на границе - выходя на чужой участок. Ралица смотрел, глаз не опускал: сама заговорила, значит надо. Подождал, пока ближе подойдет, выбрал удивиться:
- Не понимаю, ниери Траварка. Чего опасаться?
- Я задаю неуместные вопросы, лехтев, - усмехалась плакальщик. - Значит, объяснял им - всем, даже Свишеку не побрезговал - как у вас-то работают с виноградом. И говорят, тебя даже в винокурню подговорили? - поразглядывала, Ралица молчал, продолжила. - Не боишься? Что наши тебя разведут разболтать все тайны виноделия?
- Не боюсь, - с непонимающим жестом отозвался Ралица. - Всегда так было. Здоровее будут. А чего, ниери Траварка, бояться-то?
- Того, что если ваши знания сопрут наши, сами выучатся - к вам больше незачем что-то менять ездить будет, дурачок, - вернула женщина. Ралица на этом понял, не разозлился- что на Горичку злиться, они странно думают. А за винокурню обещали до верхнего рынка вывезти, не как-нибудь, а вроде тот человек с рабочей станции, этот врать не станет. Четверть выдоха подумал, и весело ответил – с хорошим весельем, слышным:
- Да ладно, ниери Траварка. Вы-то знаете, нет никаких тайн лехтев. То есть, к этим знаниям нужны еще мои руки и моя голова. И наша земля, - легко ответил Ралица. Женщина продолжала смотреть. Видно, рассмотрела.
- А ты, похоже, не дурак. И не рохля, - хмыкнула. Ралица обдумал, и почтительнейше сообщил ниери Траварке, что ей виднее. Сухая женщина в ответ запросила. - А побьют?
- А за что? Виноград хорош, вино годное будет, золотинка тоже. Остальное на "тайны лехтев" и спишут.
- Заня-ятно, - тянула жещина, и подшагивала уже на близкое... Ралица понимал, неприятно близкое расстояние. И удерживал это понимание подальше. Не хотел отвлекаться и понимать - предполагал, что плакальщику зачем-то нужно это воздействие. Ему вот - не очень нужно. - Ладно, поверю. Как там девка-то, не съели?
- Вы задаете тоже - неуместные вопросы, - Ралица посчитал двенадцатые доли выдоха - вот сейчас она должна обрадоваться, что пробила, а сейчас он продолжит. - Вроде бы вы, ниери Траварка, уважаемый взрослый разумный, а вопросы выбираете, как свишековы дети, младшие. Им-то ладно, а вы куда?

Своего он добился - знал Ралица. Плакальщик отступила, приподняла лист, посмотреть, как там очередная гроздь, очень заметно вспомнила, что чужой участок (Ралица продолжал смотреть).
- А, да, Свишековы младшие, - вернулась эта сухая женщина. - Мы-то конечно, постараемся пояснить, и вас просить очень глупо. Но лехтев... Ралица, вас слушают, вам... найдется, кто вас так слушает, что в оба глаза глядит и головой думает. И умеет ей думать. Не как нынешний Свишек.

Она не была тухлой грушей, она была колосом - думал Ралица - не очень черным колосом, но на котором пытались вырасти злые грибы. Думал и перестал улыбаться. Когда сказала.

- И ты тут что, тебя легко понять, ты лехтев, ты так родился. Их девку тоже можно понять, ой, будь я на три звездных моложе, я бы... тоже рассмотрела, не сбежать ли к тебе вовсе,- она сдвигалась, она хорошо сдвинулась, от винограда к нему ближе, а Ралица не отступал, но думал, старательно думал - про овечий скелетик, вымытый водой и высохший на берегу, с водорослями. Получилось. Она отошла. Усмехалась. - Что поделать, хорош - и знаешь, что хорош. А Свишек-то думал, что бога за жопу схватил, только так не бывает: сам в жопе оказался. Кто ж слушать будет - породнившегося с лехтев? Ты бы им тоже, родне его, если слушать станут, намекнул бы - что как подрастут - ехали бы они отсюда. Глядишь, родня в городе есть. А здесь съедят. Мир, знаешь, не любит - халявщиков, да еще нарушающих то, как внутри него заведено и должно быть...

"Я думал много ответов, - знал Ралица. - Хотел спросить, мир или вы. Хотел сказать, что подавятся". Но...

Нет, облака не легли к нему на плечи. Но его горы стояли за ним. И он точно знал, как ответить

- А вы не опасаетесь? - размеренно вернул Ралица. Оставил паузу. В ней было.
- Что тебе это говорю? - вернула плакальщик. - Да ладно. Что из этого ты не знаешь, раз на этом месте родился.
- Свишек-то может и хотел взять бога за жопу, и тайн лехтев лично для себя, - продолжал Ралица. - Но бог с ним сам разберется. А вы не заметили, что выкупил-то хозяин Свишек всех? Лето, вон, хорошее, виноград растет, я, с тайнами лехтев, опять же, здесь, - дальше Ралица так, улыбался, и проговаривал задумчиво. - Как лехтев я и скажу: богу вообще... не очень интересны разумные, любящие жрать себе подобных.
- Ерепенишься, - взвесила ниери Траварка. Ралица возвращал легким:
- Конечно. Я же уже лехтев. Что вы еще можете обо мне сказать?

"И до нее ведь дошло, - понимал Ралица, - что ничего. Что вообще ничего не сможет. Что я вне власти – я вообще там, с дядькой Цюэ, говорящем о местном стабилизирующем обычае - и с папой Мрэжеком, ворчащим про его бессмысленность. И это я могу что-нибудь из этого сказать. И доказать".
Кто их знает - может и от этого явно отступила Траварка эс Шельды. Посмотрела на Ралицу... внимательно. В ладонь собрала:
- Ладно-ладно. Ты сказал, я подумаю. Не сердись слишком, лехтев - кто его знает, может и пригожусь.

"И пригодилась", - тоже знал про себя Ралица. А потом с усилием налегал - на рычаг переключения в голове слоев мыслей. И сначала старательно думал про гайку. Получалось - благо, эта история началась на этом же месте - день да день позже. Когда виноград было решено собирать.

@темы: сказочки, Те-кто-Служит, Тейрвенон, глина научит

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра