NAVIGARE NECESSE EST, VIVERE NON EST NECESSE][Я шел домой. И я попал домой.(с)]Должен же кто-то, ягодка, быть плохим
предыдущее тутwww.diary.ru/~ingadar/p151687301.htm
www.diary.ru/~ingadar/p152808500.htm
www.diary.ru/~ingadar/p153213902.htm
www.diary.ru/~ingadar/p153377348.htm
www.diary.ru/~ingadar/p163459107.htm
www.diary.ru/~ingadar/p163516211.htm
www.diary.ru/~ingadar/p163545343.htm
www.diary.ru/~ingadar/p163614154.htm
www.diary.ru/~ingadar/p164256663.htm
www.diary.ru/~ingadar/p164336332.htm
www.diary.ru/~ingadar/p166672421.htm
www.diary.ru/~ingadar/p166731112.htm
www.diary.ru/~ingadar/p166776460.htm
www.diary.ru/~ingadar/p166811911.htm
www.diary.ru/~ingadar/p167029819.htm
www.diary.ru/~ingadar/p167134640.htm
www.diary.ru/~ingadar/p167157328.htm
www.diary.ru/~ingadar/p167296853.htm
www.diary.ru/~ingadar/p167617147.htm
www.diary.ru/~ingadar/p169230304.htm
www.diary.ru/~ingadar/p169322053.htm
www.diary.ru/~ingadar/p169371159.htm
www.diary.ru/~ingadar/p169403017.htm
www.diary.ru/~ingadar/p169507057.htm
www.diary.ru/~ingadar/p169701769.htm
www.diary.ru/~ingadar/p169813399.htm
www.diary.ru/~ingadar/p170164737.htm
www.diary.ru/~ingadar/p171242263.htm
www.diary.ru/~ingadar/p171587249.htm
www.diary.ru/~ingadar/p171872376.htm
www.diary.ru/~ingadar/p171907804.htm
www.diary.ru/~ingadar/p172985284.htm
www.diary.ru/~ingadar/p173442051.htm
www.diary.ru/~ingadar/p173506392.htm
www.diary.ru/~ingadar/p173825903.htm
ingadar.diary.ru/p174266982.htm
ingadar.diary.ru/p175730829.htm
те же, чудесная женщина и немного скучного повседневного.
как всегда
Идут. Снег улегся, новый, никем еще не пройденный, первые следы от них остаются, каплями на ветвях повис. А к школе идти совсем недалеко, подниматься – другая лестница, чуть дальше от той… но похоже, школа не так далеко от парадного входа стоит. А на склоне – и под свежим снегом угадаешь: боевой городок выстроили. Вот – думал Саайре – еще куда не доходил, а обязательно надо, смотрится так, тянет – хорошо будет пробежаться и размяться. Здание школы старое, такое, как многие здесь – камень и черепичная крыша, стены, кроме окон, крепко заросли чем-то вьющимся, зимой не разберешь, да и вокруг – деревьев немало, старых, разлапистых – на которые только и лезть… И вот спорить будет – в этом себе по теплому времени мелкотня из этой школы не отказывает…
Вот такая мелкотня – как та, чей голос встретит вот чуть ли не за вешалкой для уличной одежды. Громкий, недовольный, звонкий – через болото перекрикиваться:
- Не буду я делать эту тухлую работу! Надоела! Не получается!
«Ну, поприветствовали», - разводит руками Трэстинка и отодвигает дверь. Подниматься от уличной раздевалки недалеко – тамбур, две ступеньки – для мелких же. И под ногами тепло сразу – вообще тепло. Зал – большой, в той школе, что на это слово вспоминалась – такой разве общим собраниям оставили. Отдельные меньше были. Этот очень большой («Нормы перекосит, - первым думает Саайре, - так его прогревать».) И очень светлый. И потому что окна во всю стену, много – и потому что дополнительного, теплого света здесь… «На сколько энерговыходов?.. нормы точно перекосит». Может быть от непривычного света девочка Илье поначалу и прячется Саайре за спину. Не от окружающих, вряд ли. Этих совсем немного. Старая – вчерашняя – знакомая, например. Рыжая Флёнка в углу занятий свила себе гнездо и что-то увлеченно вытворяет с проверочным модулем, всем вниманием – не до них. А источник звука – вон, против света смотреть… Там, где сегодняшний Наставник. В котором, не без удивления, Саайре узнает лехта Нэсху эс Кайверн айе Ставиште-рьен. На нее и срывается – темненький парнишка, где-то к первому имени подросший, может чуть за… На миг Саайре даже посочувствует, угадав занятие. (…да, ткацкие рамы здесь вертикальные.) Пробовать собирать нити в единое целое, даже на маленькой, ученической – ему руки развести – ой, дело такое, устанешь. И мелкий выплескивает:
- Потому что не хочу! Бесит!
Дальше Саайре помнил отдельно и ломтиками. Как изумленно смотрит девочка Илье. («Уверен – не столкнешь: ей никогда не приходило в голову сказать о занятии: бесит. Наставнику. Мне правда тоже не приходило…») Как взвешивает окружающее Трэстинка: «Все бывает вовремя…» И – вот как пропустив это время – говорит лехта Нэсха. Спокойно, негромко и тепло:
- Отвратительно, когда работа не получается, правда? Скажи мне, Блажек, чего именно ты сейчас не хочешь. Или хочешь? – как вынужденный собеседник выдыхает… сопит – вот тоже через весь зал слышно. – Разрешишь попробовать назвать вместе или сначала передохнешь?
- Ну…ладно. Пусть разрешаю, - громкости у голоса убавляется – вслед Наставнику. А она еще медленней:
- Хорошо, послушай: ты хочешь передохнуть, возможно - попить, поесть еды и вернуться попробовать разобраться, что не получилось? Или отложить эту работу на время... пока злости станет меньше и терпения - больше. Или ты хочешь оставить ее совсем, чтоб так и занимала место?
Это мелкий Блажек выслушивает. Терпеливо. Хмурится изо всех сил:
- Лучше бы я к ней вообще не прикасался! В руках не держал!
- Извини. Этого ты уже никак не сможешь сделать, - ровно продолжит лехта Нэсха. - Я могу назвать, что ты хочешь так ее и оставить? Чтоб стояла?
- Ну-у-у-у...- очень долго тянет Блажек.
- Да, можно. Но - я полагаю, ты достаточно взрослый, чтоб ты помнил: любая недоделанная работа смотрит вслед.
- Ниери... Блажек, - новый голос, вклинившийся в диалог на двенадцатую выдоха заставит - посмотреть друг на друга Саайре и Трэстинку. Одинаково удивленно. Илье. Которая... а вот скользнула и проявилась. Рядом. Иначе никак не обозначить скорости движения... Явно оба не заметили. А она скользит. Она встанет рядом - с лехта Нэсхой и маленьким Блажеком, и вот - обратится именно к нему. - Извините... пожалуйста, а можно... ты мне пока покажешь, как основу натягивать... здесь?
Кусок молчания они откусят одновременно. Еще лехта Нэсха... И ошеломленно переваривающий взрослое обращение Блажек - тоже. Но со сдержанностью у него - остальных похуже, возьмет и выпалит удивленно так:
- А вроде такая взрослая...
- Да, - легко прозвенит девочка. - Но я забыла. Можно?
- Можно? - переспросит и Блажек, удивленно оглядываясь на лехта Нэсху:
- Тебя же попросили, - каменно уложит она и поднимется - поприветствовать гостей.
Оставшиеся наставляемые и не оторвутся от своей работы, даже Фленка - махнет рукой, мол, приветствую - и вновь нырнет в проверочный модуль. Своя работа куда интересней, а взрослые - ну, хотят - пусть смотрят. И очень явно копируя наставника, по-взрослому говорит Блажек:
- Бери клубок основы... вон там. Ладно, связанный. Будем пробовать... - и чуть тише. - Не бойся, это ученическая, несложно, вот на взрослой - у-у... - а дальше жует, жует и все-таки выговорит. - На взрослую меня пока и не пускают. Сначала закрепляешь нитку, теперь гляди. Привязал – нить прошла, вернулись – переходим на следующую опору…
А Саайре смотрит. Как сосредоточенно, полностью, следит за объяснениями парнишки Илье. "Будешь пробовать?" - "Да..." - и как осторожно берет клубок. Как взрослые - лехта Трэстинка и лехта Нэсха - переговариваются - движениями, беззвучно - и как одинаково ловят на ладонь тоже наверняка скопированное у наставника:
- А ты не бойся: руки вспомнят. Вот... молодец. Получается же.
Свое маленький Наставник выполнит полностью - подождет, пока Илье вспомнит - как вязать закрепляющие узелки на нитях основы, как прокладывать первые нерабочие ряды - потом удовлетворенно скажет:
- Все. Вот так. А я теперь отдохну и в тренировочный пойду, можно - эйле ниери Нэсха? Сидеть устал.
- Молодец, - очень объемно отзывается ему Нэсха. - Это был очень хороший урок.
Блажек подпрыгнет. И убежит. А Нэсха перекинется парой жестов с лехта Трэстинкой и подойдет к Илье, увлеченно уткнувшейся в работу. Спросит разрешения сесть... разрешения отвлечь. Получит. И скажет:
- Спасибо.
Удивление на лице Илье такое... что видно и со спины. В зале тихо. И поэтому ее растерянное и негромкое хорошо слышно всем:
- Извините... но я действительно не помню, как это делать.
- Я поняла. И поэтому тоже спасибо. Это был очень хороший урок... и для меня тоже.
- А я... боялась, вы его ругать будете. Я... не могу, когда ругают, - последнее почти тонет. Потому что удивляется ниери Нэсха громко. Чуть бы - и от стен рикошетило:
- Зачем? Зачем – мне – его ругать?
- Ну... он же не сделал... не хотел делать свою работу.
- Ой, ir'reja, смотри - а для чего мне было это делать? - лехта Нэсха отчетливо разминает ладонь. Сейчас считать будет. Точно. Высоким счетом. На пальцах. Заметно. И говорит вот также медленно, как недавно. - Помогло бы это Блажеку собраться, найти, где запутался и завершить работу? Полагаю, нет. Не очень эффективно. Помогло бы это ему полюбить эту ручную работу - я скажу уверенное "нет". Помогло бы учиться понимать точно, что он чувствует в данный момент и почему так действует - полагаю, что нет. Наконец, мне помогло бы - выразить то, что я чувствую? - совсем нет. Разозлиться на Блажека за то, что он устал - это глупо и я бы не успела. Видишь - целая четверть высокого счета - и все мимо. Так зачем?
Илье молчит, оглядывается - вот опять со спины видно: так смотрит по сторонам, словно ищет правильный ответ: может быть он написан? На стенах, на одной из рам окна (а какой правильный, когда он там один: незачем...) Оглядывается, словно ищет помощи. И помощь приходит. С неожиданной стороны.
- Эйле ниери Нэсха, да у Илье Наставник был ужасный дурак, - это звонко, это водопадом говорит Флёнка, быстро-быстро, чтоб не помешали. - Ну ничему же, вижу, толком не научил, зато ерунды наговорил - ууу... Эйле ниери Нэсха, а если я вдруг его встречу - можно я ему скажу, что он злой дурак и работать не умеет?
- Флёнка, - после этого водопада голос лехта Нэсхи слышен, как очень долгий, тягучий. - Когда я тебя учу границам чужого разговора... иногда ты показываешь мне, что я тоже - некачественный Наставник.
Флёнка-то к ним лицом - и ой, как по этому лицу видно, как она сейчас сдувает сказанное Наставником со всех ушей: пфуу - ерунда. Главное дальше прозвенеть:
- Но он дурак же? Ну скажите: дур-рак?
- Дурак...- медленно подтверждает лехта Нэсха... а тут и Саайре на скорости пришло - вмешаться в разговор:
- Флёнка, понимаешь, этого... Наставника уже многие из нас хотят встретить. И ему... - запнуться и таки обозначить это как, - сказать, - говорить в месте уютной работы детей, чуть переросших свое первое имя – да и при Илье – что именно он хочет сделать с этим… Наставником – Саайре точно не собирался.
А Илье не слушает. Может быть и не слышит. Смотрит – на первые получившиеся зерна нитей – ой, может быть и не без ошибок, смотрит на лехта Нэсху, ойкает потом – чуть бы и испугано говорит:
- А еще я раму заняла, не спросила, извините, я… так… - но правильного ответа снова ни на одной из оконных рам не написано…
А Нэсха только улыбается:
- А у тебя вовремя получилось. Понравилось – руки помнят? – хочешь продолжать цветное… Придумаешь, что?
«Нет», - у Илье такое неуверенное получается… словно она жест хочет за пазуху спрятать. Держит, держит, потом руки осторожно подбирают: «Не сейчас».
- Хорошо, - говорит Нэсха, - приходи потом. Может быть, успеешь придумать, что тебе хочется рассказать, да?
А вот теперь их Илье уже видит. Встает – чуть ли не подпрыгивает. И бежит.
- Я нашла, лехта Трэстинка. Как словами говорить. Что я... не могу. А дальше... вы... поможете? Рассказать. Как... лехта Льеанн проснется?
- Хорошо, - ответит Трэстинка. - А ты сможешь?
- Не знаю, - медленно взвесит Искорка. - Но я очень хочу. Здесь все... живые.
После Somilat дни короткие, солнце высовывается медленно, неохотно, а уж когда все небо видит сны - и те падают - мокрым, тяжелым снегом... Те последние дневные круги и первые вечерние в памяти Саайре лежали вечером, глубоким, плотным вечером. Было первой мыслью, пеной на поверхности - как там, за кругом огня - темно...
А второй еще - такой же ненужной, крепко памятной пеной... Был внутри - весь, слушал - весь, а вот отдельно - вспоминало себя упрямое... слышное. То, что шепотком рассказывали в палате выздоравливающих Нового Запрудного, что-то слышал; ярче помнил - что приносили с собой в школу на Пустошах ее ученики из отдаленных областей, неохотно и мало общавшихся с новыми миром и властью, рассказывать о фай, о тех новых разумных, кому мир принадлежал, могли они... невероятно странное. Вот хоть Шедди из той школы на Пустошах вспомнить, с теми его уверениями, что Наставники-то по большей части народ не простой, волшебный, ну виданное ли дело – столько жить и такое делать, точно... И поосторожней с ними надо: а то как заколдуют. И как тому Саайре тогда ни удивлялся – среди учеников не один такой Шедди был... Вот случись вдруг кто из них в тот вечер там, в том кругу огня... точно подумали бы о колдовстве и страшном... Но вряд ли бы кто случился.
Как началось? Пришли - лехта Льеанн уже проснулась, сидит на том же месте, в комнате за станком... А Илье - бежит, садится рядом, на том и Льеанн отвлекается, и так тихо - когда она говорит:
- Лехта Льеанн... я... не могу сказать словами, как... я их видела - и все...что было. Но - я это... пройти могу, понимаете? Вот... я когда думала, утром - шла. Под ее... дудочку. Лехта Трэстинки. И, Льеанн, она... понимает, что говорю. И сказала: поможет. Можно - так? - и ей требуется перевести дыхание, чтоб сказать дальше. - Сейчас?
Льеанн медлит. Смотрит - на лехта Трэстинку. Со всех сторон рассматривает ее согласный жест. Дожидаясь ее тихого:
- Да, Льеанн, я могу. Но там очень страшно.
Льеанн примет. Взвесит. Скажет сначала:
- У меня работа такая: смотреть на страшное. И провожать его, - дальше будет мягким - и очень объемным. - Искорка, скажи, ты точно хочешь это рассказать сейчас?
Торопливый жест согласия она отряхивает... как руку отдергивает. От горячего. А Льеанн, кажется, еще полней и медленней:
- Илье, ты уверена что ты готова? Можно сказать "нет".
- Я... Я хочу, чтоб это кончилось! - почти без паузы тогда выпаливает Илье... А потом, сглотнув, дополнит. - И... вы меня держите, вы устаете.
- Ну, Илье, последнее - это не самый важный довод, - легко улыбнется Льеанн, услышит в ответ звонкое:
- Но я не хочу, чтобы вы из-за меня уставали. Тоже мне...ценность.
- Ценность, - увесисто укладывает Льеанн. - Хорошо. Искорка, я хочу, чтобы ты знала: это будет долгая и я полагаю непростая работа. Возвращаться. А мы хотим ее выполнить и всегда будем рядом. Правильно?
На это, конечно, у Саайре сразу сорвется:
- Правильно! - вот чуть не заглушив Трэстинку. А вот спрашивали - ее же. Кому работать-то? Вон, и Льеанн к ней... Так, совсем повседневным:
- Трэстинка, разрешишь на тебя глянуть? - разрешили ей, похоже, беззвучно - потому как дальше Льеанн таким же бытовым оценит. - Сработаемся, а? - переглянутся, зацепятся ладонями - легкий жест договоренности об общей работе, близкий. Тем же бытовым Льеанн и вслед уронит:
- Скажи, ниери Трэстинка, где будем работать? - и заметно удивится ее легкому жесту: "Здесь?" Переглянутся. Перебросятся парой движений.
- Здесь хорошее место, - медленно скажет Льеанн. - Уютное. Живое. И безопасное. А я не уверена, какой степени безопасности работа нам предстоит.
- Зато Илье здесь спокойно. Правильно? - спросит Трэстинка у девочки.
- Здесь... тепло, - медленно скажет она.
- Хорошо, - и Льеанн вот так сразу заговорит отчетливым высоким фаэ. - Госпожа хозяйка дома, ты готова нас принять?
- Я согласна, лехта Ллеаннэйр, - точно в тон отзовется Трэстинка.
- Лехта zu-alh'h ты готова со мной работать? – выстраивает очередное Льеанн.
- Для меня честь и удовольствие идти с тобой рядом, лехта zu-toёra, - подхватит Трэстинка.
"Они выставляли вехи, - потом определит для себя Саайре, - они как строили границу. Рабочего купола. Вот этими… обязательными фразами. А может быть - и ограду безопасности". И оказаться в этом пространстве вот так вот... внезапно, внутри... Точно как сброшенный в воду. На том, что Льеанн легко, самым обычным, говорит дальше:
- Саайре - готов? Илье - готова? - тут ошарашенно и помедлить, переплестись голосами с девочкой - ведь слово в слово:
- А что... мне делать?
Первый ответ Льеанн передаст девочке:
- Быть. Слушать звук. Когда позовет – идти. Держаться. И рассказывать. И, насколько сможешь ты – и насколько получится у нас – не пытаться ничего делать правильно. Хорошо? А ты, er'mei Саайре… ты просто будь рядом. Я… да, я полностью уверена, что так – правильно.
Договорила – и переход Саайре потом хотел – и не мог вспомнить. Усмехался: активировали купол. Наполнилось. И время и место стало – другим. В памяти вообще не было – ни комнаты, ни стен, ни Дома Трав… Темнота была. Круг был – их общий круг. В круге было светло. Живым огнем. Света было явно больше, чем мог дать фонарь. Тот самый – у ног лехта Льеанн. Был огонь, и за пределами круга стояла темнота. Ощутимая, плотная – точно – стеной, по-своему преломляющей тени. Стеной колодца – думалось там Саайре. Колодца… который начинал наполняться.
Так было – сразу. Как Льеанн отпустит – вот то, последнее обращенное к нему «правильно», заплетет в узор – новую цветную нитку, вернется к ним взглядом – и жестом скомандует Трэстинке – начинаем… А та удержит тишину один выдох. И достанет – ну, дудочку… Свирельку. Первый выдох, проба голоса – удивительно живой, удивительно сильный звук…
А дальше будь бы Саайре там, чем удивляться – так бы и проудивлялся. Как много было этого звука. Музыка была первой. Была, текла, наполняла колодец (…блики на воде, тени? ) – была сначала и всем – и в один не пойманный дыханием миг подхватила Илье – течь и говорить… Был огонь. Была музыка. Были тени. Был голос Льеанн – редко укладывающий слово – каменно, называя словами – что было. Музыка расплескалась, стала водой – падала сверху, подтапливала, разрешала – ловить в ладони, следовать за ней, и Илье шла, рассказывая – движением, тенями, бликами на воде, и сказанное растворялось… Все было понятно, просто – было – вот здесь, как воздух, которым дышать, просто было с ним, Саайре: хочешь вдохнуть – дели поневоле – и слова не были бы нужны… Но были. Опорой. Чтоб не захлебнуться.
Такой – была история. Илье говорит... и вода забирает - внезапное, удивительное одиночество... полную некачественность всего, к чему хотелось рукам прикоснуться - всегда, очень подробно (...я все... испорчу... я ничего не умею…) ...А потом вдруг горькое, горькое горе - оно есть, и ложится осязаемым подтверждением: каменная стена, полное подтверждение, неоспоримое - да, ты такое - и этого уже не исправить - никогда... Саайре с первого глотка узнает - очень знакомое: совсем горе, с тем, как оно - накрывает с головой и замещает воздух и рвет на части… только ей совсем некуда его было нести и негде прожить. "Это как - некуда отнести - так не бывает!" - а дважды, двенадцать, двенадцать раз по двенадцать быть не должно следующего, что передает – горькая вода рассказа: это горе стыдно жить – вслух, про себя - просто... Так постоянно ей говорят - все, кто вокруг - и значат. Горя бы уже хватило - а вода берет в себя и неподъемную вину, мертвой горечью течет, такое и делить не в подъем, а она это жила... "И ты это прожила... бедная".
История рассказывает: от этого горя они и пришли. Страшные. И страх забирает себе вода: пей, понимай, какой он - чужой, чудовищный. Откроешь глаза на рассвете, в сумерках – и увидишь, что они здесь. В твоем доме, комнате, и всегда будут здесь... Тени, дымные бескостные руки, струящийся туман с потолка… Потому что заслужила. Те, кого совсем не бывает, кого придумала - а они есть, и это страшно как не бывает, и страх тоже совсем некуда нести. Стена везде. Прочная. Они значат, они ценные, так должно быть... ("Да дерьма им на голову! Так - не должно!" )
А музыка собрала, держала воду, текущую с небес и из-под земли, бьющую вверх, стараясь назвать и разделить невместимое. Как заканчивался и исчезал мир живых. Сужаясь до комнаты... потом до кровати… Там был орнамент. Как остаются от мира живых только бессмысленные слова. Есть имя. Прибитое к стене. Есть дымные, бескостные руки, ткущие туман. Есть... вода - другая, мертвая, бесцветная, она приходит и накрывает, и там, под ней, внутри - есть... Есть…
А тогда Саайре останется сжать кулаки – и стряхнуть с ладони, переходя на верхний боевой «коготь». А вот и обойдутся... мрази – кто бы это ни делал - было. Есть – девочка. Живая, теплая серебряная девочка… Илье. У нее прозрачный и очень красивый голос, она очень сосредоточенно хмурится, когда подбирает цвета камешков мозаики, у нее крепкие и очень живые… руки. А еще она добрая – и настоящая… Встретить ту жуть, что Илье пытается рассказать дальше – у которой замолкают слова и вода течет вверх – можно сначала вот так. Вернувшись в круг, опершись о вещное, как там – у Зеркала Устоявшегося. Потому что лехта Трэстинку не видно, она есть – круг, вода, музыка… А Льеанн – есть. Сидит – вещная и устойчивая, и еще светится – чуть не ярче своего фонаря, и нити у нее под рукой – а она работает, ткет, собирает начало узора – тоже светятся. Каждый цвет светится – теплые – рыжий, красные, еще будут – зеленый и синий, как взгляд остановится, так и знает Саайре – детскую ленту Льеанн взялась ткать, на хорошее вырастание, под защитой… Каждое зерно нити ложится – опорой круга, воду удерживает… Светится – и тени преломляются по воде, танцуют – на границе круга… За которым ждет и смотрит –живая, плотная темнота… И теней у девочки Илье – несколько…
Очень – ощутимые тени. Это внезапно. Когда – ну вот до мысли Саайре и взлетит с места. Надо – подпрыгнуть и поймать – не дать сорваться – тени? – все равно нельзя – туда, в темноту. А в руках – вот окажется… ощутимая. Плотная. Мелкий, перепуганный ребенок, роста по пояс еле будет. Поймал. На голосе:
- Все. Хватит, - Льеанн скомандует – и Дом Трав вернется. Сначала увидеть. Потом услышать. – Ведь правда хватит?
Когда успели? – она сидит на ширдэне, и девочка тоже рядом сидит… девочку Льеанн почти держит… сейчас заберет – держать, укачивать – за тихим:
- Да… - и вот ведь дальше. – Вы вот… теперь видите… какая я – неправильная?
- Нет, не вижу, - укладывает Льеанн. – Вижу, какая ты живая. Настоящая, - а рядом со словами – точно, это же говорят пальцы, мягко, осторожно разминающие девочке загривок, плечи. – Понимаю… совершенно отвратительное воспитание должной эмоциональной подготовки… полностью недолжное. Так с живыми нельзя. И очень, очень удивляюсь – какая ты сильная. Сколько раз… в этом можно было сломаться…
- Ниери Льеанн, - очень тихо говорит девочка Илье. – А я могу сейчас плакать?
- Да. Ты позволишь нам разделить это с тобой? – это тоже формулой, тоже – высоким фаэ, так надо…
Конечно, позволит. Тут… не позволишь. Она и «да» движением не вытянет, просто – свернется чуть, прижмется и разревется… Долго будет. Без голоса. Только плакать и все. А разделить это всем придется… Потому что музыка еще есть, и круг есть – внутри уже Дома Трав – и та вода, которой она текла – была общей… и сейчас осталось… И что она плачет – можно подумать: остается слышным… Можно понять: а в глубине, не словами (…называть это словами и так пережить и перейти у нее нескоро получится…) – но Саайре знал, также прочно – как течет эта вода: первое, давнее, от корня горя – что девочка пытается сказать слезами сейчас – внутри звучит одним: «Мамочка…» - и так звучит, что цепляется внутри – когтями, скалолазной кошкой – там, где да – остается больно… Горе, горе мое, горькое мое горе - чашка под сердцем с огнем и отравой… куда понести и кто тебя примет? Хватит – чтоб самому заплакать. «Мы примем, Илье… Я знаю, как это жить. И эр’мэи Льеанн тоже… знает. И тоже, кажется, плачет…»
А схлынуло все вот – просто… Саайре и не заметил, когда – так по-детски устав плакать, возьмет Илье и уснет. Крепко-крепко. Что Льеанн понадобится отдышаться самой, раздеть девочку из верхнего, уложить, укрыть, а Илье все не проснется. Потом – остаться рядом, еще под двенадцать выдохов – додышать… А потом она очень вдруг шумно выдохнет, оглядит всех и скажет:
- А теперь я умываться, - Льеанн поднимется, доберется – остановится рядом с темноволосой лехта, что еще выныривает – и не совсем. – Нет, ниери Трэстинка, мое право плакать – я пока не хочу, чтоб вы со мною делили. Работа другая. Просто… это оказалось слишком сильно… Вы… хорошо работаете, - и ждет, пару выдохов – очень долго – ждет, пока лехта Трэстинка поднимет взгляд. А она за слова Льеанн тоже держится:
- Да…
- Ну… если вы хотите… - еще продолжит Льеанн, вот – та уже вернется:
- Я благодарю вас… - и, - кажется, улыбается. Так. Осторожно. Вот сказать: опасливо. – Я тогда вслед. Умываться, - Саайре успеет пробурчать тоже: «Ладно, я последним». А лехта Трэстинка как на него оглянется. Вдруг подарит – благодарным жестом. Потом соберется. – И я… спрошу у вас? – ловит разрешение, говорит неуверенно. – Льеанн, ты ведь можешь ее уже держать… когда сама на некотором расстоянии?
- По эту сторону? – да, могу… А там – услышу. Как она пойдет просыпаться, - спросит дальше ладонью. Услышит очень нерешительное:
- Я…хотела к себе подняться. Близко. Верхняя лестница, вы были… И чаю нам заварить. Выдохнуть. Это… можно?
- Да, удержу… - взвесит Льеанн вслух. – Достаточно… рядом, - и отпустит выдохом. – Нужно.
www.diary.ru/~ingadar/p152808500.htm
www.diary.ru/~ingadar/p153213902.htm
www.diary.ru/~ingadar/p153377348.htm
www.diary.ru/~ingadar/p163459107.htm
www.diary.ru/~ingadar/p163516211.htm
www.diary.ru/~ingadar/p163545343.htm
www.diary.ru/~ingadar/p163614154.htm
www.diary.ru/~ingadar/p164256663.htm
www.diary.ru/~ingadar/p164336332.htm
www.diary.ru/~ingadar/p166672421.htm
www.diary.ru/~ingadar/p166731112.htm
www.diary.ru/~ingadar/p166776460.htm
www.diary.ru/~ingadar/p166811911.htm
www.diary.ru/~ingadar/p167029819.htm
www.diary.ru/~ingadar/p167134640.htm
www.diary.ru/~ingadar/p167157328.htm
www.diary.ru/~ingadar/p167296853.htm
www.diary.ru/~ingadar/p167617147.htm
www.diary.ru/~ingadar/p169230304.htm
www.diary.ru/~ingadar/p169322053.htm
www.diary.ru/~ingadar/p169371159.htm
www.diary.ru/~ingadar/p169403017.htm
www.diary.ru/~ingadar/p169507057.htm
www.diary.ru/~ingadar/p169701769.htm
www.diary.ru/~ingadar/p169813399.htm
www.diary.ru/~ingadar/p170164737.htm
www.diary.ru/~ingadar/p171242263.htm
www.diary.ru/~ingadar/p171587249.htm
www.diary.ru/~ingadar/p171872376.htm
www.diary.ru/~ingadar/p171907804.htm
www.diary.ru/~ingadar/p172985284.htm
www.diary.ru/~ingadar/p173442051.htm
www.diary.ru/~ingadar/p173506392.htm
www.diary.ru/~ingadar/p173825903.htm
ingadar.diary.ru/p174266982.htm
ingadar.diary.ru/p175730829.htm
те же, чудесная женщина и немного скучного повседневного.
как всегда
Идут. Снег улегся, новый, никем еще не пройденный, первые следы от них остаются, каплями на ветвях повис. А к школе идти совсем недалеко, подниматься – другая лестница, чуть дальше от той… но похоже, школа не так далеко от парадного входа стоит. А на склоне – и под свежим снегом угадаешь: боевой городок выстроили. Вот – думал Саайре – еще куда не доходил, а обязательно надо, смотрится так, тянет – хорошо будет пробежаться и размяться. Здание школы старое, такое, как многие здесь – камень и черепичная крыша, стены, кроме окон, крепко заросли чем-то вьющимся, зимой не разберешь, да и вокруг – деревьев немало, старых, разлапистых – на которые только и лезть… И вот спорить будет – в этом себе по теплому времени мелкотня из этой школы не отказывает…
Вот такая мелкотня – как та, чей голос встретит вот чуть ли не за вешалкой для уличной одежды. Громкий, недовольный, звонкий – через болото перекрикиваться:
- Не буду я делать эту тухлую работу! Надоела! Не получается!
«Ну, поприветствовали», - разводит руками Трэстинка и отодвигает дверь. Подниматься от уличной раздевалки недалеко – тамбур, две ступеньки – для мелких же. И под ногами тепло сразу – вообще тепло. Зал – большой, в той школе, что на это слово вспоминалась – такой разве общим собраниям оставили. Отдельные меньше были. Этот очень большой («Нормы перекосит, - первым думает Саайре, - так его прогревать».) И очень светлый. И потому что окна во всю стену, много – и потому что дополнительного, теплого света здесь… «На сколько энерговыходов?.. нормы точно перекосит». Может быть от непривычного света девочка Илье поначалу и прячется Саайре за спину. Не от окружающих, вряд ли. Этих совсем немного. Старая – вчерашняя – знакомая, например. Рыжая Флёнка в углу занятий свила себе гнездо и что-то увлеченно вытворяет с проверочным модулем, всем вниманием – не до них. А источник звука – вон, против света смотреть… Там, где сегодняшний Наставник. В котором, не без удивления, Саайре узнает лехта Нэсху эс Кайверн айе Ставиште-рьен. На нее и срывается – темненький парнишка, где-то к первому имени подросший, может чуть за… На миг Саайре даже посочувствует, угадав занятие. (…да, ткацкие рамы здесь вертикальные.) Пробовать собирать нити в единое целое, даже на маленькой, ученической – ему руки развести – ой, дело такое, устанешь. И мелкий выплескивает:
- Потому что не хочу! Бесит!
Дальше Саайре помнил отдельно и ломтиками. Как изумленно смотрит девочка Илье. («Уверен – не столкнешь: ей никогда не приходило в голову сказать о занятии: бесит. Наставнику. Мне правда тоже не приходило…») Как взвешивает окружающее Трэстинка: «Все бывает вовремя…» И – вот как пропустив это время – говорит лехта Нэсха. Спокойно, негромко и тепло:
- Отвратительно, когда работа не получается, правда? Скажи мне, Блажек, чего именно ты сейчас не хочешь. Или хочешь? – как вынужденный собеседник выдыхает… сопит – вот тоже через весь зал слышно. – Разрешишь попробовать назвать вместе или сначала передохнешь?
- Ну…ладно. Пусть разрешаю, - громкости у голоса убавляется – вслед Наставнику. А она еще медленней:
- Хорошо, послушай: ты хочешь передохнуть, возможно - попить, поесть еды и вернуться попробовать разобраться, что не получилось? Или отложить эту работу на время... пока злости станет меньше и терпения - больше. Или ты хочешь оставить ее совсем, чтоб так и занимала место?
Это мелкий Блажек выслушивает. Терпеливо. Хмурится изо всех сил:
- Лучше бы я к ней вообще не прикасался! В руках не держал!
- Извини. Этого ты уже никак не сможешь сделать, - ровно продолжит лехта Нэсха. - Я могу назвать, что ты хочешь так ее и оставить? Чтоб стояла?
- Ну-у-у-у...- очень долго тянет Блажек.
- Да, можно. Но - я полагаю, ты достаточно взрослый, чтоб ты помнил: любая недоделанная работа смотрит вслед.
- Ниери... Блажек, - новый голос, вклинившийся в диалог на двенадцатую выдоха заставит - посмотреть друг на друга Саайре и Трэстинку. Одинаково удивленно. Илье. Которая... а вот скользнула и проявилась. Рядом. Иначе никак не обозначить скорости движения... Явно оба не заметили. А она скользит. Она встанет рядом - с лехта Нэсхой и маленьким Блажеком, и вот - обратится именно к нему. - Извините... пожалуйста, а можно... ты мне пока покажешь, как основу натягивать... здесь?
Кусок молчания они откусят одновременно. Еще лехта Нэсха... И ошеломленно переваривающий взрослое обращение Блажек - тоже. Но со сдержанностью у него - остальных похуже, возьмет и выпалит удивленно так:
- А вроде такая взрослая...
- Да, - легко прозвенит девочка. - Но я забыла. Можно?
- Можно? - переспросит и Блажек, удивленно оглядываясь на лехта Нэсху:
- Тебя же попросили, - каменно уложит она и поднимется - поприветствовать гостей.
Оставшиеся наставляемые и не оторвутся от своей работы, даже Фленка - махнет рукой, мол, приветствую - и вновь нырнет в проверочный модуль. Своя работа куда интересней, а взрослые - ну, хотят - пусть смотрят. И очень явно копируя наставника, по-взрослому говорит Блажек:
- Бери клубок основы... вон там. Ладно, связанный. Будем пробовать... - и чуть тише. - Не бойся, это ученическая, несложно, вот на взрослой - у-у... - а дальше жует, жует и все-таки выговорит. - На взрослую меня пока и не пускают. Сначала закрепляешь нитку, теперь гляди. Привязал – нить прошла, вернулись – переходим на следующую опору…
А Саайре смотрит. Как сосредоточенно, полностью, следит за объяснениями парнишки Илье. "Будешь пробовать?" - "Да..." - и как осторожно берет клубок. Как взрослые - лехта Трэстинка и лехта Нэсха - переговариваются - движениями, беззвучно - и как одинаково ловят на ладонь тоже наверняка скопированное у наставника:
- А ты не бойся: руки вспомнят. Вот... молодец. Получается же.
Свое маленький Наставник выполнит полностью - подождет, пока Илье вспомнит - как вязать закрепляющие узелки на нитях основы, как прокладывать первые нерабочие ряды - потом удовлетворенно скажет:
- Все. Вот так. А я теперь отдохну и в тренировочный пойду, можно - эйле ниери Нэсха? Сидеть устал.
- Молодец, - очень объемно отзывается ему Нэсха. - Это был очень хороший урок.
Блажек подпрыгнет. И убежит. А Нэсха перекинется парой жестов с лехта Трэстинкой и подойдет к Илье, увлеченно уткнувшейся в работу. Спросит разрешения сесть... разрешения отвлечь. Получит. И скажет:
- Спасибо.
Удивление на лице Илье такое... что видно и со спины. В зале тихо. И поэтому ее растерянное и негромкое хорошо слышно всем:
- Извините... но я действительно не помню, как это делать.
- Я поняла. И поэтому тоже спасибо. Это был очень хороший урок... и для меня тоже.
- А я... боялась, вы его ругать будете. Я... не могу, когда ругают, - последнее почти тонет. Потому что удивляется ниери Нэсха громко. Чуть бы - и от стен рикошетило:
- Зачем? Зачем – мне – его ругать?
- Ну... он же не сделал... не хотел делать свою работу.
- Ой, ir'reja, смотри - а для чего мне было это делать? - лехта Нэсха отчетливо разминает ладонь. Сейчас считать будет. Точно. Высоким счетом. На пальцах. Заметно. И говорит вот также медленно, как недавно. - Помогло бы это Блажеку собраться, найти, где запутался и завершить работу? Полагаю, нет. Не очень эффективно. Помогло бы это ему полюбить эту ручную работу - я скажу уверенное "нет". Помогло бы учиться понимать точно, что он чувствует в данный момент и почему так действует - полагаю, что нет. Наконец, мне помогло бы - выразить то, что я чувствую? - совсем нет. Разозлиться на Блажека за то, что он устал - это глупо и я бы не успела. Видишь - целая четверть высокого счета - и все мимо. Так зачем?
Илье молчит, оглядывается - вот опять со спины видно: так смотрит по сторонам, словно ищет правильный ответ: может быть он написан? На стенах, на одной из рам окна (а какой правильный, когда он там один: незачем...) Оглядывается, словно ищет помощи. И помощь приходит. С неожиданной стороны.
- Эйле ниери Нэсха, да у Илье Наставник был ужасный дурак, - это звонко, это водопадом говорит Флёнка, быстро-быстро, чтоб не помешали. - Ну ничему же, вижу, толком не научил, зато ерунды наговорил - ууу... Эйле ниери Нэсха, а если я вдруг его встречу - можно я ему скажу, что он злой дурак и работать не умеет?
- Флёнка, - после этого водопада голос лехта Нэсхи слышен, как очень долгий, тягучий. - Когда я тебя учу границам чужого разговора... иногда ты показываешь мне, что я тоже - некачественный Наставник.
Флёнка-то к ним лицом - и ой, как по этому лицу видно, как она сейчас сдувает сказанное Наставником со всех ушей: пфуу - ерунда. Главное дальше прозвенеть:
- Но он дурак же? Ну скажите: дур-рак?
- Дурак...- медленно подтверждает лехта Нэсха... а тут и Саайре на скорости пришло - вмешаться в разговор:
- Флёнка, понимаешь, этого... Наставника уже многие из нас хотят встретить. И ему... - запнуться и таки обозначить это как, - сказать, - говорить в месте уютной работы детей, чуть переросших свое первое имя – да и при Илье – что именно он хочет сделать с этим… Наставником – Саайре точно не собирался.
А Илье не слушает. Может быть и не слышит. Смотрит – на первые получившиеся зерна нитей – ой, может быть и не без ошибок, смотрит на лехта Нэсху, ойкает потом – чуть бы и испугано говорит:
- А еще я раму заняла, не спросила, извините, я… так… - но правильного ответа снова ни на одной из оконных рам не написано…
А Нэсха только улыбается:
- А у тебя вовремя получилось. Понравилось – руки помнят? – хочешь продолжать цветное… Придумаешь, что?
«Нет», - у Илье такое неуверенное получается… словно она жест хочет за пазуху спрятать. Держит, держит, потом руки осторожно подбирают: «Не сейчас».
- Хорошо, - говорит Нэсха, - приходи потом. Может быть, успеешь придумать, что тебе хочется рассказать, да?
А вот теперь их Илье уже видит. Встает – чуть ли не подпрыгивает. И бежит.
- Я нашла, лехта Трэстинка. Как словами говорить. Что я... не могу. А дальше... вы... поможете? Рассказать. Как... лехта Льеанн проснется?
- Хорошо, - ответит Трэстинка. - А ты сможешь?
- Не знаю, - медленно взвесит Искорка. - Но я очень хочу. Здесь все... живые.
После Somilat дни короткие, солнце высовывается медленно, неохотно, а уж когда все небо видит сны - и те падают - мокрым, тяжелым снегом... Те последние дневные круги и первые вечерние в памяти Саайре лежали вечером, глубоким, плотным вечером. Было первой мыслью, пеной на поверхности - как там, за кругом огня - темно...
А второй еще - такой же ненужной, крепко памятной пеной... Был внутри - весь, слушал - весь, а вот отдельно - вспоминало себя упрямое... слышное. То, что шепотком рассказывали в палате выздоравливающих Нового Запрудного, что-то слышал; ярче помнил - что приносили с собой в школу на Пустошах ее ученики из отдаленных областей, неохотно и мало общавшихся с новыми миром и властью, рассказывать о фай, о тех новых разумных, кому мир принадлежал, могли они... невероятно странное. Вот хоть Шедди из той школы на Пустошах вспомнить, с теми его уверениями, что Наставники-то по большей части народ не простой, волшебный, ну виданное ли дело – столько жить и такое делать, точно... И поосторожней с ними надо: а то как заколдуют. И как тому Саайре тогда ни удивлялся – среди учеников не один такой Шедди был... Вот случись вдруг кто из них в тот вечер там, в том кругу огня... точно подумали бы о колдовстве и страшном... Но вряд ли бы кто случился.
Как началось? Пришли - лехта Льеанн уже проснулась, сидит на том же месте, в комнате за станком... А Илье - бежит, садится рядом, на том и Льеанн отвлекается, и так тихо - когда она говорит:
- Лехта Льеанн... я... не могу сказать словами, как... я их видела - и все...что было. Но - я это... пройти могу, понимаете? Вот... я когда думала, утром - шла. Под ее... дудочку. Лехта Трэстинки. И, Льеанн, она... понимает, что говорю. И сказала: поможет. Можно - так? - и ей требуется перевести дыхание, чтоб сказать дальше. - Сейчас?
Льеанн медлит. Смотрит - на лехта Трэстинку. Со всех сторон рассматривает ее согласный жест. Дожидаясь ее тихого:
- Да, Льеанн, я могу. Но там очень страшно.
Льеанн примет. Взвесит. Скажет сначала:
- У меня работа такая: смотреть на страшное. И провожать его, - дальше будет мягким - и очень объемным. - Искорка, скажи, ты точно хочешь это рассказать сейчас?
Торопливый жест согласия она отряхивает... как руку отдергивает. От горячего. А Льеанн, кажется, еще полней и медленней:
- Илье, ты уверена что ты готова? Можно сказать "нет".
- Я... Я хочу, чтоб это кончилось! - почти без паузы тогда выпаливает Илье... А потом, сглотнув, дополнит. - И... вы меня держите, вы устаете.
- Ну, Илье, последнее - это не самый важный довод, - легко улыбнется Льеанн, услышит в ответ звонкое:
- Но я не хочу, чтобы вы из-за меня уставали. Тоже мне...ценность.
- Ценность, - увесисто укладывает Льеанн. - Хорошо. Искорка, я хочу, чтобы ты знала: это будет долгая и я полагаю непростая работа. Возвращаться. А мы хотим ее выполнить и всегда будем рядом. Правильно?
На это, конечно, у Саайре сразу сорвется:
- Правильно! - вот чуть не заглушив Трэстинку. А вот спрашивали - ее же. Кому работать-то? Вон, и Льеанн к ней... Так, совсем повседневным:
- Трэстинка, разрешишь на тебя глянуть? - разрешили ей, похоже, беззвучно - потому как дальше Льеанн таким же бытовым оценит. - Сработаемся, а? - переглянутся, зацепятся ладонями - легкий жест договоренности об общей работе, близкий. Тем же бытовым Льеанн и вслед уронит:
- Скажи, ниери Трэстинка, где будем работать? - и заметно удивится ее легкому жесту: "Здесь?" Переглянутся. Перебросятся парой движений.
- Здесь хорошее место, - медленно скажет Льеанн. - Уютное. Живое. И безопасное. А я не уверена, какой степени безопасности работа нам предстоит.
- Зато Илье здесь спокойно. Правильно? - спросит Трэстинка у девочки.
- Здесь... тепло, - медленно скажет она.
- Хорошо, - и Льеанн вот так сразу заговорит отчетливым высоким фаэ. - Госпожа хозяйка дома, ты готова нас принять?
- Я согласна, лехта Ллеаннэйр, - точно в тон отзовется Трэстинка.
- Лехта zu-alh'h ты готова со мной работать? – выстраивает очередное Льеанн.
- Для меня честь и удовольствие идти с тобой рядом, лехта zu-toёra, - подхватит Трэстинка.
"Они выставляли вехи, - потом определит для себя Саайре, - они как строили границу. Рабочего купола. Вот этими… обязательными фразами. А может быть - и ограду безопасности". И оказаться в этом пространстве вот так вот... внезапно, внутри... Точно как сброшенный в воду. На том, что Льеанн легко, самым обычным, говорит дальше:
- Саайре - готов? Илье - готова? - тут ошарашенно и помедлить, переплестись голосами с девочкой - ведь слово в слово:
- А что... мне делать?
Первый ответ Льеанн передаст девочке:
- Быть. Слушать звук. Когда позовет – идти. Держаться. И рассказывать. И, насколько сможешь ты – и насколько получится у нас – не пытаться ничего делать правильно. Хорошо? А ты, er'mei Саайре… ты просто будь рядом. Я… да, я полностью уверена, что так – правильно.
Договорила – и переход Саайре потом хотел – и не мог вспомнить. Усмехался: активировали купол. Наполнилось. И время и место стало – другим. В памяти вообще не было – ни комнаты, ни стен, ни Дома Трав… Темнота была. Круг был – их общий круг. В круге было светло. Живым огнем. Света было явно больше, чем мог дать фонарь. Тот самый – у ног лехта Льеанн. Был огонь, и за пределами круга стояла темнота. Ощутимая, плотная – точно – стеной, по-своему преломляющей тени. Стеной колодца – думалось там Саайре. Колодца… который начинал наполняться.
Так было – сразу. Как Льеанн отпустит – вот то, последнее обращенное к нему «правильно», заплетет в узор – новую цветную нитку, вернется к ним взглядом – и жестом скомандует Трэстинке – начинаем… А та удержит тишину один выдох. И достанет – ну, дудочку… Свирельку. Первый выдох, проба голоса – удивительно живой, удивительно сильный звук…
А дальше будь бы Саайре там, чем удивляться – так бы и проудивлялся. Как много было этого звука. Музыка была первой. Была, текла, наполняла колодец (…блики на воде, тени? ) – была сначала и всем – и в один не пойманный дыханием миг подхватила Илье – течь и говорить… Был огонь. Была музыка. Были тени. Был голос Льеанн – редко укладывающий слово – каменно, называя словами – что было. Музыка расплескалась, стала водой – падала сверху, подтапливала, разрешала – ловить в ладони, следовать за ней, и Илье шла, рассказывая – движением, тенями, бликами на воде, и сказанное растворялось… Все было понятно, просто – было – вот здесь, как воздух, которым дышать, просто было с ним, Саайре: хочешь вдохнуть – дели поневоле – и слова не были бы нужны… Но были. Опорой. Чтоб не захлебнуться.
Такой – была история. Илье говорит... и вода забирает - внезапное, удивительное одиночество... полную некачественность всего, к чему хотелось рукам прикоснуться - всегда, очень подробно (...я все... испорчу... я ничего не умею…) ...А потом вдруг горькое, горькое горе - оно есть, и ложится осязаемым подтверждением: каменная стена, полное подтверждение, неоспоримое - да, ты такое - и этого уже не исправить - никогда... Саайре с первого глотка узнает - очень знакомое: совсем горе, с тем, как оно - накрывает с головой и замещает воздух и рвет на части… только ей совсем некуда его было нести и негде прожить. "Это как - некуда отнести - так не бывает!" - а дважды, двенадцать, двенадцать раз по двенадцать быть не должно следующего, что передает – горькая вода рассказа: это горе стыдно жить – вслух, про себя - просто... Так постоянно ей говорят - все, кто вокруг - и значат. Горя бы уже хватило - а вода берет в себя и неподъемную вину, мертвой горечью течет, такое и делить не в подъем, а она это жила... "И ты это прожила... бедная".
История рассказывает: от этого горя они и пришли. Страшные. И страх забирает себе вода: пей, понимай, какой он - чужой, чудовищный. Откроешь глаза на рассвете, в сумерках – и увидишь, что они здесь. В твоем доме, комнате, и всегда будут здесь... Тени, дымные бескостные руки, струящийся туман с потолка… Потому что заслужила. Те, кого совсем не бывает, кого придумала - а они есть, и это страшно как не бывает, и страх тоже совсем некуда нести. Стена везде. Прочная. Они значат, они ценные, так должно быть... ("Да дерьма им на голову! Так - не должно!" )
А музыка собрала, держала воду, текущую с небес и из-под земли, бьющую вверх, стараясь назвать и разделить невместимое. Как заканчивался и исчезал мир живых. Сужаясь до комнаты... потом до кровати… Там был орнамент. Как остаются от мира живых только бессмысленные слова. Есть имя. Прибитое к стене. Есть дымные, бескостные руки, ткущие туман. Есть... вода - другая, мертвая, бесцветная, она приходит и накрывает, и там, под ней, внутри - есть... Есть…
А тогда Саайре останется сжать кулаки – и стряхнуть с ладони, переходя на верхний боевой «коготь». А вот и обойдутся... мрази – кто бы это ни делал - было. Есть – девочка. Живая, теплая серебряная девочка… Илье. У нее прозрачный и очень красивый голос, она очень сосредоточенно хмурится, когда подбирает цвета камешков мозаики, у нее крепкие и очень живые… руки. А еще она добрая – и настоящая… Встретить ту жуть, что Илье пытается рассказать дальше – у которой замолкают слова и вода течет вверх – можно сначала вот так. Вернувшись в круг, опершись о вещное, как там – у Зеркала Устоявшегося. Потому что лехта Трэстинку не видно, она есть – круг, вода, музыка… А Льеанн – есть. Сидит – вещная и устойчивая, и еще светится – чуть не ярче своего фонаря, и нити у нее под рукой – а она работает, ткет, собирает начало узора – тоже светятся. Каждый цвет светится – теплые – рыжий, красные, еще будут – зеленый и синий, как взгляд остановится, так и знает Саайре – детскую ленту Льеанн взялась ткать, на хорошее вырастание, под защитой… Каждое зерно нити ложится – опорой круга, воду удерживает… Светится – и тени преломляются по воде, танцуют – на границе круга… За которым ждет и смотрит –живая, плотная темнота… И теней у девочки Илье – несколько…
Очень – ощутимые тени. Это внезапно. Когда – ну вот до мысли Саайре и взлетит с места. Надо – подпрыгнуть и поймать – не дать сорваться – тени? – все равно нельзя – туда, в темноту. А в руках – вот окажется… ощутимая. Плотная. Мелкий, перепуганный ребенок, роста по пояс еле будет. Поймал. На голосе:
- Все. Хватит, - Льеанн скомандует – и Дом Трав вернется. Сначала увидеть. Потом услышать. – Ведь правда хватит?
Когда успели? – она сидит на ширдэне, и девочка тоже рядом сидит… девочку Льеанн почти держит… сейчас заберет – держать, укачивать – за тихим:
- Да… - и вот ведь дальше. – Вы вот… теперь видите… какая я – неправильная?
- Нет, не вижу, - укладывает Льеанн. – Вижу, какая ты живая. Настоящая, - а рядом со словами – точно, это же говорят пальцы, мягко, осторожно разминающие девочке загривок, плечи. – Понимаю… совершенно отвратительное воспитание должной эмоциональной подготовки… полностью недолжное. Так с живыми нельзя. И очень, очень удивляюсь – какая ты сильная. Сколько раз… в этом можно было сломаться…
- Ниери Льеанн, - очень тихо говорит девочка Илье. – А я могу сейчас плакать?
- Да. Ты позволишь нам разделить это с тобой? – это тоже формулой, тоже – высоким фаэ, так надо…
Конечно, позволит. Тут… не позволишь. Она и «да» движением не вытянет, просто – свернется чуть, прижмется и разревется… Долго будет. Без голоса. Только плакать и все. А разделить это всем придется… Потому что музыка еще есть, и круг есть – внутри уже Дома Трав – и та вода, которой она текла – была общей… и сейчас осталось… И что она плачет – можно подумать: остается слышным… Можно понять: а в глубине, не словами (…называть это словами и так пережить и перейти у нее нескоро получится…) – но Саайре знал, также прочно – как течет эта вода: первое, давнее, от корня горя – что девочка пытается сказать слезами сейчас – внутри звучит одним: «Мамочка…» - и так звучит, что цепляется внутри – когтями, скалолазной кошкой – там, где да – остается больно… Горе, горе мое, горькое мое горе - чашка под сердцем с огнем и отравой… куда понести и кто тебя примет? Хватит – чтоб самому заплакать. «Мы примем, Илье… Я знаю, как это жить. И эр’мэи Льеанн тоже… знает. И тоже, кажется, плачет…»
А схлынуло все вот – просто… Саайре и не заметил, когда – так по-детски устав плакать, возьмет Илье и уснет. Крепко-крепко. Что Льеанн понадобится отдышаться самой, раздеть девочку из верхнего, уложить, укрыть, а Илье все не проснется. Потом – остаться рядом, еще под двенадцать выдохов – додышать… А потом она очень вдруг шумно выдохнет, оглядит всех и скажет:
- А теперь я умываться, - Льеанн поднимется, доберется – остановится рядом с темноволосой лехта, что еще выныривает – и не совсем. – Нет, ниери Трэстинка, мое право плакать – я пока не хочу, чтоб вы со мною делили. Работа другая. Просто… это оказалось слишком сильно… Вы… хорошо работаете, - и ждет, пару выдохов – очень долго – ждет, пока лехта Трэстинка поднимет взгляд. А она за слова Льеанн тоже держится:
- Да…
- Ну… если вы хотите… - еще продолжит Льеанн, вот – та уже вернется:
- Я благодарю вас… - и, - кажется, улыбается. Так. Осторожно. Вот сказать: опасливо. – Я тогда вслед. Умываться, - Саайре успеет пробурчать тоже: «Ладно, я последним». А лехта Трэстинка как на него оглянется. Вдруг подарит – благодарным жестом. Потом соберется. – И я… спрошу у вас? – ловит разрешение, говорит неуверенно. – Льеанн, ты ведь можешь ее уже держать… когда сама на некотором расстоянии?
- По эту сторону? – да, могу… А там – услышу. Как она пойдет просыпаться, - спросит дальше ладонью. Услышит очень нерешительное:
- Я…хотела к себе подняться. Близко. Верхняя лестница, вы были… И чаю нам заварить. Выдохнуть. Это… можно?
- Да, удержу… - взвесит Льеанн вслух. – Достаточно… рядом, - и отпустит выдохом. – Нужно.
@темы: сказочки, Те-кто-Служит, Тейрвенон, Тильсенн
